такие фашистам служат. Как таких земля только носит! Ну, я все побежал! У меня важное дело есть!
— Куда, не пущу! Хватит с меня того, что я ночи не сплю, когда ты по крышам лазишь!
— Сам Шостакович тушит зажигалки! А пойду все равно! Я сегодня кровь для фронта сдаю!
Мать всплеснула руками.
— Какую еще кровь?
— Красную! — засмеялся и пошутил Витя.
— Поостри мне еще!
— Хватит тебе причитать! За кровь хлеб и деньги дают! Хлеб я возьму, а деньги, на танк сдам! Но ты не подумай я не раде хлеба! Я для фронта! Для раненых!
Мать плакала и целовала на дорогу сына. Витя фыркал, говорил, что он уже не маленький и просил мать оставить свои телячьи нежности.
Прохожих было немного. Вите Кузнецову попадались только санки с мёртвыми, и только на Ниве было столпотворение. Люди пришли к прорубям за водой. Проруби были глубокие, и люди не могли так просто зачерпнуть воды и опускали, кто чайники, кто бидоны в прорубь на верёвочках. С чайниками в основном были дети, они не могли донести домой тяжелые ведра. С бидонами женщины, а с ведрами только мужчины в основном старики из соседних с рекою улиц.
На пункте сдаче крови тоже было много людей, и Витя занял очередь.
— Витька привет! — окликнули Витю.
— Здорова Женька! — поздоровался Витя с одноклассником старшей сестры Женей Смирновым.
— Ты тоже кровь сдавать?
— А что же я хуже других? Здесь такое дело, что филонить нельзя для фронта!
— Ясное дело! У Кати сегодня день рождения!
— Я помню!
— Пойдем вместе на Сухаревскую. Вот, что у меня есть! — и, Женя, показал большие карманные золотые часы. — От деда остались! Наследство!
— Зачем это? Ты что же этих спекулянтов хочешь задобрить?
— Нет, что ты! Я Кати на подарок хочу выменять! Шоколад!
— Благодетель тоже выискался!
— Я серьезно, я предложение, хочу сделать!
— Война, а он жениться!
— И что же что война?
— На фронт тебе надо!
— Меня не взяли! Бронь дали! Говорят музыкант! Если бы знал, что война, в консерваторий после школы не пошел бы.
— Ты ей лучше свою скрипку подари!
— Смеёшься, зачем ей моя скрипка?
— А шоколад? Съест и еще с голоду как пьяная сделается. Подари ей лучше кольцо! Если жениться невтерпёж!
— Кольцо я тоже приготовил. Мамина!
— Все предусмотрел. Ромео! — и Витя засмеялся.
Витя и хоть и был высокий, рослый и на голову выше Жени выглядел еще как мальчишка и соврал, что ему девятнадцать. Медсестра не поверила, но Витя твердо стоял на своем, и медсестра разрешила, но вместо положенных двухсот грамм крови взяла только сто. Но все равно, от длительного голода у обоих ребят кружилась голова.
Сенной рынок, где можно было выменять ценности на продукты, отличался от маленького базара, который был на Владимирской улице и был самый известный. Здесь были особенные блокадники — спекулянты и черные дельцы от торговли. Они были сыты, голоса их были громкими и звучными полны сил, когда они торговались изо рта у них шел густой пар ни такой как у голодных, которые выдыхали прозрачный воздух.
— Вот смотри! — сказал Витя.- Этот что самый толстый в тулупе. Толстый значит самый жадный, ест за троих! Подойдем к нему! Ты помалкивай, я торговаться стану. То вы скрипачи доверчивый народ. Смотри еще, облапошит!
— Часы брать будите? — сердито спросил Кузнецов.
— Покажи! — заинтересовался толстяк.
— Золотые, старинные! Женька покажи!
Женя достал часы.
Спекулянт протянул руку к драгоценной вещи.
Витя отдернул:
— Что предложишь?
— Что надо?
— Шоколад! Масла, сахара и колбасы!
— Ишь чего! Дам только шоколад, — спекулянт достал из сумки плитку с изображением Авроры на обвёртке.
