Жесть в старинных русских народных песнях. Часть 2. Муж и жена

виноват, шатается по кабакам, деньги пропивает, позорит жену, а если она в кои-то веки во пир соберётся, так ему, сверчишке поганому, и доверить ничего нельзя — ни покормить цыпыньку, ни присмотреть за дитяткой!
В позапрошлом веке во многих губерниях была популярна весьма странная сюрреалистичная песенка про эту самую цыпыньку. Вот один из вариантов:

Не в погоду лыки драли,
Не в ненастье лапти плели.
Сплету себе лапотки —
Высокие пятоньки,
Частыя головашечки,
Понесу свои лапотки
В торг торговать.
Продам свои лапотки
За четыре копеечки;
На четыре копеечки
Куплю себе цыпыньку.
Моя цыпынька няска была:
По три кокушки на день несла.
Посадил я цыпыньку на трёх кокушках,
Вывела цыпынька одного мне цыплёночка;
А жена родила мне дитятку.
Как пошла моя жёнушка
Во пир, во беседушку,
Как дала мне жёнушка тяжёлу работушку:
«Ты смели пшеницы мешок,
Ты сбей-ко сметаны горшок,
Накорми малу цыпыньку,
Уложи глупо дитятко».
Я рукою-то пшеницу молол,
Я другою-то сметану болтал,
А ногою-то дитя качал,
А глазами-то на цыпку глядел.
Где ни взялся вор-коршун с аршин —
И задрал мою цыпыньку.
Опрокинулся молодец,
Опрокинулся удалец;
Я бросился со всех своих ног —
И разсыпал пшеницы мешок,
И разбил сметаны горшок,
И убил я свою дитятку.
Как идёт моя жёнушка
Из пира, из беседушки,
Я стою, пожимаюся,
Говорю — улыбаюся:
— «Виноват, моя жёнушка,
Виноват, моя сударушка:
Я смолол пшеницы мешок,
Я смесил сметаны горшок,
Накормил малу цыпыньку,
Уложил твою дитятку.
Где ни взялся вор-коршун с аршин —
И задрал мою цыпыньку,
Я бросился со всех своих ног —
И разсыпал пшеницы мешок,
И разбил сметаны горшок,
И убил свою дитятку!»
— «Ах ты мышь подколодная!
Ты лягушка болотная!
Таракашка запечная!
Отмыкалка горшечная!
Сверчишка ты поганый!»

А с другой стороны ты мужик или кто? Иногда и полезно жёнушку плёткой-троехвосткой приструнить, чтоб она не чванилась, не ломалась. Опять же и народ такое воспитание завсегда поддержит, и люди не нарадуются!

Люди вы, люди!
Вы на нас взгляните,
С хозяйкой разсудите:
Жёнушка не любит,
Радость, ненавидит —
К людям ходит личиком,
Ко мне ходит плечиком.
Сяду-поеду
В Новгород гуляти,
В Новгород гуляти,
Товару закупати.
Куплю жене фатку.
Куплю коноватку.
«Прими, жена, фатку,
Прими коноватку,
Прими же, не чванься,
Мною не ломайся!»
— «Мне не надо фатку,
Не надо коноватку:
Тебя, пана, не люблю,
Молодого не терплю!»
Сяду-поеду
В Новгород гуляти,
В Новгород гуляти,
Товару закупати.
Куплю жене плётку,
Плётку-троехвостку.
«Прими, жена, плётку,
Прими шелковую,
Прими же, не чванься,
Мною не ломайся!»
Люди вы, люди,
Вы на нас взгляните,
С хозяйкой похвалите:
Жёнушка любит,
Радость, и навидит:
К людям ходит плечиком,
Ко мне ходит личиком!

Недаром же в народе говорится:

Что это за пожар,
Что не жарко горит,
Да не вспыхивает?
Уж и что это за муж,
Что жаны своей не бьёт?
Тот и мило не живёт!
Ты побей жану к обеду
Да и к ужину ещё,
Чтобы щи были горячи,
И лапша хороша,
Каша маслинная,
Жана ласковая!


