Грации и грешники

обещание в крепкой тайне, никому ни слова, особенно моей мамашке, а то может играть нам запретить.
Тётя Груня была на кухне и насторожилась:
— Вы чего, молодёжь, там притихли? Заснули, что ли? Ну, поспите, а я схожу к соседке, да у неё и заночую.
***
Эх, молодёжь, замерли они, видете ли, затихли они, затаились, якобы заснули. Обмануть меня захотели. Ещё чего.
Заснёшь тут. Ясно мне всё, что наконец-то случилось то, к чему всё шло: Генка овладел Дуняшей, конечно, с её помощью и согласия. Сейчас начнётся буйство первого раза... Невинный отрок ещё не понимает, а зачем всё ЭТО ему нужно, ему просто любопытно, а она-то всё понимает и её слово «да, согласная я» — главное. В девичестве не нагулялась, не получила положенного, теперь хочет наверстать. Так думала маманя Груня, покидая избу, где на печи вдруг затихли после бурной, но невинной, возни доча Дуняша и внучатый племянник Гена. И ударилась в мысленные воспоминания:
— Жаловалась мне как-то Дуня, что никак с Генкой не получается, никак он не решится, хотя давно вместе спят на печи: чего уж проще: одну его рук положи на пи@ду, другую на титьки, своей ладошкой потереби и подрочи его писун, дальше всё само собой получится, вступает в свои права инстинкт совокупления: х... начинает искать п... и стремиться ТУДА проникнуть... Правда, в другой раз, признавалась, что Гена уже хочет полной близости, но не знает как подступиться, а она не поддаётся: только по окончании школы всё будет. И это правильно: надо подождать, пока школу закончит, так ныне у нас в селе принято. Ну если, закончив школу, опять не решится, тогда бери инициативу в свои руки и в буквальном, и в переносном смысле. Конечно, если у него писун уже подрос, тогда никуда не денется...
***
Ничто не ново под луной, виной всему — волшебница тёплая печка. Вот также на этой печке много лет назад я замирала с юным племянником Ванюшей: эту ночь мы приближали как могли целый год, а может и боле...Сначала он просил показать титьки, затем — заголить подол, хотел увидеть, что за тайна у меня между ног, увидеть мою лохматку, через год я позволила потрогать мою грудь и погладить лобок и вот наступает момент блаженства, момент неоценимой награды за терпение и верность: более ни к кому он не обращался с такими просьбами...
А мне так хотелось сломать целку юноше, пусть даже родному племяннику, чтоб я была у него первой женщиной: мужчины-то у меня были и до мужа и даже после, но ни разу не было девственника.
У Генки всё проще: готов с любой, невзирая на возраст, главное, чтоб была опробованная, ломать целки не хотел, это же ответственность какая: ещё жениться принудит. Может быть даже он захочет и со мной... Любопытно: мне он был не интересен, но когда у него случилось с дочкой, тогда и я старая дура его заревновала и захотела почувствовать, нет-нет только не ЭТО, он Дуняшин, не буду ей дорогу переходить... Ну... Если только втайне от Дуни и он нестерпимо сильно меня захочет и сумеет найти подход, тогда могу не устоять, эх, где мои Дуняшины 30 лет. Вот отрок Ванюша был тогда только мой... Оказался юным рабом моей «коробочки», как заполучил ЕЁ, два года потом на других не смотрел, только ТУДА сливал свою силу… Тогда даже не ждали окончания школы, чувствовали, что уже может и брали юнца в оборот... Сколько ему было уж не помню, помню в школе учился и на мои прелести так умилительно и трогательно до слёз смотрел, что у меня между ног теплело и я мыслила: никуда не денется, мальчик, с красотой не справиться, будет мой, ох, сломаю ему целку... У меня-то как раз целку в его возрасте сломали…
***
Но вот наступил момент истины и начались разговоры.
— Тётушка, а почему мужики так хотят положить свою пипиську между ног тётенькам?
— Тайна это великая для тебя, Ванюша. Скоро уж скоро узнаешь… Может года через три...
— А раньше никак?
— Можно, но только со мной. Ты ведь считаешь меня богиней и со мной не будешь тайну узнавать.
— Это так стыдно положить ЕГО ТУДА своей богине, но...
— Сильно хочешь, прямо сейчас? Больше жизни? Ага, ну тогда никаких «но»… Я превращаюсь в очаровательную незнакомку и... Понял теперь, вот ради этого последнего волшебного содрогания у мужиков сносит крышу, они готовы на любые глупости и унижения, ну а с тобой всё просто, потому что я так хотела.
***
Наконец-то муж в отъезде на заработках в городе, Дуняша малая спит, а мы дурачимся, толкаемся, хихикаем на печи, он ёрзает на моём животе. Много раз так было без последствий: подурачились и заснули, но тут я поняла, пора пришла, можно переходить к главному...
Я позволила ему залезть мне на живот, я шутя подкидываю его тазом... Он ухватился за мои титьки: если мои ляжки сжаты, ничего не будет, он не проникнет в моё лоно, но тут я впервые их раздвинула и пригнула, вывернув попу, ранее ни один самый робкий мужчина не мог устоять от этой позы. Его мягкий кончик начинает ёрзать по моим входных губам и вдруг твердеет, встал, большой, толстый.
Залупа раздвинула мои нижние губы и проскользнула по каналу до упора, надёжно и плотно заперев его... И «любовь» ликует, чудо взаимного наслаждения торжествует.
…
Садовник, вырастивший яблоню, первый срывает и пробует созревшее яблочко. Так и я, вырастив племянника и видя, что он «созрел», хочу первая «сорвать» его невинность и попробовать его «банан», не доверяя это дело отроковице.

