состояла личная охрана имама, вытолкали их за дверь, издевательски разрешив Перузе сложить в небольшой мешок лишь самые необходимые вещи, заодно пригрозив Заиру отрезать язык и еще кое-что, если он, неблагодарный, вздумает вопить о несправедливости.
Заир вздохнул, вспоминая тяжелые времена, и поднял голову: он и не заметил, как они подошли к полуразвалившейся глиняной лачуге, ставшей им домом на долгие годы. Пропуская его вперед, Ишхан улыбнулся, показывая ряд прекрасных белых зубов, и почтительно сказал:
- Заир-апо, ты хозяин.
Не понимая, что происходит, Заир вошел в маленький дворик, и посмотрел на Ишхана:
- Кто ты?
Тот снова улыбнулся своей белозубой улыбкой:
- Пойдем в дом, и я все тебе расскажу.
В доме Заир увидел то, что еще больше удивило и, как ни странно, насторожило – на полу, рядом с циновкой, на которой лежала Перуза, стояла большая корзина, откуда выглядывали свежие лепешки, пянир, помидоры, длинные полоски зеленого лука и желтела сочная дыня, вокруг которой лежали абрикосы и персики. Боявшаяся даже притронуться к этому изобилию, Перуза испуганно посмотрела на мужа но, увидев вошедшего следом Ишхана, промолчала – пусть мужчины сами разбираются.
- Что это? – Заир вытянул дрожащую от старости руку, указывая на корзину.
- Это вам, почтенные, - Ишхан ловко сел посреди лачуги и, посмотрев на Заира, продолжил, - у вас был сын Нариман?
Заир подумал, что сейчас надо будет заплатить и за старшего сына, но взгляд на корзину слегка развеял страхи:
- Да, это наш старший сын. Он давно умер.
- Я знаю, апо, - мягко ответил Ишхан, продолжая улыбаться, - но вы не знаете, что перед тем, как умереть, он спас меня. Вытащил из боя, а сам побежал обратно, где и погиб. Я долго был между жизнью и смертью, но когда Аллах пожалел меня и позволил встать на ноги, я поклялся, что найду вас и сделаю все, что в моих силах, чтобы отблагодарить родителей такого сына.
Заир и Перуза изумленно переглянулись. Старик заметил, как вдруг блеснули сухие глаза жены. Он медленно повернулся к Ишхану.
- Мы ничего такого не знали, - глухо пробормотал старик, пытаясь совладать со своими чувствами, - но я рад, что мой сын совершил добрый поступок.
- Я тоже, апо, - Ишхан почтительно наклонил голову, - поэтому хочу предложить вам покончить с этой нищетой и поехать со мной туда, где вы будете доживать свой век в царстве цветов, вкушая лишь мед и нектар! – Голос Ишхана внезапно дрогнул, и в нем слышались нотки горечи, - Где никто не посмеет вас обидеть, а вы счастливо проведете остаток своих дней!
Это было чудом! Поистине великим и справедливым чудом, которое они заслужили своими бедами и невзгодами, обрушившиеся после того, как схватили Бэрэза, угнавшего прямо с базара целый табун прекрасных бухарских жеребцов. Аллах возмещал им годы унижений, нищеты и голода, возмещал потерянных сыновей, утраченное здоровье, делая это руками посланного им молодого человека. Заир низко поклонился сидящему на полу молодому человеку.
- Мы недостойны такой чести, - вежливо ответил Заир,- мы простые старики…
- …которые родили человека, спасшего мне жизнь! – Закончил за него Ишхан и поднялся на ноги.
- Собирайтесь почтенные, - он посмотрел на Перузу, бледное от голода лицо которой покрылось красными пятнами, - у нас долгий путь. Но сначала поешьте, чтобы у вас были силы дойти до городских ворот, где стоит арба, которая отвезет вас в…, - он перевел взгляд на Заира, - …рай.
- Нужно предупредить соседей, - обеспокоенно заторопился Заир, но Ишхан остановил его.
- Незачем кому-то знать об этом. Слух может дойти до имама, а ему это точно не понравится.