Далее мы переходим к циклу трагических песен, в которых рассказывается о том, как казак убивает свою жену, зарывает её, как собаку, во сыром бору, а потом детишкам малёшеньким врёт, что их матушка жива-живёхонька, в новой горенке румянится, в гости ладится (варианты: ушла по ягоды, в церковь, в сад собирать яблоки). Я прочитал, наверное, текстов пятнадцать и только в одном нашёл конкретное объяснение, почему он это делает. Но обо всём по порядку.
Сначала, как водится, наш герой помечтал за чаркой, вылакав целый кувшин:

Спасибо, спасибо синему кувшину!
Разогнал, размыкал он тоску мою кручину.
Не тоска-кручина меня сокрушила —
Сокрушила меня жена нелюбима.
И давно ль ты, жена, не хворала?
Захворай-ка ты, жена, побольнее
И умри ты, жена, поскорее,
И мне будет жить повольнее!
Я свезу-то тебя во мхи, во болота,
Положу-то тебя в гнилую колоду,
Схороню-то, схороню под белую берёзу.
И пойду ли я, пойду, молодец, на волю,
И возьму ли я, возьму секиру острую,
И пойду ли, я пойду во леса тёмные,
Нарублю-то, нарублю лесу ровнова,
Напилю-то, напилю тёса гладкова,
Я срублю-то, я поставлю горницу новую,
Приведу-то, приведу жёнку молодую,
А своим-то я детям мачеху лихую.

А потом приступил к делу:

На быстрой реке коня казак поил,
Не коня он поил — молоду жену губил.
Как жена ему тут восплакалась,
Как жена ему покорилася,
Низёхонько в ножки поклонилася:
«Мой законный муж, ты донской казак,
Родной батюшка моим детушкам!
Не губи меня посередь бела дня!
Пожалей ты наших детушек,
И глупёшеньких, и малёшеньких!
Загуби ж ты меня со полуночи,
Как детушки спать улягутся,
Малы детушки угомонятся».
Заря белая занимается,
Малы детушки просыпаются.
«Ах ты батюшка наш, донской казак!
Ах, где же наша родна матушка?»
— «Ваша матушка во сыром бору,
Во сыром бору берёт ягодки,
Берёт ягодки, всё брусниченки».
«Ах ты батюшка наш, донской казак!
Не обманывай ты нас, малых детушек,
Наша матушка во болотинке,
Во болотинке, под колодинкой!»

Ещё один вариант, возможно, самый древний (и натуралистический):

У ключа, ключа, ох, да у студёнаго,
У колодезя, ох, да у глубокаго,
Молодой казак, ох, да не коня поил,
Не коня поил, ох, да жену губил.
Как жена мужу, ох, да взмолилася,
Ниже поясу, ох, да поклонилася:
«Ах ты гой еси, ох, да молодой казак!
Не губи меня, ох, да середь бела дня —
Погуби меня, ох, да в тёмну ноченьку,
Чтоб добры люди, ох, да не видели,
Малы детоньки, ох, да спать улягутся».
Наутро дети, ох, да стали спрашивать:
«Ах ты гой еси, ох, да родной батюшко!
Ты куда девал, ох, да нашу матушку?»
— «Ваша матушка, ох, да в новой горнице —
Она белится, ох, да румянится,
Ко Божьей церкви, ох, да собирается».
И пошли они, ох, да ко Божьей церкови:
Перед образом, ох, да помолилися,
На все стороны, ох, да поклонилися,
Стали спрашивать: «Ох, да люди добрые!
Не видали ли, ох, да нашей матушки?»
— «Пролетел здесь, ох, да черной ворон,
В когтях пронёс, ох, да праву рученьку,
Праву рученьку, ох, да с золотым кольцом,
С золотым кольцом, ох, да вашей матушки!»

Скоро злодеянию и свидетели нашлись. Впрочем, судя по неожиданному совету девушки-купальщицы, в какое именно время суток казаку лучше жену сгубить, она сама скорее соучастница-полюбовница, чем свидетель преступления:

Из-под камышка, камня белова,
Течёт реченька, речка быстрая;
На той реченьке мосты калиновы,
На тех мостах девушка мылася.
Тут донской казак выводил коня поить.
Он поил коня, сам думу думал,
Думу думал, как жену сгубить.
«Добрый молодец, ты донской казак!
Не губи жену ты со вечера,
Загуби жену со полуночи,
Как детушки спать полягутся».
На дворе заря занимается,
Малы детушки просыпаются.
«Ты родимый наш батюшка!
Где же наша матушка?»
— «Ваша матушка в новой горнице:
Она белится, румянится,
В гости собирается».
«Ты родимый наш батюшка!
Наша матушка во сыром бору,
Во сыром бору под белою берёзою!»

А в следующей песне упор делается на ложь отца детям о судьбе их матушки. При этом дети не верят отцу на слово, не успокаиваются, проводят настоящее расследование и, что интересно, заставляют-таки убийцу признаться в содеянном!

