- Да, понял, - ответил Иван, почесав свой затылок. – Ты хочешь узнать меня. Не узнав меня из моего сочинения, ты можешь пройти мимо меня.
- Вот именно, - сказала твердо Иванна.
- Хорошо, как кавалер я не могу идти против желания дамы, - обреченно проговорил Ваня.
- Не поддавайся, Ваня, на женскую хитрость, иначе всегда будешь уступать ее желаниям. Где тогда твои желания? - стал, смеясь, подначивать Василий своего товарища (или соперника?).
- Где тогда взаимность в чувствах, сочувствие, симпатия? – резонно заметила Иванна.
Ваня, опустив плечи, оглядел полупустую лекционную аудиторию и покорно пошел к своей сумке, которая висела на спинке стула. Он достал из нее общую тетрадь и вяло протянул ее по направлению к Иванне.
- Подойди, - скомандовала Иванна.
Иван поднял глаза и посмотрел в глаза Иванне. Что он там увидел, для него самого осталось загадкой. Лишь по короткому ответу Иванны можно было догадаться, что творилось в душе Иванны.
- Ты исполнил мое желание. Мне больше не хочется читать твою писанину, - сказала Иванна и отвернулась от Ивана в сторону Василия. – Вася, ты говорил, что хочешь сходить на комедию. Что у вас показывают?
- Показывают то же самое, что и у вас за границей, - кино, которое стоит посмотреть, - ответил довольный Василий и сделал большие глаза Ивану, который понуро смотрел на счастливых собеседников.
Тут, наконец, Иванна благосклонно обратила на него свое драгоценное внимание и бросила ему, уводимая под руку удачливым соперником, - дописывай свое сочинение. Никто не будет мешать тебе его читать.
Последние слова Иванны поставили жирную точку на том, что у него будет хотя бы еще один читатель, кроме него самого как автора. Так подумал Иван Иванов. Но он был не прав.
Глава четвертая. Продолжение
Следующий эпизод воспоминания был связан уже с другой беседой, которая случилась спустя несколько месяцев. Их было опять трое. Разговор зашел снова о телепатии. Но теперь Иванна была более благосклонна к Ивану и мало обращала внимания на Василия. Интересно, почему? Наверное, он просто «достал» ее своими предложениями еще более близкого знакомства уже в постели. Сокурсники нужны были Иванне совсем для другого занятия: не физического, а, напротив, метафизического.
- Иванна, вот ты давеча убеждала меня в том, что являешься телепаткой. Но что это дает тебе лично и конкретно, - начал Иванов беседу.
- Ваня, какой ты наивный мальчик. Я придумала, а ты поверил! Нельзя быть таким глупым и доверчивым.
- Так, значит, ты просто обманула меня? – удивился Ваня.
- Ну, не так, чтобы очень. Я ведь угадала.
- Случайно?
- Нет, не случайно. Ваня, вообще, ты отвлекаешь меня от доклада своими детскими вопросами, - прямо, пионер какой-то.
- Тебе осталось добавить: отстань, зануда!
- Ну, почему же. Ты бываешь интересен, но не тогда, когда повторяешься, - ответила Иванна и затем, посмотрев на его грустный вид, сжалилась, - Хорошо. Я сама не знаю, как это у меня получается.
- У тебя нет ощущения при догадке, что кто-то неведомый подсказывает тебе верное решение?
- Есть, - просто ответила Иванна.
- И кто это? Или что?
- Я не верю в сказки. Для детского, сказочного, мифического, верующего «пьяного» сознания – это кто. Это тот, кто подсказывает: бог, дух, демон, внеземный разум и прочее. Для меня же, для моего взрослого, трезвого, можно сказать, научного, точнее, мета-научного сознания, - это «что», то есть, то, что наводит на знание. Об этом, его зная, уже можно подумать, поразмышлять. Меня больше заботит вопрос о том, так ли предпочтительно бытие по сравнению с не-бытием.
- Не вижу здесь проблемы. Бытие предпочтительнее не-бытия тем, что не-бытие уже как не-бытие обязано бытию своим существованием в качестве не-бытия, то есть, того, чего нет, и в этом качестве, сущности ничто оно есть.
- Мне понятна твоя логика сведения сущности не-бытия к ничто. Но меня волнует не это. Я, может быть, неточно выразила то, что меня занимает. Мне до конца не понятно, почему жизнь важнее смерти.
- Если я правильно тебя, Иванна, понял, то тебя интересует скорее смысл смерти, чем то, что жизнь важнее смерти. Последнее понятнее всего: жизнь важнее смерти хотя бы потому, что смерть есть лишение жизни как жизненный процесс и его результат – отсутствие жизни не как таковой, а этой или той жизни налично сущего.
Имеет ли смысл смерть для налично живого существа, в данном случае человека? Да, имеет в своем отношении к его жизни, но никак не само по себе. Если жизнь потеряла смысл, то смерть еще в жизни приобретает значение. Жизнь теряет смысл, когда не знаешь, ради чего жить. Многие живут ради того, чтобы жить. Некоторым, например, тебе, я думаю, этого мало для того, чтобы жить. Поэтому ты думаешь о смерти. Для тебя обычных предложений жизни мало… И ты спрашиваешь с нее: зачем ты мне нужна?
Угадал?
- Нет, ты не угадал, ты истолковал мой вопрос. В чем-то ты прав. Действительно, мне мало жить просто, чтобы жить. Я полагаю, что смысл жизни есть в жизни, но ей он не ограничивается, ведь смерть есть обратная сторона жизни.