— О, тётя Груня, ты прекрасней всех химер:
На тебя стоит бананом у Ванюши юный хер.

Ещё бы:
        — Ваня любит чай горячий,
Тётя любит х... стоячий...
...
Мне показалось, что у него толще и твёрже, чем у мужа (иллюзия нового чужого), хотя он совсем ещё мальчик-школьник, на зимних каникулах. Где как не на каникулах ЭТО случается у мальчиков, обычно на летних, как у Гены, но у нас было на зимних.
Я затихла, замерла, перестала работать тазом и тихо простонала от нежности.
Он растерялся, зашептал:
— Тётя Груня, я не хотел, ОН сам ТУДА проник... Ты будешь ругаться, мне так стыдно, я всегда почитал тебя богиней, хотел любить тебя только глазами, в крайнем случае ласкать руками, но, чтобы е... тебя, мою богиню, как простую бабу и помыслить не мог, но он пошёл ТУДА сам всё глубже и глубже до упора и у меня кругом пошла голова от вожделения, потом ты застонала, а я начал медленно туда-сюда двигать...
— Нет, нет, зачем ругаться, наоборот, хвалю, я так рада, что наконец-то ты решился заняться со мной любовью по-настоящему, как с опытной горячей бабой, это правильно, не надо ЭТОГО стыдиться, тем более оправдываться, мне так волшебно приятно, когда почувствовала твой х... в моей «коробочке», теперь двигай ЕГО туда-сюда, можно побыстрее, ещё-ещё, а то что ОН вошёл свободно, так и должно быть: целка-то не я, а ты. Вижу первый раз у тебя с женщиной, стесняешься, робеешь, от этого мне вдвойне приятно, а втройне приятно, что муж далеко и мы ему не скажем:  е... свою красавицу тётю, свою богиню, мой юный любовник, мой милёнок Ваня, мой гений сладострастия — е... раскованно, даже грубо, со всей пылкостью и страстью первого раза, как говориться, кончай шуровать, пора вкалывать... Вот ты и мужчина... И мой утешитель на целый месяц, пока мужа нет.
...
Ванюша так и не преодолел синдром обожествления Груни и всегда робко и вежливо просил: тётя Груня, моя богиня, можно тебя поиметь, но не как я, а как ты хочешь и исполнить волю твою...
— Ваня, милый, можно и нужно, вчера почему не пришёл, а сегодня можем не успеть, муж скоро вернётся, ты стал долго не кончать, а я успеваю кончить трижды... Ох, ненасытный мой, о, юный раб моей кунки, ну давай рискнём...
— Богиня, говоришь,