Забил казак молоду жену,
Осиротил казак дробных деток,
Стали они у батьки пытаться:
«Ах, тата наш, ах, наш родный!
Где подел ты нашу матушку?»
— «Ваша матушка на Дунай пошла».
Пошли детушки на Дунай глядеть:
Стоит Донушко всё тихохонько,
Лежит платьице все целёхонько.
Пошли детушки к тату пытатися:
«Ах, тата-батюшка, где наша матушка?»
— «Ваша матушка в садок пошла,
В садок пошла яблочки щипать».
Пошли детушки в садок глядеть:
Стоят яблоньки все тихусенько,
Висят яблочки все целюсеньки.
«Ах, наш батюшка, ах, наш родненький!
Скажи всю правду, где подел матушку?»
— «Скажу я вам правду всю:
Ваша матушка во сырых борах,
Во сырых борах, в гробовых досках».

И только позже мы узнаём причину его отчаянного поступка. Дело в том, что казак, по всей вероятности, долгое время находился на войне или на службе далеко от дома, и пока он защищал Отчизну, его молодая жена (во сне в нижеследующей песне — «серая утица») родила сынка от некоего «сокола» (или «сокол» и есть сын-байстрюк, это вопрос к снотолкователям). История на самом деле жутковатая.

Как поехал наш донской казак во зелёный луг,
Там раскинул он свой белый шатёр;
Он под шатричком да и под белыем сам лёг, призаснул.
Как привиделось расказаченке да нерадостный сон:
Из-под правой из-под рученьки сокол вылетал,
Из-под левой из-под белоей — серая утица.
Поехал же да раздонской казак во Питер-город.
Как во Питере во славном городе старушка жила.
«Уж бабушка, ворожеячка, да отгадывай сон!»
— «Уж ты миленький, да раздонской казак,
Ты рассказывай сон».
«Из-под правой из-под рученьки сокол вылетал,
Из-под левой из-под белоей — серая утица».
— «Ой ты миленький, да раздонской казак,
Что нерадостный сон:
Как твоя молода жена сынка родила».
Что туго-то казак призадумался,
Что повесил казаченко буйну голову,
Буйну голову со могучих плеч.
Покатилися у казаченка
Да горючие слёзы из глаз...
У ключа-то ключа да студёнаго
У колодечка у глубокаго
Раздонской казак — он коня поил,
Коня сивова, сивогривова.
Он коня-то поил да во лужка пустил,
Во лужка-то пустил, сам к воротечкам стал,
Сам к воротечкам стал, шашку в руки взял,
Да думу думать стал — как домой прийти:
«Мне домой-то прийти да мне жену убить!»
Что жена-то мужу возмолилася,
В праву ноженьку поклонилася:
— «Ты не бей-ко, не бей меня с вечера,
Ты убей-ко, убей да во глуху полночь,
Когда люди-то все прилягутся,
Малы детоньки да приспокоются».
Утром рано было на рассветечке,
Что у всех-то людей да печки топятся,
Печки топятся да истопляются,
Что ея-то малы детоньки пробуждаются.
— «Ты, родимый да наш тятенька,
Ты куда девал да нашу мамыньку?»
— «Вы не плачьте, да милы детоньки!
Ваша мамынька да в новой горенке,
Она белится да всё румянится,
В цветное платье снаряжается
Да в Божью церковь собирается».
— «Не обманывай-ка, подлый тятенька,
Ты убил да убил нашу мамыньку!»

Несколько схожи по сюжету (измена, убийство жены) и песни, в которых герой-ревнивец по оговору сгоряча лишает головы свою невинную супругу (тут отсылок ко всякого рода историям, легендам, былинам сколько угодно!), а потом раскаивается, да уже ничего не поправишь. Вот на эту тему очень красивая, полная высоких поэтических образов песня-былина с поистине шекспировскими страстями.

Как женился князь лет двенадцати,
Взял княгинюшку десяти годов,
Он жил с ней ровно три года,
На четвёртый год на войну ушёл.
На войне-то жил ровно семь годов.
На восьмой-ет год победил он всех,
Со победушкой князь домой пошёл.
Повстречалися с ним две монашины,
Две монашины-чернокнижницы.
«Уж ты князь ли князь, молодой ты князь,
У тебя в дому не по-старому,
Не по-старому, не по-прежнему,
Там твоя жена изшалилася —
У ней добры кони приуезжены,
Платья цветныя все приухожены,
Питья и кушанья припиты, скушаны,
В новой спаленке колыбель висит с ея мальчиком».
Загорелось князя сердце богатырское,
Закипела его душа молодецкая,
Он хлестал коня богатырскова.
Говорил ему конь слово ласково:
«Их ты князь ли князь, молодой ты князь,
Ты погубишь, князь, две головушки, две невинныя!»
— «Ах, волчья сыть, травовой мешок!
И иди скорей ко граду ко