сорок, и Пилял запаковывается в мешок, сопровождая это действие тёплыми словами, типа, да что, блин, мнэ аднаму это нада?! Мы расслабились, обласканные синтепоновым теплом, и начали уже ловить обрывки снов, когда дверь с шумом распахнулась, и уши наши уловили ласковую знакомую речь: «Спите, едрёна вошь? А мы должны сдохнуть?!» Да-да, вы, вероятно, и сами догадались, что это были малоинтеллектуальные джентльмены, буры! Они, видите ли, доездились на своём вонючем и рычащем тягаче до того, что провалились на хрен в ручей. А ведь говорил им мудрый Баланюк: «Только идиот ездит в тундре два раза по одному месту!» Но кто его послушал? И вот теперь стоят они, мокрые и замёрзшие, протащившиеся в таком состоянии километров семь! И что остаётся делать? Покидать уютный мешок и везти этих суровых, но неумных мужей в их серебристый балок?!
— И вы, конечно, отвезли их! — не спросила, а утвердительно кивнула тихоня.
— А разве ты могла подумать иначе?!
— Ни за что!
— К счастью, когда я вернулся, свет уже был, и Пилял варил свой извечный суп с капустой.
— А в этих ваших балках уютно?
— Очень. Но не всегда. Поскольку это домики на колёсах, то их иногда необходимо перевозить с места на место. Мы работали на Возее, и нам приспичило совершить такой переезд. Наш балок прицепили к «Камазу», а мы с Николаичем сели в нашу красную «копейку», приготовившись неторопливо сопровождать свой домик. Но мы наивно забыли, что за рулём «Камаза» сидит Бобос — шофёр высшей квалификации, но низшей ответственности. На шоссе стрелка спидометра нашего автомобильчика весело добралась до цифры «60», и я решил, что Бобос лихачит. Но это оказалось лишь началом! Когда скорость «80» оказалась превзойдённой, Бобос включил левый поворот. Сначала я не понял, почему, но тут же всё прояснилось: «Камаз» шёл на обгон! Боже мой, а ведь максимальная скорость перетаскивания балков — «50»! Когда мы прибыли на место я открыл дверь балка с трепетом, ожидая там увидеть разруху, но то, что предстало перед моим взором, убило во мне не только последние капли оптимизма, но и неистощимый запас пессимизма! В балке было перевёрнуто и поломано всё, что могло перевернуться и разломаться. А пол был густо усыпан мукой, сахарным песком и макаронами, щедро залитыми майонезом, вперемешку с битыми стёклами! Я помчался в соседний балок, где Бобоса кормили вкусной едой, благодаря за переезд. Нет, я позабыл те слова, что хотел ему сказать, и выдавил лишь одно: «Приятного аппетита!» Но, видимо, сказано это было так ёмко, что лихач-перевозчик подавился куском сала и глухо закашлялся!
— Придурок он, этот Бобос! — высказалась блондинка-брюнетка, хотя это и так было ясно.
— Всё, фотки кончились, — весело сказал я, делая попытку закрыть программу, потому что на двух последних фотографиях были запечатлены те, кого мне не очень хотелось показывать девчонкам. Но финт мне не удался.
— А вот это кто? — уставилась самая остроумная на экран.
— Да это так, сотрудницы нашей фирмы, — как можно равнодушнее ответил я.
Она пристально поглядела на меня и выдала:
— Так, понятно, значит, одна из них и есть та самая?
— Какая та самая? — попытался отбиться я.
— Такая! — и блондинка-брюнетка сменила строгость в голосе на жалобность: — Ну скажите, которая?!
Сердце моё забухало так страстно, словно ему хотелось выскочить и влепить смачную оплеуху этой любопытной идиотке!
— Всё, девочки, сеанс окончен, — изгнал я из голоса тепло. — До скорых встреч.
Девчонки молча собрались и потопали на вечерний променад, а я остался один, вглядываясь в фотографию, не в силах оторвать взора от той, о ком старался даже не думать.
Наконец, пересилив себя, я выключил комп и вышел на улицу. Было темно, тихо и тепло. Мутноватые звёзды перемигивались озорно, но как-то холодно. На южной же стороне неба медной бляшкой маячил Марс. Он глядел на меня уверенно, немигающее, словно приказывал быть настойчивее и смелее…
