Не всякая истина приятна

Руссо Толстой полагал,  что человек рождается невинным, нужно лишь не калечить его современного вида образованием (И: 272). Оберегать детей от догматизма стариков, а крестьян – от тех, кто именует себя «учёными» (И: 294). В общем, Толстой близок в этом к Руссо, Канту , сторонникам естественного права. Толстой, особенно в поздний  свой период,  считал достаточным удовлетворение материальных и духовных потребгостей человека дл его внутренней гармонии (И: 281).  Осюда следуют требования, которые Толстой предъявляет к искусству и к литературе, в частности: оперировать лишь «естественными ценностями» и решительно отказываться от сомнительных (И: 282, 283).  В этом он близок к современным ему либералам и марксистам (И: 286), недаром всё это так напоминает представления о «соцреализме».

Всю жизнь Толстой метался между невинностью и учёностью (И: 297).

«Все  знают, что Толстой ставил правду выше прочих добродетелей… Мало кто настолько заслужил это редкое право. Толстой возложил на алтарь… в конечном счёте, собственную жизнь.  А истина дала ему взамен лишь сомнение, неуверенность, презрение к себе и неразрешимые противоречия. В этом смысле (хотя он бы с негодованием это отверг) он истинный герой и мученик – может быть самый одарённый – европейского Просвещения. Казалось бы, парадокс;  но ведь вся его жизнь свидетельствует в пользу того, с чем он так боролся в свои последние годы: истина редко бывает простой или ясной или настолько очевидной, как иногда представляется глазу обычного наблюдателя» (И: 298, 299).


ИОСИФ СТАЛИН

Очерки И.Берлина о Сталине тесно связаны с очерком «Молчание в русской культуре»; но прежде, чем перейти к «Молчанию», нужно обратить внимание на «приложение, клторым Берлин завершил очерк о Тургеневе (И: 180 – 182).  Это известное свидетельство И.Суворина  о разговоре с Достоевским в день покушения на Лорис-Меликова.  «Иллюстрация политической атмосферы 1870-х – 80-х годов.  Либералы их обоих считали «безнадёжными реакционерами». Достоевский размышлял, как он поступил бы, узнав о готовящемся подобном покушении. Пошёл бы в Зимний предупредить, бросился бы в полицию? Не пошёл бы. Либералы затравили бы. Да и разговор в полиции невозможно представить, ещё награду стали бы предлагать. «Ненормально это. У нас всё ненормально».
.*  *  *

Гегель относил Россию вместе с «уснувшим Китаем» к странам, находящимся  вне  исторического процесса. Торопливо навёрстывали упущенное, большей частью получалось – повестку вчерашнего дня. Приспосабливая «западное» к местным обстоятельствам, компенсируя недостаточный объём поглощённого и случайность отбора энтузиазмом и самоотверженностью. «В отличие от Запада, где философские системы слабели и постепенно выдыхались в атмосфере циничного безразличия. В России они становились символами веры, за которую сражались, веры, вскормленной ненавистью к консервативной идеологии – к мистическому монархизму , славянофильской ностальгии по старине, клерикализму» и т.п. ((И: 339).  Россия воспринимала всё в «куда более радикальном ключе,  чем Западная Европа».  В России поиски истины были доведены «до уровня острого и отчаянного героического наслаждения» (там же).  Основополагающая идея: «в чём бы ни заключалась цель человечества» - «эта цель имела право подчинить себе абсолютно всё» (И: 340 – 341). Получается, видимо, даже так: цель ещё не найдена, а безусловное подчинение ей  уже обеспечено, как об этом свидетельствует упомянутая проницательность Достоевского. Подчинение, гораздо более сильное, чем воля государства и воля этатистов. О чём то похожем упоминал В.Шкловский в «Сентиментальном путешествии»: как странно подменили историю русской литературы историей русского либерализма; только «Ералаш» и «Толстого» Горький написал не для Михайловского».

[Отголосок чего- то похожего можно усмотреть в иносказании “Аэлиты» А.Толстого.  Изобретатель Лось ищет попутчика – лететь на Марс, его цель очевидна: продемонстрировать своё детище в действии, ну и вообще посмотреть, что там делается.  Совсем иначе с Гусевым. После неудачи революционного похода в Индию, он пользуется оказией – на Марс, чтобы устроить революцию там, раз случай подвернулся. <Возможно даже фамилия героя не случайна. С.И.Гусев – член первого ЦК РСДРП. В Гражданскую войну он член Реввоенсовета Республики, в гуще военных событий. В том числе, в октябре 1920 года телеграммы о подотовке к вторжению в Крым Ленин получал за двумя подписями Фрунзе и Гусева. Затем он в Туркестане; вероятно, именно в связи с намечавшимся на 1921 год походом в Индию. Как раз тогда Ьрусилов  говорил на заседании СНК,  что хорошо бы «тайно переправить в Индию 10 миллионов винтовок». Тогда задача для Красной армии будет  осуществимой. Скорее всего, он – язвил: отбивался от чьих-то безответственных фантазий, не хотел быть вовлечённым в эту безумную авантюру. Не стоит упускать из виду ещё более сокрушительную притчу: сейчас эта повесть называется нейтрально «Граф Калиостро», а в 1922 она была опубликована во Владивостоке язвительно, как «Счастье любви». Об этом я уже писал, повторять не буду. Недаром А.Толстой так усердствовал, вернувшись – замаливал грехи начала 20-х}.

