Грации и грешники

насладиться мной, откушать моего мёда; а я хочу ещё лакомиться тобой, чтобы ты отправлял меня в улёт, и, возможно, ты доведёшь меня до экстаза, который я всего раз испытала в девичестве. И твой писун ещё не раз сам собой затвердеет, встанет и ещё не раз будет рваться в меня, туда, где ему было так сладко. Но можно и не ждать.
Она взяла мою руку и положила себе на титьку, потом своей ладошкой погладила и нежно пожала мой писун — и чудо, он вновь затвердел.
В следующий раз она уже ласкала губами и лизала языком головку моего члена и добивалась своего. Но вот она снова раздвигает ляжки, а я начинаю любить её второй раз, уже без сумбура. Она тоже не прячет свой канал, а раскрывает своё лоно; моя залупа скользит снизу вверх по промежности, без труда находит нужный вход и погружается в райское блаженство, в нектар и негу.
Теперь мы всё делаем спокойно и деловито, Дуняша регулировала скорость сама, сначала подмахивала медленно, затем шептала:
— Я уже трижды кончила, мне довольно, заканчивай и ты, — ускоряла колебания до неистовства и вынуждала меня быстрее кончать.
И я облегчённо вливал в неё свою силу, затем скатывался с неё, и мы оба замирали. Теперь, чтобы повторить, Дуняша просто толкала меня в бок и шептала матерное слово:
— Давай ещё, е...и меня.
От такого слова писун мигом твердел.
К утру уже я просил:
— Дуняша, хочу ещё.
— Нет, — отвечала она, — я довольна, ты справился, молодец. Иди домой, придёшь через день, мамаша уйдёт на целый день в соседнее село, и моё тело на весь день в твоём распоряжении.
Теперь часто хожу к тёте Груне, она тут же уходит в огород, даёт нам поиграть. А я пристаю к Дуняшке, давай ещё полезем на печку.
— Вот дурачок, не обязательно лезть на печку, чтоб получить то, чего хочешь. Понимаешь, чего тебе надо?
— Да, понимаю, хочу вставить бобок в твою кунку и подвигать там — становится приятно и сладко, аж дух захватывает. Удивляюсь, такой он небольшой, а приятная дрожь по всему телу.
— Молодец, теперь смотри, я встала на четвереньки, заголила сарафан. Нравится моя попка? Видишь нижнюю дырку? Туда и суй, в верхнюю не суй, боженька не велит, туда суют только плохие дядьки, креста на них нет. Бобок-то затвердел уже, торчит?
— Давно уж твёрдый, как услышал «кунка».
— Теперь сам двигай туда-сюда. Я помогать не могу. Теперь запоминай: то, что ты делаешь, называется «е…шь тётю Дуню»… Господи, какая я тебе тётя — сестра, а сестру нельзя… Впрочем, и не сестра, а твоя девушка. А бобок знаешь, как называется?
— Знаю, но нам в школе говорили: нельзя так говорить при тётках, заругают.
— Теперь, когда вдуваешь мне сзади, буду тебя спрашивать: «Что ты там со мной делаешь, проказник?» Отвечай громко: «Я е… тебя, красотка Дуняша». А мне и приятно, значит, я ещё молода и даже ублажаю тех, кто на 30 лет моложе.
И вот мы оба откинулись на половик, обессиленные и запыхавшиеся, а тут и тётя Груня вошла, хорошо хоть мы успели, не застала нас, когда я Дуняшке задувал, как бобик с жучкой.
— Чего это вы на полу разлеглись и затихли?
— Да на печи жарко, мы на полу играли.
— Ну-ну, играйте, молодёжь, мне давно всё понятно, дело молодое, не буду вам мешать, наоборот, рада за вас. Гм, Геннадий, смотрю, взгляд у тебя мужской. Ох уж эти мужики, распробовал мою Дунечку, теперь хочешь всех баб поиметь; но я уже не гожусь для этих игр, давно уже отыгралась: теперь болячки да радикулит.
Но я нутром почувствовал, по глазам понял, что кокетничает, прибедняется, а сама хочет, — но виду не подал, подожду, решил, удобного момента и непременно завалю её, грех упустить такую кралю. При Дуне баба Груня охладила Генкин мужской взгляд, мол, не нужен мне уже мужчина. Как бы не так!