— Это, что на седьмое ноября давали? — спросил Женя.
— Эта самая! Сам не съел! Для вас берег!
— Хватит, трепаться! У тебя их наверно десять штук! — разозлился Витя.
— Не твое дело!
— Наше! Две плитки и масла с сахаром! И колбасы!
Спекулянт состроил гримасу.
— Не хотите, другие возьмут! — рассердился Витя. — Вещь ценная сто грамм одного золота! Пошли Женька!
— Стойте! — сдался толстяк и стал доставать масла и сахар. — Колбасы не дам! Плитку только одну.
— Тогда давайте вина! У нас день рождения!
Спекулянт фыркнул, на минуту отошёл и принес бутылку портвейна.
Витя взял продукты с вином и разрешил Женьки отдать часы.
— Знаешь, что с тобой по военному времени надо сделать?
— Что?
— К стенке поставить! — отважно сказал Витя и толкнул ослабленной от голода рукой толстяка в грудь.
Женька обратной дорогой радовался, а Витя рассуждал:
— Оно конечно может и хорошо, что можно на продукты обменяться. Эти цацки дороже жизни! Но ведь они предатели и хуже проклятых фашистов. Наживаются на горе людей! Жируют!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Сергея испугала кровь, и сначала бросив отрезанный кусок плоти от трупа на пол, долго тряпкой вытирал руки, но потом осмелел, поднял и положил в кастрюльку с водой. От нетерпения и голода варил не долго. Не промытая плоть, вымазанная грязным полом, дала страшного вида мутный и грязный навар с серой пеной.
Сергей вылил в раковину бульон и, обжигая пальцы, стал, есть прямо руками. Мясо было сладковатое и жесткое и неприятно пахло. Но Сергей не замечал, сживал, проглотил и сел расслабленный на стул и закатил глаза. Насыщения организма он не почувствовал, но ему больше было нестрашно. Он теперь не умрет с голоду. Ясная мысль, что покойника хватит надолго, вселяла надежду.
— А если кончиться, этих трупов в Ленинграде миллион! — тихо проговорил, озвучив свои мысли Сергей.
У Сергея были длинные черные грязные засаленные волосы, впалые от голода щеки и круги под глазами, но все же он был примечательной внешности молодым человеком двадцати пяти лет, потому что был огромного просто какого-то великан — более двух метров. Но с правой ногой, которая была короче другой. Но пусть он и хромал, но своими исполинскими шагами шел всегда быстрее других прохожих. Иза ноги и то, что хромой Сергея и не взяли на фронт. Сергей был бывшим беспризорником с фамилией Максимов, которая не принадлежала ни его отцу, ни матери, а просто была когда — то и кем-то выдуманной в приюте. Попав в детский дом, окончил его хорошо, хотел стать ветеринаром, но не стал, так профессии не получил и прежде мел Невский проспект. Но животных продолжал любить всю жизнь и, когда работал дворником, тратил пол зарплаты на бездомных кошек и собак. У него и сейчас в комнате жил кот, которого он прятал и не выпускал на улицу, чтобы не съели.
Успокоившись, вооружившись мыслями, что голод теперь не страшен, Максимов взял снова нож и теперь отрезал два больших куска от ягодицы трупа. Один он снова залил водой и поставил в кастрюльке на плиту, а другой понес коту Маркизу.
В однокомнатной квартире Максимова не было мебели, она вся уже давно пошла в печку, но было много книг, которые он берег и любил. Черный худой кот оживился, увидев хозяина и подбежал, и стал тереться об ногу.
— Ешь Маркиз! Не умрем теперь с голоду! — сказал Сергей и положил перед котом кусок человеческой плоти.
Кот сначала засомневался и долго обнюхивал кровавый кусок невиданного прежде мяса, но голод пересилил, и он стал грызть. Сначала ел понемногу, а потом жадно. Хозяин гладил кота, и забытое счастье приятно согревало больное сердце молодого человека. И казалось, что за окном наступило мирное время, и больше нет голодных людей с санками за спиной, на которых, как и прежде стали смеяться дети, а не перевозили мертвецов.
