победу.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Грегори Константинович разменял седьмой десяток, но оставался крепким и сильным стариком с тяжелыми пудовыми кулаками. И ели бы только не голодающая внучка стойкости было ему не занимать. Его дочь мать Глашеньки умерла пре родах, и с рождения внучки он был для нее все равно, что мать, а когда ее отец ушел на фронт стал и вместо отца.
День от то дня он приходил домой с пустыми руками и уже в конец отчаявшись пошел в похоронную бригаду. Рабочая карточка давала больше хлеба, а значит надежду на спасения, но прежде на новой страшной работе засомневались, и Григорию Константиновичу надо было проявить характер.
— Иди домой, старик! — встретили его будущие напарники.
— Старый конь борозды не портит! — ответил Григорий Константинович.
— В том то и дело, что старый хрыч! Околеешь еще! У нас молодые не справляются!
— А ну ка дай лом! — сказал дед Гриша и словно как пушинку держал неподъёмный железный лом.
Константин Григорьевич размахнулся и так приложился, что отколол от примёршей земли целый ком.
— А это ведали! — и бросил лом к ногам сомневающихся напарников.
— Тогда сгодишься! — решили удивленные напарники.
Работа и вправду была не сахар. На ленинградских улицах можно было на каждом углу найти мертвеца. Кто- то просто присел отдохнуть и уже не встал и так мертвый оставался навечно. Кто-то шел, споткнулся на льду и не поднялся, от бессилия и престал бороться. Другие несчастные, теряя рассудок, бежали из домов в поисках крошки хлеба даже забыв одеться, и уже через час замерзали в сорока градусный мороз.
Похоронная бригада находила таких на улицах, грузила на санки и возили на пункт сбора трупов. И грузила по машинам. Груженные доверху машины везли в последний путь ленинградцев на Пискаревское кладбище и там хоронили в братских могилах.
Привозя на пункт очередного покойника, дед Гриша делал перекур, ждал других и потом грузил в машину трупы и что не день он натыкался на умело вырезанные части ягодиц.
— Что же это за варвар такой? — громко сказал дед Гриша и один усмехнулся и ответил:
— Кто жить больше других хочет!
Григорий Константинович запомнил и решил проследить за шустрым розовощеким напарником.
Однажды тот вез санки с покойным и отстал от других и завернул в подворотню, а дед Гриша за ним.
Выждал пару минут и заглянул в глухой закуток.
Напарник большим кухонным ножом разрезал на покойном штаны и вырезал кусок плоти и прятал в мешок.
— Стало быть, ты больше других любишь жизнь? — грозно окликнул Григорий Константинович того кого называл варваром.
Олег знакомый по детскому дому Сергея Максимова сначала испугался и выронил нож, но быстро осмелев, схватил нож и выкрикнул:
— Не твоего ума дела! Уйди по-хорошему!
— Сам ешь, или на продажу? — спросил дед Гриша.
— Это тебя не касается! Пусть и на продажу!
— Я так и понял! — Григорий Константинович стал наступать.
— Не подходи! Зарежу! — закричал Олег, но попятился и дед Гриша пудовым кулаком выбил из него последний дух.
Олег упал замертво.
— Стало быть, одним больше! А на одного злодея меньше, — сказал дед Гриша и положил мертвого Олега на сани сверху другого покойника. Обвязал обоих покойных бечёвкой и покатил.
Работа у деда Гриши спорилась и только опускались руки, когда делали обход по квартирам. В блокадном Ленинграде не запирали дверей, чтобы если случиться страшное пришли на помощь, чтобы можно было сред ночи быстро выйти из квартир в бомбоубежище. В квартире все больше находили мертвых детей. На улицах детей встречали редко. Детей зачастую не выпускали из дома, но не вернувшиеся домой родители умершие, где-то на улицах обрекали на смерть и своих беспомощных детей.
У ребятишек, не было сил самим выйти позвать на помощь и двери им открывали и приходили к ним, когда они уже были мертвы. Когда дети преставали плакать, просить есть и умирали в страшных муках.