Вот Дуня ушла в Личадеево, у неё там делишки с мужиками. Генка пришёл, а тут только Груня. Генка недовольно ходит по избе — и вдруг шлёпнул Груню по п…. И она покраснела: так сразу за самое сокровенное, чуяло её сердце, что придётся подменять Дуню, трусы не надела, чтоб меньше хлопот в случае, если... Какое если, ясно уже — возьмут тебя, тётя Груня, чего двадцать лет не было... А может, и обойдётся, не решится юноша, всё же разница в возрасте почти 50… А он вона как, без слов за п… схватил...
И по-другому она заговорила, вместо отговорить начала намекать, что не против дать, да как-то стрёмно…
***
И начала она из Генки делать геронтофила.
— Слышал про бабулю Полину и внука Вовку Туркина? Там вообще разница в 60, но, к счастью для Полины, для Вовки хватало одного раза, и он засыпал. Не то, что ты — первое время всю ночь с Дунечки не слезал, потом насытился и тоже одного раза хватало. Но случай между внуком и бабулей на селе не первый. То же проделал мой зятёк Петя с моей мамулей, там, правда, разница всего в 40.
А было так. В первую брачную ночь постелила молодым на сеновале, сама прилегла в избе, а мамке постелила в сенях, она пришла из соседней деревни. Как чуяла, что Петя сначала ко мне завалится, это объяснялось просто: за полгода до свадьбы мы друг друга совратили, и он иногда подкараулит меня, будущую тёщу, затащит в кусты, натешится и идёт свой трактор заводить. Тут он кончил в меня два раза, я шепчу ему:
— Знаю, что семь раз за ночь можешь, но пора тебе на сеновал.
Он пошёл, но в сенях об мамку споткнулся. Нет чтобы извиниться и дальше топать, он ей ляжки раздвинул и «салазки» загибает. Она хоть и пьяненькая, но не ожидала, шепчет:
— Петюня, ты чего это затеваешь? Никак поиметь меня хочешь? Так не положено, это неправильно, нет-нет, не дам, куда суёшь, паразит?
А он:
— Это в вашей деревне не положено, а в нашем селе только так и принято.
Слышу, трёт мамулю, аж сени качаются. А она бормочет:
— Ну и нравы у вас на селе, хосподи помилуй! Что деется?
И сил нет уже противиться, потому что удовольствие поймала. У нас в деревне с этим строго, ни одна тётка племяннику не даст, тем более бабка пареньку, который ей во внуки годится — вся деревня осудит. Если только в большой тайне, никто чтоб не узнал. Даже если паренёк ровесницу уговорил и целку сломал, застукали или проболтались, ворота дёгтем обмажут. Так что на меня никто из молодых ни разу не взглянул. Не потому, что не хороша и не привлекательна, очень даже хороша, но юнцы старших уважают и побаиваются отказа. Был, правда, случай, даже в нашей пуританской деревне находятся смельчаки… Соседский мальчишка как-то пристал: возьми в баню с собой, спинку потру за так.
Знаем мы это «за так», обязательно потребует плату натурой, а в бане скользко, не увернёшься. Вижу, очень хочет, слёзы на глазах, решила пожалеть, ладно, говорю, возьму, но вместе не пойдём, стемнеет — я пойду, а ты чуть позже.
Что у меня с мальчиком было в бане, сам знаешь…
Парень слово сдержал, не проболтался, потом как-то сама позвала — нет, говорит, не могу, девушка у меня есть…
***
— Да что ж ты так долго ебёшь? Я уж дважды кончила. Да не беспокойся ты, не ускоряй, кончить в себя дам, надеюсь, не залечу, а залечу — так мне и надо, старой развратнице.
Ну, думаю, теперь успокоился, нет не уходит, пообнимал её, потискал и снова начал, кончил. Я не вытерпела, пошла в сени, и вдвоём с мамкой выперли его на сеновал.
***
У Вовки тёти не оказалось, но на печи он спал с бабой Полей. Окончил школу — и у них случилось то же, что у тебя с Дуняшкой, и оба довольны: теперь, пока Полину не поимеет, не заснёт. А она первый день дала ему  с интересом и любопытством, на другой день дала по инерции, а на третий стала его отталкивать — не надо ей уже так часто. На четвёртый придумала подложить вместо себя помоложе — и преуспела.
