Итог. Глава 4

достаточно терпел все эти ваши выходки и подходы к Верочке, – продолжил источать недовольство Виталий, возмущённо смотря на Ивана Павловича, – и больше не намерен этого делать.
А Иван Павлович даже не бледнеет лицом в ответ, что должно по разумению Виталия случиться с человеком, когда он пойман на своей хитрости и на него вот так обоснованно кричат. А это в некоторой степени расшатывает его итак не сильно крепкую позицию. А тут Иван Павлович ещё интересуется. – Что не намерен делать? – И Виталий, сбитый с толку всем этим стоящим в лице Ивана Павловича хладнокровием и невозмутимостью, не полностью уразумев, о чём его спрашивают, растерянно отвечает. – Вроде бы терпеть.
– Так что тебя сдерживает? – уперевшись взглядом в Виталия, вопросил его Иван Павлович. А Виталий, завороженный этим его принизывающим до печёнок взглядом и пошевелиться теперь не может, и его ответ Ивану Павловичу даётся автоматически. – Приличия.
–  Приличия? – с удивлением переспрашивает Иван Павлович. После чего он отстраняется от Виталия и, заложив крест-накрест руки, с этой отдалённости окинув взглядом Виталия, говорит ему. – А может быть, пора уже быть самим собой, и уже хватит подчиняться кем-то выдуманным под себя правилам и идти на поводу чужого, а не своего ума. Отбрось все эти ненужные тебе правильности, и стань до самого неприличия самим собой. Перестань, наконец, жить в терпении, освободи себя и не терпи. – И так это Иван Павлович убедительно сказал, что Виталий не стал откладывать своё нетерпение на потом, а прямо сейчас не стерпел и выпустил во внешние пределы себя то, что столько времени его мучило после того, как он закусил шампанское устрицами.
И всё бы ничего, люди тут, вокруг Виталия, собрались ко всему привыкшие и ещё не такое видевшие и слышавшие, так что они даже и носом не повели в ответ на такую нестерпимую сущность Виталия (всё же в некоторых случаях, вот как раз в таких как с Виталием, терпение это благо для окружающего его мира), да вот только Виталию, совсем не с привычки так не терпеть, и он слегка переусердствовал и, схватившись за живот, принявшийся у него вдруг, ни с того, ни с сего (с устриц!), бродить (явно его кто-то сглазил), решил, что ему теперь не стерпеть уже не по своей воле (никак на Ивана Павловича намекает), и быстро покинул это место своего и машин здесь стояние.
Когда же Верочка вновь оказалась свободной и неприкрытой Виталием, Иван Павлович смотрит на неё и обращается к ней с прежним вопросом. – Так что ты ответишь на мой вопрос?
– Вы, Иван Павлович, удивительный на прямоту человек, – усмехается Верочка, – а что ваша супруга скажет на такую вашу откровенность? – интересуется она.
– Она уже всё сказала. – С долей недоумения сказал Иван Павлович.
– Что вы имеете в виду? – ничего не понимая, спросила Верочка.
– Она договорилась до развода. – Уточнил Иван Павлович.
– Вот как. – Определённо удивившись, но всё же до конца не поверив, сказала Верочка. – И что же привело вас, а может её к такому решению? – с явным акцентом на невозможность второго варианта, спросила Верочка.
– Она сама так захотела, а я, не видя причин отстаивать обратное, не настаивал. – Как само собой разумеющееся, уж как-то совсем бесхитростно сказал Иван Павлович.
– Вы, Иван Павлович, в своём репертуаре. – Усмехнулась Верочка.
– В своём репертуаре? А что это значит? – с непонимающим видом переспросил Верочку Иван Павлович.