— Какой богиней я не будь,
Всё равно меня е
уть:
И старый муж Гаврюша
И юноша Ванюша,
Ну и ещё сосед,
Объездчик двадцатитрёх лет.
И каждый раз по разу,
Но чтоб в три х...сразу
Ебли меня — ни разу.
А жаль…
***
Рабство Ванюши продолжалось недолго, вскоре он охладел, и тётя Груня потеряла свою привлекательность для него, но не для других. И она иногда пользовалась этим, поскольку муж всё меньше интересовался её женскими прелестями.
Она была из тех дам, о которых говорят:

Кофточка пыши-пыши,
Юбочка пыши-пыши,
Привязались ребятишки:
Покажи, да покажи.

Иногда она шутя и показывала, и даже некоторым позволяла потрогать, но не более. И уж совсем редко неожиданно отроку позволялось всё. Чем её покорял юный счастливчик, осталось неизвестно.
Коля Кистенёв рассказывал мне, спустя много лет.
— Я робко попросил показать, ни на что не надеясь, и она заголила подол.
— Какой любопытный, ну смотри, да не ослепни, можешь потрогать.
А она вдруг завалилась на спину, юбка совсем задралась, ляжки раздвинулись. Глаза закрыла и томно задышала.
Я всё понял, теперь или никогда, у меня встал и дальше всё на автомате. Я только наблюдал за изменениями её лица, оно было прекрасно, умиротворение и нега разливались по нему волнами, но глаза так и не открыла.
Потом встала, одёрнула подол юбки:
— Посмотрел? Не проболтаешься, тогда, возможно, ещё раз покажу…
И я хранил нашу тайну много лет.
***
Дела давно минувших дней...преданья старины...воспоминания Груни о совращении племянника.
Вот так занимались любовью люди в старину. Не про блудницу ли Авдотью и скромницу Аграфену говорили на селе:

— Каждый искал в ней любви и забавы
И на груди у неё засыпал...

На картине: Богиня Груня на печи поджидает отрока Ванюшу для общения.
***
Груня никогда не отдёргивала печную занавеску, а то бы впервые увидела необычную картину: Дуняшка обхватила мои бёдра ногами. Зачем? Чтоб я не вытащил писун из кунки. Так я его и так не хочу вытаскивать. А я уткнулся лицом между сисек и подгрёб их к щекам, и мы слились в одно.
Как только тётя Груня вышла, какое там поспать — у нас началось такое буйство страстей, которое взрослые называют запрещённым словом е..., так что я даже боялся, что печка не выдержит и развалится; Дуняшка извивалась, покусывала меня за шею, царапала спину, громко стонала и даже под конец заорала. Между печкой и потолком расстояние невелико, поэтому заниматься любовью на печке, точнее на полатях, непросто. Когда Дуняшка в азарте слишком сильно подмахивала, моя попа ударялась о потолок, писун выскакивал из кунки и вновь с размаху входил в неё. Это приводило Дуняшу в восторг, и она каждый такой рекорд поддерживала протяжным стоном «о-о-о», но ни разу не прекращала работу своего таза (или пресса).
Это было так волнительно,так восхитительно,так прекрасно.Какой восторг:
я имею мою тётушку Дуню,самую прекрасную,самую несравненную,самую любимую.

(Много лет спустя,он признавался мне:


Нет, никогда средь пылких дней
Кипящей младости моей
Я не желал с таким мученьем
Лобзать уста младых Армид,
Иль розы пламенных ланит,
Иль перси, полные томленьем;
Нет, никогда порыв страстей
Так не терзал души моей!)

Но главный подарок Дуняши был впереди, был в самом конце, когда я кончил, — это такое, что словами не опишешь. Мой писун обмяк, я слез с Дуняши. Мне всё было впервые, я понял, что у Дуняши давно этого не было, она не рожала, поэтому сиськи были упругие, а кунка тесная, тугая, нежная и горячая.
— Дуняша, — говорю, — это всё, я пошёл домой, писун теперь мягкий и спокойный. Я понял, какой прекрасный подарок получил от тебя по окончании школы.
— Глупенький, не спеши, полежим рядышком всю ночь, как прежде. Не думай о том, что случилось, и ты за ночь ещё не раз захочешь