«Уже к началу  XX века стала очевидной неспособность марксизма объяснить и предсказать социальные и экономические изменения» (И: 346).  Но российские фанатики были способны из искорки, сохранившейся в забытой кучке пепла,  не то что раздуть пламя, но раскочегарить вселенское пожарище. Сделав этот намёк своим символом веры,  они стали очередной сектой, которая готова была в клочки порвать любого, кто усомниться в святости начертанного на их хоругвях. Что им Герцен, назвавший зарождавшийся на Западе марксизм «царизмом наоборот». Их привлекала идея всеобщего счастья и возможность достичь результата с помощью элементарной социальной инженерии (И: 346).

В связи с начавшейся войной доктор Гельфанд-Парвус (у него, совсем как у Герцена, журнал «Колокол», только – на немецком)  вооружил их великолепным силлогизмом: «война рождает революцию, мировая война породит мировую революцию».Разве может такая совершенная формула иметь изъяны? Мощный вал истории устремлялся в будущее, оставалось лишь не прозевать _ стать его частью.

«Ленин привнёс в марксизм требование сурового подчинения: партия , в его интерпретации,  более всего похожа на секту, строго управляемую и требующую от её членов, что бы те принесли в жертву самое дорогое (материальные ценности, моральные принципы, личные отношения), причём успех достигается тем успешнее, чем яснее демонстрировалось презрение к традиционной морали. Здесь чувствуется железный фанатизм, приправленный сардоническим смехом и мстительным попранием либерального прошлого, который претил многим соратникам Ленина, но привлекал таких его учеников, как Сталин и Зиновьев» (И: 346).

«Сталин до некоторой степени сопоставим с Наполеоном», но он  «не подавлял и не извращал революции, подобно Наполеону, ликвидировавшему якобинцев». «У русской революции не было своего Термидора» (И: 348, 349).  Значительную часть подобных трансформаций партия прошла ещё под началом Ленина.  За «уничтожаемых якобинцев» в такой ситуации впрлне сойдут левые эсеры, анархисты, и прочие интернационалисты и максималисты – все они отстранены от власти практически уже в 1918 году. А НЭП?  Война с крестьянами бушевала – от моря и до моря.  Вернуть к жизни разорённую дотла срану могла лишь здоровая частная инициатива, на 7 лет вернули  хоть и канализированный, но капитализм. Чем это не «Термидор»?

НЭП явился очень суровым испытанием, требовал гибкости. У прямолинейных было мало шансов удержаться на поверхности.  Рябрй Пётр так и говорит Макару: «держись за меня, а то сразу вниз треснешься» (А.Платонов «Уомнившийся Макар». 1929). Тем более, что Гельфанд-Парвус оказался коварным крысоловом с дудочкой – мировая революция отказывалась полыхать Многие молодые просто клинически рехнулись на всём этом.

  А далее, во второй половине 20-х – в 30-х  добивали остатки, скажем, «ленинцев», сохранявших  наивную веру в идеалы революции.

«Наполеон  понимал, что «феодализм в Европе обречён», что, « национализм – перспективная идеология»., а «политика централизации и унификации  наиболее приемлема на данном этапе».  «Сталин был марксистом и ленинцем». Верил «в обречённость капитализма». «Когда противоречия капитализма обостряются, необходимо форсировать кризисную ситуацию».  «Если  же противоречия ещё не достигли критической точки,  недальновидно добиваться преждевременного восстания» (И: 349). 
Когда стало ясно, что мировой революции не будет,  «Сталин сосредоточился  на трёх задачах: «: 1)  канонизация большевистского режима, главное тех «вождей, которые поддерживали власть Сталина»; 2) поддержка международного авторитета Советского Союза; 3) «объявлять несуществующими… все те события и факты,..  которые могли поставить под удар выполнение задач (1) и (2)» (И: 350).

«Почувстврвав силу, Сталин положил конец всем идеологическим спорам» - одна школа (неважно – какая) будто бы одержала верх над всеми остальными (И: 350, 351).  Теперь все должны были повторять одну и ту же санкционированную истину. «Сталинские установки очень похожи на те, что провозглашал Муссолини» (И: 351).  «В итоге мы имеем дело с пустой страницей в истории русской культуры. Если не брать в расчёт естественные науки, не будет преувеличением сказать, что между 1932 годом и, скажем, 1945-м. или даже 1955-м в России едва ли появилась оригинальная концепция или публицистическое произведение высокого уровня. То же касается и искусства». «За эти годы в России не было опубликовано художественного произведения, которое заслуживало внимания само по себе (И: 351, 352). И следом – о Сталине, организовавшем это «молчание». «Полуграмотный представитель униженного  национального меньшинства, познавший чувство унижения, исполненный чувства ненависти ко всем, кто был умнее… особенно – наделённым ораторским даром и любящим теоретические дискуссии». В первую очередь  «Троцкий вызывал у него чувсиво неполноценности» (И: 352).
.*  *  *

Разными могут быть «молчания». Очень трудно узнать страну на расстоянии, да ещё и происходящие в ней такие сложные процессы, в такое небывалое время. Двух посещений страны  (1945, 1955) , бесед с Ахматовой и пастернаком  - не хватило, чтобы в достаточной мере преодолеть  этот, серьёзный ьарьер. Влюблённость в русскую культуру – это немало – но и она  не вполне выручила. Многие оценки,  сами по себе, замечательны, но картина в целом, акценты  вызывают решительный протест; тут требуются существенные уточнения.

Очерки И.Берлина обнародованы более 60 лет назад; за это время многое прояснилось относительно содержания, скажем, русской литературы 1917 – 1955  годов.  Однако и то, что было ясно  уже к 1955 году,  И.Берлин учитывает  совершенно недостаточно.  Может быть, под влиянием Ахматовой («Я была тогда с моим народом») , он полностью игнорирует опубликованное за рубежом. «Не заметил» изгнания философов в 1922 году?  Но и многие другие уезжали не на Лазурный берег нежиться, а навстречу лишениям  - от  невыносимых безобразий («Тоска