– Вы сами знаете, что это значит. – Со смехом сказала Верочка, позволив себе рукой толкнуть Ивана Павловича в плечо. Иван Павлович с интересом посмотрел на эту демонстрацию Верочкой силы, а может ещё чего другого, и спросил её. – А вот это что значит? – Верочка как-то странно посмотрела на Ивана Павловича и тихо его спросила. – А вы разве не знаете? – А Иван Павлович, как какой-то прямо дурак, и даже притвориться не может, что знает, а со всей своей бесхитростной простодушностью, что ещё хуже и разит чувствительные сердца, заявляет, что не знает. И понятно, что Верочка, натолкнувшись на такую стену своего непонимания в Иване Павловиче, разозлилась на него и со словами: «Не скажу», быстро покидает столь бесчувственного Ивана Павловича, до которого и не достучаться и рукой не дотолкаться.
А Ивану Павловичу хоть бы хны, и он совершенно не понимает, с чего это эта Верочка так разнервничалась и убежала. И Иван Павлович с поразительным хладнокровием смотрит ей вслед и с виду вроде как ни о чём не переживает и не думает.
Но видимо, Ивану Павловичу сегодня не суждено побыть одному, и если не он сам идёт в гущу людей и там их собой смиряет, то к нему обязательно кто-нибудь подойдёт или окликнет своим замечанием.
– И что вы ей такого сказали, Иван Павлович, что она убежала? – не то что с нескрываемой, а прямо такой, напоказ, иронией и сарказмом спросил Ивана Павловича, подошедший к нему с боковой стороны, куда Иван Павлович на тот момент не сильно поглядывал, человек в парадном костюме и с улыбкой во всю ширь лица. И Иван Павлович из всего этого понял, что этот улыбающийся тип его знает, и по праву этого знания позволяет себе такое к нему обращение. Но вот только Иван Павлович совершенно не в курсе того, чему он или он (этот тип) обязан такой фамильярности обращения этого типа к нему. И Иван Павлович решает немедленно выяснить этот вопрос. И он с серьёзным лицом смотрит на этого улыбчивого типа и спрашивает его. – А ты собственно, кто такой?
И судя по сбитому со своего радостного настроения виду этого типа, то такого рода и качества вопрос к нему со стороны Ивана Павловича, был полной для него неожиданностью. Он-то ждал, что Иван Павлович поддержит его крепким словом в сторону Верочки, – дурам, что не говори, они не поумнеют, – а тут прямо такое, что и словами не объяснишь и лицом не скроешь, затруднение мысли и её ступор, который проявился на его лице. И естественно, этот, уже совсем неулыбчивый тип, в ответ замирает в одном положении непонимания, хлопает глазами и теперь двух слов связать не может.
– Чего уставился как баран на новые ворота? – по-новому вопрошает Иван Павлович этого типа. – Вопроса что ли не понял, или не расслышал. Ладно, повторю. Ты кто есть такое? – А вот такое, в средней степени офизичивание этого типа со стороны Ивана Павловича, приводит его в чувства, и он, хоть и сбивчиво и не очень уверенно, отвечает. – Я… это, новобрачный.
– И ты что, рад этому, или может ещё, гордишься? – ну а такие вопросы со стороны Ивана Павловича и вовсе что-то такое, что уму этого типа, да и других в своём рассудке людей, непостижимое. Так что его за его последующий ответ, безусловно ставший реакцией на это обращение Ивана Павловича и, скорей всего, родивший под пакостным влиянием его энергетики, не нужно строго винить, и особенно его супруге.
– А что, не должен? – вот так кощунственно для своей невесты и уже, наверное, жены в полном смысле этого слова, если вы понимаете о чём идёт речь, через вопрос выказывает своё сомнение этот, так себе и как выясняется, не готовый к семейному счастью новобрачный, ещё смеющий сомневаться в своём статусе самого счастливого человека на этом свете в эту минуту (всё по времени распределено, в том числе и счастье).