Заир помедлил, глядя в красивые черные глаза Ишхана, и кивнул – этот молодой человек прав. Жадному до безумия имаму лучше не знать, иначе…. Что там иначе, Заиру даже думать не хотелось. Он ненавидел этого человека, отнявшего у него все, кроме жизни, которая принадлежит только Аллаху.
- Хорошо, - негромко ответил Заир, - мы никому не скажем.
- Я буду ждать вас у Маракандских ворот. Не берите с собой ничего – только еду, которая останется. Там, куда мы поедем, для вас найдется все: дом, одежда, еда и главное - уважение.
Ишхан вышел, оставив стариков в радостном изумлении. Перуза посмотрела на мужа неожиданно сверкнувшими глазами:
- А ты говорил, что нет Аллаха. А он есть, он все видит и слышит!
Заир молчал, не в силах отвести взора от корзины…
…Ишхан и вправду стоял рядом с Маракандскими воротами, через которые непрерывным потоком в ту и другую сторону, шли люди, животные, катились тележки, арбы. Стражники, лениво наблюдавшие за крестьянами, несущих на себе и везущих на телегах товар, иногда выхватывали из толпы кого-то непонравившегося им, и обирали, сопровождая свои действия злыми насмешками. А если человек был не согласен, и тумаками. Решившихся на подобное безумие было очень немного – все прекрасно понимали, что нужно отдавать иначе…, иначе человек мог вообще остаться без ничего и, вдобавок выкинутым за ворота, с запрещением появляться у стен города.
Заир и Перуза подошли к Ишхану. Тот вежливо пригласил их устраиваться на запряженной крупными волами арбе и, сев первым, взял в руки широкие вожжи.
- Садитесь, надо успеть до закрытия ворот.
Немного пришедшая в себя после короткого обеда Перуза сначала положила на арбу мешок, затем, цепляясь ослабевшими от постоянного голода руками, ухватилась за толстые кривые доски и, наконец, села рядом с мешком. Заир устроился рядом, Ишхан поднял вожжи.
Они быстро прошли ворота – в это время суток люди в основном старались входить в город, чтобы не остаться на ночь вне стен, где их никто бы не защитил от лютовавших на дорогах разбойников. Только те, кому ехать было недалеко и караванщики, охраняемые целым отрядом вооруженных людей, могли чувствовать себя в относительной безопасности. Видно им тоже ехать недалеко, подумал Заир, иначе Ишхана можно было назвать безумцем, на которого он совсем не походил. Окинув цепким, профессиональным взглядом пустую арбу и сидящих в ней стариков, стражники скучающе отвернулись – от этих можно только заразу какую-нибудь получить и вскоре арба уже катилась по пыльной дороге в сторону Маракандских гор…
По дороге Ишхан все больше молчал и на все вопросы Заира отвечал, что все будет хорошо, а им не о чем беспокоиться. Убаюканная удовлетворенным урчанием сытого желудка и мерным покачиванием арбы, Перуза дремала, положив голову на мешок, в котором еще оставалась целая дыня, несколько лепешек и пянир – козий сыр. Она иногда покашливала, но Заир так привык к ее вечному кашлю, что уже не обращал внимания, тем более что сейчас кашель уже не был таким надрывным, как вчера.
Заиру не спалось. Ему все время казалось, что Ишхан сейчас обернется и скажет, что он пошутил, просто хотел посмеяться над глупыми стариками. А потом прикажет слезть с арбы и возвращаться в свою лачугу. Но время шло, вполголоса напевавший незнакомую песню Ишхан по-прежнему направлял животных в сторону виднеющихся на фоне темнеющего неба черных гор и не думая разочаровывать Заира…
Вскоре темнота наступила такая, что невозможно было разглядеть даже покачивающихся хвостов животных, тащивших скрипучую арбу, и Ишхан натянул вожжи. Арба остановилась, Ишхан ловко спрыгнул на потрескавшуюся от длительной засухи землю, разминая затекшие от долгого сидения ноги.
- Здесь переночуем, а утром отправимся дальше, - произнес он весело, словно человек, не имеющий представления, что творится на ночных дорогах.