- Но обратная, тыльная сторона есть то же самое, что и передняя, наружная сторона жизни, только наоборот. Если есть смысл в жизни, то есть смысл и в смерти, только прямо противоположный, - со знаком (-). Жизнь положительна, а смерть отрицательна. Отрицание смерти как отрицание жизни есть двойное отрицание, отрицание отрицания, то есть, сугубое утверждение жизни, не просто ее тождество, но эквиваленция жизни, ее расширенное воспроизводство, продолжение жизни в потомках. Поэтому имеет смысл жить для себя в качестве основы жизни для других.
Другими словами, личная жизнь есть жизнь как отсылка к жизни других, - тех, кто был до тебя, твоих предков, и тех, кто будет после тебя, - твоих потомков. В этой эволюции жизни, в ее преемственности и есть жизненный смысл нас, живущих в качестве людей. Эволюция жизни идет через революцию личного существования, которое нельзя заменить ничьим другим существованием. Вот здесь между личной смертью и родовым, человеческим бессмертием я вижу противоречие. Может быть, именно оно тебя и угнетает. Бывает печально, когда никому не нужна твоя уникальность, даже не просто уникальность, а твоя личность, которой индивидуально ты не только отличаешься от других, но и связан с другими особым образом через то, что является для всех общим, всеобщим.
- Да, Ваня, ты хорошо рассуждаешь, - отметила Иванна, что обрадовало Ивана, - но я думала о другом, - о том, что есть нечто помимо нашей жизни здесь и теперь. И это не наши предки и потомки. Это само ничто, явлением которого является смерть, - прошептала Иванна и вдруг невольно оглянулась.
- Твое увлечение смертью и ничто меня беспокоит, - сказал с тревогой Иван. – Было бы хорошо, если бы ты думала о том, что нас ждет после смерти. Но ты, странным образом, замкнулась на ней. Что тебя привлекает в ней? Она же есть то, чего нет. В смерти нет самой смерти, - в ней нет тебя. И если она сменяет жизнь, то жизнь есть, но не для тебя. Уже нет жизни для тебя в смерти. В ней нет смысла, нет мысли, чувства, действия, самого существования тебя. Так почему она интересует тебя?
- Вот именно почему меня не было и не будет, когда я еще есть? – вскричала Иванна.
- Именно поэтому, - потому что ты есть здесь и теперь. Мы ограничены во времени и пространстве движения бытия. Наше покойное пребывание в нем вживую условно. Упокоение же в том, чего нет, безусловно для мертвого. Смерть тогда имела бы смысл, когда была бы иной жизнью, иной, чем наша жизнь в этом мире. Для нее был бы уместен другой мир. Таким миром в религиозном фантазме (воображении) является или ад, или рай. Почему же есть ад при существовании рая?
Дело в том, что «несчастное сознание» верующего раздвоено, он сам себе противоречит. Он полагает Бога Абсолютом, абсолютным, максимальным благом, добром и одновременно утверждает его в качестве минимального блага или зла как ничто, ведь Бог творит мир в целом, все из ничто. Но что такое ничто как не сам Бог? В нем же совпадает максимум и минимум в абсолюте, так называемая “coincidentia oppositorum”. Но тем самым он, создавая мир из минимума бытия, из ничто, из бытия не-бытия, из что ничто, впускает в него, допускаем в мире то, что является злом. Поэтому реальность двусмысленна. В ней есть как истина, так и ложь.
Но если есть и то, и другое, то с чем ты и с кем? Может быть, ты сам по себе? Бог есть и здесь, и там, или, вернее, он по ту сторону добра и зла, истины и лжи. Не в том смысле, что ему все равно, но просто он иной, он вне контекста выбора между тем или другим.
- Это в каком смысле? – возмущенно призвал Василий к ответу Ивана.
- В прямом смысле, - спокойно, как бы нехотя ответил Ваня. – Ему не до нашего выбора, ведь он не выбирает, - Он уже находится там, за гранью между добром и злом, за горизонтом. Его не волнует наш вопрос: как стоять на добре и противостоять злу. Он пребывает, существует вне жизни и смерти, в нирване.
- В каком смысле ты употребляешь слово «нирвана»? В смысле нейтральном, безразличном к различиям добра и зла, истины и добра, жизни и смерти. В смысле быть по ту сторону? – задумавшись, спросила Иванна.
- Да, и в этом необычном смысле можно говорить об обычном восприятии как смерти, так и жизни. Смерть не есть прекращение жизни. Возможна жизнь в смерти. Но сказать обратно: смерть в жизни – значит сказать тривиальность. Нет, жизнь заключается в другом, – в иной жизни. Иная жизнь отсюда может показаться жизнью в смерти.
- Как это: рай есть ад? – изумилась Иванна.
- Ну, ты брат, оригинал: назвать рай адом, - поддержал Иванну Василий.
- А, вот так! Рай то рай только для духов, то бишь, ангелов. Но далеко не для людей! Для людей ад то, что для ангелов рай. И все потому, что рай-то огненный. Люди, попав туда, сгорят, как дрова, солома, будучи мертвыми. Или представьте себе живых людей в огненном месте, если они со смертью не умирают для иного мира.
- Я не верующий в церковной ограде, но все же и я ошеломлен твоим утверждением. Если уж ты допускаешь рай, то он никак не может быть адом, - изрек Василий. – Это не логично! Или ты начитался Мигеля? Парадоксалист ты такой-сякой. Прямо «человек из подполья».
- Да, в этом смысле я склонен придерживаться парадоксального взгляда на веру, но другого характера чем у Унамуно, - отвлеченно ответил Ваня и глубоко задумался, уйдя в себя.
Он вдруг понял совсем вне связи с темой разговора, что Иванне приятно с ним, но не более. Если он начнет настаивать на своих отношениях с ней, то ей станет неприятно и она, почувствовав неловкость, станет его