– Не знаю. – В том же самоуверенном духе и тональности говорит этот, до чего же самонадеянный, каверза, а не человек, Иван Павлович. – Я же твою невесту в глаза не видел. – А вот это уже Иван Павлович загнул и врёт как сивый мерин. Как это он не знает невесты Климентия Кутикова (новобрачного), если он сам настаивал на этом его выборе (конечно, не на прямую, а посредством намёков). Но сейчас в голове Климентия Кутикова всё так перемешалось, и было так сумбурно, что он пропустил мимо себя эту откровенную манипуляцию Иваном Павловичем историческими фактами и очевидностью, и Климентий в желании физически указать Ивану Павловичу на его заблуждения на свой счёт и своей невесты, переводит своё внимание в сторону танцевальной площадки, где уже начались танцы. И, высмотрев, как понимается, свою невесту (эта дама была в белом платье), указывает в неё своим пальцем, вернее тычет в неё им. Вот такую заразу привнёс сюда Иван Павлович: с кем он не пересекается, то тот набирается от него самого неприличного, и начинает тыкать всем в лицо своим пальцем (это отлично заметила Нана Леопольдовна).
– Вон она, моя невеста, Марго. – Говорит Климентий, посмотрев на Ивана Павловича. Иван Павлович в это время уже смотрит по указанному адресу и по своему лицу ни одной эмоции не выражает. И Климентий не может успокоиться при виде всей этой невыразительности Ивана Павловича, за которой может скрываться всё что угодно. В том числе и осуждение его, Климентия, за свой поспешный выбор и решение связать свою жизнь с этой, не в таком чудесном виде её видит Иван Павлович. А вот в каком виде он её видит, а может и раньше уже где-то видел, он по своему лицу ни за что не покажет. Да и слов приличных для выражения своих чувств у него для этого видения не найдётся. А Иван Павлович привык культурно изъясняться, и оттого нечего от него ждать объяснений тому, чего простыми словами не рассказывается, и вообще, объяснить нет никакой возможности.
Но вот Иван Павлович решил поставить паузу или точку, что уже и не поймёшь, когда так ждёшь этого, в этом затянувшемся молчании и заговорил. – С виду эффектная. Такая, которая всем нравится, – сказал Иван Павлович, – но я бы тебе не советовал связывать с ней будущую жизнь и брать в жёны.
– Да как так-то!? – в момент потерялся и если простыми словами сказать, просто прифигел Климентий от таких слов Ивана Павловича, вдруг решившего давать такие совета уже после того, когда уже всё что можно случилось. – Да ведь это ты мне сам и посоветовал её. – С чувством оскорблённого достоинства и ещё чего-то такого же, обрушился на Ивана Павловича с критикой Климентий. – А я, между тем, рассчитывал…– Но дальше Климентию не удалось досказать, так как он был перебит Иваном Павловичем. – А ну, стоп! – стопорит возмущённость Климентия Иван Павлович, выставив вперёд руку. – На что ты рассчитывал?  – уперевшись взглядом в Климентия, вопросил его Иван Павлович.
Ну а Климентий, поняв, что сболтнул лишнего, замялся в своём затруднении и начал, как говорят некоторые люди, явно из мест, где ветрено и снежно, нести пургу. – Да я так, к слову сказал. – Начал и притом неуверенно выкручиваться Климентий. И понятно, что Иван Павлович ему не верит. Правда он не верит по-своему удивительно, что сбивает Климентия с ровной мысли и его понимания. – А ты всё-таки кто для Ивана Павловича? – интересуется Иван Павлович. А Климентий и не знает, что на это ответить – потому что он и сам не знает точно, а то, что знает, вслух не говорят.
– Что, затрудняешься ответить? – видя это замешательство в Климентии, задаётся вопросом Иван Павлович. – Ладно, задам наводящий вопрос. Ты друг Ивану Павловичу?
А Климентий вместо того, чтобы немедленно заверить Ивана Павловича в своих дружеских чувствах, начинает делать свои оговорки. – Вы, Иван Павлович, как-то странно ведёте свою дискуссию. Это меня сбивает. – И Иван Павлович естественно грубеет в ответ и, перебив Климентия, обращается к нему. – А теперь без всех этих околичностей и оговорок, – жёстко говорит