И в одной из холодных квартире похоронная бригада нашла слепого мальчика десяти лет. Ребенок сидел над телом мертвой матери и давно уже не плакал и только если и чего просил как можно скорей умереть вслед за матерью.
— Милок, как же ты выжил? — сокрушался Григорий Константинович. — Один и слепой!
Мальчик молчал и не отвечал.
— Не слышишь что ли?
— Слышу, — ответил мальчик. — Я все хорошо слышу, и слышал, как вы поднимались по лестнице.
— А так бывает у слепых! Что же с тобой горемычным делать станем?
— Я знаю, — сказал напарник. — Мы его к зенитчикам пристроим.
— Ты что плетёшь? Какая армия, он же слепой!
— Ты погоди горячиться. Слышал про слухачей?
— Каких таких слухачей?
— При батареях ПВО есть такие звукоулавливатели.
— И что?
— И вот операторы слухачи, музыканты какие или слепые, слушают и по звуку угадывают о приближении фашистских бомбардировщиков.
— Хитро! — улыбнулся дед Гриша. — Ну что внучок, пойдешь в слухачи! Фашистов громить, за маму, отомстить?
— Пойду!
И слепого Синичку зачислили в 351 зенитный полк и поставили на довольствия.
— Служи, как следует, слушай проклятых фашистов, — целовал мальчика на прощания Григорий Константинович.
И Сеня слушал и предупреждал о налетах. Его обостренный дар слуха служил наравне с винтовкой в умелых руках солдата. Ведь по радио, которые не выключалось в блокадном Ленинграде ни днем, ни ночью предавали стук метронома. Если ритм и стук метронома начинал становиться сильней и громче, значит надо бежать в бомбоубежище, летят бомбардировщики со страшным грузом бомб, с которыми боролся Витя Кузнецов и знаменитый Шостакович.
Дмитрий Шостакович просился на фронт, но ему отказывали иза близорукости, что носил очки и мировой славы. Но Шостакович пошел защищать от бом крыши домов ленинградцев. Зажигательные бомбы падали и сверкали как бенгальские огни, и если такой коварный подарок фашистов было во время не потушить, не схватить длинными железными щипцами и не затушить, он сжигал дотла целый дом.
Шостакович в блестящем пожарным шлеме и в очках со всеми наравне тушил зажигалки, а вовремя отдыха, так же как и все изнемогая от голода, писал симфонию номер семь. И в своей симфонии Шостакович, старался выразить весь героизм и мужества блокадников Ленинграда. Когда симфония подходила к завершению, оказалось, что для ее исполнения катастрофически не достаёт музыкантов, кто был на фронте, кто умер от голода и Шостакович грустил.
— Товарищ Шостакович, выше нос! — сказал Витя своему знаменитому напарнику. — Победа будет за нами!
— Я мой милый мальчик симфонию пишу!
— Здорова!
— Хорошо та хорошо, но исполнять не кому!
— Как это нет никого! У меня муж сестры Женька скрипач — виртуоз! Ему даже бронь дали! Я вас познакомлю!
— Спасибо!
Витя рассказал Жени и тот обрадовался, но засмущался.
— Кто я и Шостакович? Я не подойду!
— Что? Я за тебя поручился! Смотри мне не подведи.
Женя стал ходить на репетиции.
— Это не просто музыка! — говорил Шостакович музыкантам во время репетиций. — Вы должны, играть и помнить, а каждом погибшем ленинградце, о каждой крошке хлеба. Но не выдавливать слезы из инструмента, а говорить о победе! Чтобы враг содрогнулся, чтобы врага обуял ужас, и он знал, что ему никогда не одолеть Ленинград!
ОДИННАДЦАТАЯ ГЛАВА
Витя Кузнецов пришел в милицию к Юрию Гавриловичу.
Дядя Юра достал часы.
— Ваши?
— Они самые! Спасибо!
— Как выживаете?
— Как все!
— Да время тяжелое! Но победа будет за нами!
— Не сомневаюсь!
— Что зажигалки?
— Тушим проклятые! И Шостакович с нами!
— Слышал, им гордиться весь Ленинград!
— Он симфонию пишет! Музыканты позарез нужны!
— Но ведь муж Кати скрипач!
— Я Женьку уже пристроил!