У многих женщин и после семидесяти тело и лицо состарились, а манда молода и в полном чувствии, хорошо откликается, особенно если долго не было.
***
Интим у бабушки с внуком в те годы в нашем районе случался по разным причинам, но главная причина, конечно: мужчины не вернулись с войны. Учтём, что бабушки были деревенские, довольно молоды, рано овдовели, их женский орган давно не знал мужчину и был активен.
Если двое оказываются вместе на печи, в бане, в копне сена, Амур забывает о разнице в возрасте и начинает резвиться у них между ног.
Внук Вова и баба Полина предполагали, что это случится по окончании школы, но каким образом — не думали. Даже поэт не знал: «Знает только ночь глубокая, как поладили они...» Полина оправдывалась, что заснула, приснилось, что рядом лежит муж и она потеребила его елду.
А Вова вообще говорит, что долго не мог заснуть, его предупредили, что Полина ему даст по окончании школы, он готовился её поиметь, но у него не вставал. Но когда женская рука его х… впервые потеребила, тотчас встал, а дальше всё само собой случилось.
Интим у Гены с Груней не планировался, он-то, поимев Дуню, захотел вдуть и её мамке; увидев в ней вполне привлекательную женщину, пытался уговорить, но Груня отказала. Но постепенно всё же захотела, и даже сама стала его уговаривать, узнав, что Вова ебёт Полину, а я-то моложе... и я так хочу попробовать.
Но деревенские нравы одобряли, когда Генка пользовал Дуняшу, это «законно», но то, что он оприходовал и её мамашу, могли не одобрить, это «незаконно» и это нужно было скрывать...
Ох уж эти метаморфозы и странности любви... То, что эти две известные на селе пары после первого опыта продолжали сожительствовать ещё почти год, говорит о полной гармонии и взаимоудовлетворении.
Некоторые трения всё же возникали: молодым хотелось почаще, но пожилые позволяли раза два — утром и вечером, а то и раз; разве что Гена иной раз овладевал Груней днём. Она отбивалась, еблю чуя, смеясь, дразнясь и торжествуя, но тщетно… Генка упорно добивался своего, и Груня, .внешне нехотя, но в душе торжествуя, сдавалась, х…всё равно прорывался ей в п… и делал своё дело весело и азартно... Эх, жизнь бекова, поимел бы, да некого, но ежели у кого есть ебучая тётушка, что в бабушки годится, как Поля или Груня, то «и жизнь хороша, и жить хорошо...»
***
— Я вам с Дуней не мешала, теперь расплачивайся натурой, — продолжала Груня.
— Баба Груня, да я за, давно уже тебя хочу, не надо меня уговаривать. Как увидел твою богатую попу, так места себе не нахожу, всё думаю, хорошо бы к ней сзади пристроиться, но думал, что внук с бабушкой, хоть и двоюродной, — это нельзя, да и ты сразу сказала: не дам.
И Генка обнял Груню сзади, прижался членом к пышной попе, юбка у неё упала, у Гены упали брюки, оба оказались по пояс голые, член застрял меж ягодиц, он начал её нагибать, она всё поняла и стала раком... Затем выпрямилась.
— Нет. Хочу немного романтики и воспоминаний. Притворись, что я у тебя первая, ты смущён, робеешь, стыдишься, боишься попросить близости. Просишь показать титьки, потом — заголить подол, погладишь ляжки, скажешь, что у меня всё лучше, чем у Дуни, что я самая красивая на селе, нет ,на районе, что ты мечтал полежать со мной на печи, вместо Дуни, с первого класса и не верил, что когда-нибудь буду твоей полюбовницей, что завтра достанешь мне с неба звёздочку
А я буду говорить: нет-нет, не сегодня, не сейчас, что Дуне скажем, её не будет неделю, ещё успеем, может быть завтра, потом. И только когда почувствую, что ты весь дрожишь и стучишь своим стояком мне по лобку, я сдамся под ласками, разомлею, запылаю страстью, сниму трусики, раздвину ляжки и открою тебе моё царство любви, неги и райского наслаждения (никогда так не говорила мужчинам, и вот на тебе, завораживаю