- Но здесь ночью опасно, - попытался возразить Заир.
- Не опаснее, чем днем, - беспечно ответил Ишхан и, сняв с арбы мешок, вынул оттуда длинный кинжал, который сразу прицепил к широкому черному поясу из дорогой ткани.
Заир ничего не ответил. Он толкнул Перузу, храп которой раздавался в ночной степи так же громко, как голос муэдзина на рассвете. Женщина проснулась, оглядываясь и пытаясь понять, где они. Заир шикнул, чтобы она не начала задавать глупых вопросов, и сказал:
- Разведи огонь – мы здесь будем ночевать…
Спал Заир плохо. Он постоянно просыпался, прислушиваясь к странным, пугающим звукам, подкидывал пару сухих веток в едва тлеющий костер и вновь забывался тревожным сном. Но, среди ночи ему пришлось окончательно проснуться и убедиться, что его страхи были не напрасными.
Над их головами гарцевали кони, и хриплые голоса по-туркменски велели подниматься. Плохо понимая их язык, Заир встал, прикрывая прячущуюся за его спиной Перузу и увидел, как Ишхан, расставив руки в разные стороны, как бы показывая, что у него ничего нет, вдруг неуловимым движением вспрыгнул на коня, оказавшись за спиной предводителя грабителей. Быстрый, как молния, он вонзил в горло предводителя неизвестно откуда появившийся в его руке кинжал, вспарывая шею от уха до уха, и в следующее мгновение предводитель уже лежал на земле, хрипя и корчась в смертельной агонии. Опешив от случившегося, оставшиеся грабители попытались отомстить за главаря, но лишь одному посчастливилось в ту ночь ускакать невредимым. Показывая чудеса ловкости, Ишхан в несколько мгновений расправился с тремя всадниками, бросив их умирать рядом со своим незадачливым главарем. Четвертый грабитель успел вовремя сообразить, что не на «тех они напали» и, обжигая коня нагайкой, умчался, и не думая помочь хрипящим в агонии товарищам.
- Нужно уходить! – Смог выдавить из себя Заир, с ужасом глядя, как Ишхан спокойно вытирает кинжал об халат умирающего в муках грабителя.
- Не нужно, - уверенно ответил Ишхан, оглядывая поле короткого и смертельного боя, - никто сюда больше не сунется. А если попробуют, это будет еще одной ошибкой.
Заир промолчал. Только что защитивший их от верной смерти Ишхан пугал его, но он не мог понять почему. Легкость, с которой он убил несколько человек, спокойствие, с которым он улегся спать, даже не совершив положенную в таких случаях молитву, а может что-то иное, таящееся где-то глубоко внутри этого воина. Заир не мог представить своего первенца его другом, но много ли он вообще знал о своих детях? Всю оставшуюся ночь старик не спал, то вспоминая быструю расправу над бандитами, то предаваясь горестным воспоминаниям…
На рассвете они снова отправились в путь по дороге, вьющейся между невысокими, покрытыми низкой, жесткой травой холмами. За арбой шагали три породистых скакуна - четвертый не дался в руки Ишхана, умчавшись в степь и оглашая ее пугливым ржанием. Все еще под впечатлением ночного боя, Заир и Перуза молча сидели рядом, поглядывая иногда в спину Ишхана, вновь напевавшего незнакомую им песню. Дорога медленно, но неуклонно поднималась вверх, и к вечеру потрескавшуюся глину под колесами арбы сменила каменная крошка, а вместо холмов с двух сторон уже поднимались покрытые невысокими деревьями предгорья.
За целый день они видели лишь пару домов, стоящих в отдалении от тропы, а вечером встретили двух крестьян, ехавших на арбе, в которой лежали обмотанные черной тканью продолговатые предметы. Заир заметил, как они посмотрели на Ишхана, и ему показалось, что они знают его. Спрашивать он не стал – какое его дело? В такие времена, чем меньше знаешь, тем дольше проживешь…
Ближе к ночи они вновь остановились на ночлег. Все было как вчера: небольшой костерок,