— Хорошо! Забирай свое сокровище, мне работать надо.
— Правильно! Не давайте пощады этим жуликам! — и Витя взял часы и счастливый побежал домой обрадовать близких.
Юрия Гавриловича вызвал начальник в свой кабинет.
В неказистой комнате со столом и несколькими стульями и портретом Сталина над столом был незнакомый человек в штатском с пронзительными глазами.
— Вызвали Семен Петрович! — спросил Юрий Гаврилович
— Знакомься лейтенант, вот товарищ из НКВД! Хочет с тобой поговорить! — и начальник выразил недоумение на лице, что не знает по какому вопросу.
— Слушаю Вас!
— Вы слышали, что ни будь о зигзаге?
— Что это?
— Это расшифровывается как защита интересов Германии знамя Адольфа Гитлера!
— И кто так зовется? Диверсанты — провокаторы?
— Нет хуже, это придумали пособников фашистов. Изменники Родины! Они наживаются на смерти блокадников и ждут прихода фашистов! Задержанная вами бывшей продавец на махинациях с карточками связана с зигзагом через своего брата. Мы хотим вас подключить к этому делу! Вы проявили себя как человек принципиальный, врагов не щадите!
— Спасибо, я готов исполнить любой приказ.
— Брат этой Валентины Михайловны, некий Михаил работает водителем на дороге жизни! Вы будите, устроены к нему в бригаду, шофером. Вы должны будите, вступит с ними в подложный сговор, и раскрыть зигзаг! Дорога жизни стратегически важна для нас! От нее зависят тысячи и тысячи жизней.
Когда установились морозы, по льду потянулись машины с бесценным хлебом для блокадников Ленинграда. Каждая булка на вес золота, каждая булка чья-то спасенная жизнь. И молодой водитель Саша Соснов клятвенно обещал беречь хлеб больше собственной жизни.
Два бывалых водителей Генка с Мишкой долго просматривались к Саше, и когда зарядили морозы, и дорога жизни открылась, подошли с разговором.
— Слышишь Сашка, ты же сирота? — спросил Гена.
— Да из детдома!
— Если что никто не хвалится?
— А, на работе?
— Да, что работа! Деньги в карман и поминай как звали…
— Не понял, это ты о чем?
— Заработать хочешь?
— Что значит заработать? — возмутился Соснов. — Я получаю зарплату.
— Копейки! — усмехнулся Мишка. — Отдашь груз, машину под лед! Деньги в карман и поминай, как звали! Что по рукам?
Саша побагровел и сжал кулаки:
— Еще раз услышу, собственными руками за душу!
— Это мы ещё посмотрим! А если кому скажешь… Смотри, тебе все равно не поверят, мы передовики!
— То, я и вижу рожи жиром заплыли!
— Ты еще поговори молокосос!
— Пошли Генка! Земля круглая!
И гоня прочь дурные мысли, Саша принял бесценный груз, и отправился в дорогу.
Поначалу всё шло хорошо, но что за черт, машина заглохла, караван других машин скрылся и Саша остался один посреди дороге.
Саша вышел на мороз, стал осматривать машину. Заглянул под капот ничего, все в порядке. Вдали показалась машина.
Саша обрадовался и стал махать рукой. Машина подъехала. Из кабины выскочил Мишка, а следом Генка.
— Вот и встретились! — сказал Генка.
— Бензобак проверять надо, желторотый! — улыбнулся Миша.
— Подстроили гады! — выкрикнул Саша и с кулаками бросился на подонков.
— На получи! — выхватил Мишка наган и выстрелил.
Саша повалился, пуля пробила легкое.
Саша умер не сразу, Он, скрёб ногтями лед, но не чувствовал ни холода, ни боли и желал только одного дотянуться с последних сил до предателей и отомстить за тех кого они обретают на голодную смерть. Но скоро затих.
— Допрыгался! — сказал Генка.
— Все хватит болтать, давай перегружать хлеб.
— Я есть хочу! — вдруг сказал Мишка.
— Ну возьми из кузова хлеба!
— Я, что дурак эти отруби жрать! У меня живот не казенный, пусть его блокадники едят.