Но не было, а только казалось и Светлана, похоронив младшего сына, тянула за собой проклятые санки, на которые может ни сегодня так завтра она покатит хоронить снова одного из своих детей.
Светлана Петрова шла по улице, не чувствуя ног, словно и не шла вовсе, а летела куда-то в пропасть. И только мысль, что у нее осталось двое детей, которым она еще нужна, давали ей слабые силы на жизнь. И женщина думала и вспоминала мирное время. О сколько же было планов на жизнь! Растить детей! Работать! Как она прежде гордилась своим мужем военным летчиком, а теперь только и думала, что летчик страшно, что небо опасно. Прежде, она, когда пролетал в небе самолёт, говорила детям, что вот так и ваш отец где-то летит, что с отца надо брать пример. Светлана понимала, что муж Яша герой и бил врагов, но теперь самолет вселял только страх, ведь все, что во время войны было связано с авиацией, стало теперь, только гул фашистских самолетов бомбивших Ленинград, сеявших и приносивших только смерть горя и разрушения.
И не помня себя, Светлана добралась в свою квартиру. Прежде до войны у них в хозяйстве было много мебели и теперь в двадцати градусный мороз только этим спасались. И было сравнительно тепло, но все равно спали, не раздеваясь под всем, чем только можно было накрыться. Радостные возгласы выживших крох, что вернулась мама, успокоили израненное материнское сердце, которое разрывалось от потери прежде умерших детей.
Мать Светланы старуха Клавдия согрела воды и положила перед дочерью ее сто двадцать пять грамм хлеба. Светлана стала есть. Дети смотрели голодными глазами. Светлана заплакала и поделилась с детьми.
В дверь раздался стук. Светлана открыла. На пороге стояла соседка Люба с годовалым сыном на руках, завёрнутым в одеяло.
— Света у нас дрова со всем вышли. Степа замёрзнет без дров! Одолжите!
— У меня дом полный ртов! Если раздавать самим на всю зиму не хватит! Но будем вместе греться и веселее и теплее. Переезжай соседка к нам.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Именинница Катя вернулась домой только под вечер. У нее не выходила из головы мертвая Галочка и ее порция каши. Катя совсем забыла про свой день рождения и когда ее стали поздравлять растерялась.
— Проходи дочка к столу! — поцеловала мать Катерину. — Это Женя, постарался!
— Да, твой Ромео! — смеялся Витя.
На столе были маленькие кусочки хлеба с маслом, шоколад, и стояло вино.
Женя ухаживал за Катей с пятого класса. Сначала как все мальчишки задирался, лез драться и хватал за волосы, потом стал носить портфель, драться с мальчишками, когда дразнили женихом, и в десятом классе признался в любви. Но когда началась война, Катя стала серьезной и не позволяла Жени всякие глупости, но в тайне желала, чтобы после войны они были вместе.
— Женька к тебе с предложением! — не выдержал и разболтал Витя.
Катя покраснела. Голодное девичье сердце не знавшие любовной ласки окрасила худые щеки краской.
— Не выдумывай! — сказала Катя и спросила:
— Откуда это все?
— Спекулянты, сволочи! — объяснил Витя.- На часы выменяли!
Катя смотрела на шоколад, вспомнила голодных детей в больнице, которые долгие горькие недели не видели сладкого и заплакала.
— Что ты доченька? — испугалась мама.
— Давайте соседских детей позовем! — сквозь слезы попросила Катя.
Позвали Аню и Глашу внучку деда Гриши.
Детям показали шоколад.
Голодные и позабывшие, какой он на вкус этот шоколад девочки сначала испугались, застыли и смотрели на шоколад, словно на мираж, боялись, что они сейчас протянут ручки и шоколад растает воздухе.
— Берите, угощайтесь девочки! — сказала Наталья Алексеевна.
Дети поверили, что это не сон и взяли по дольке.
Аня зажмурилась. Теперь это и вправду был шоколад. Глаша съела и захлопала в ладоши и попросила еще.
Достали бокалы разлили вино.
— С совершеннолетием, Катя! — сказала мать.
— Поздравляю Катя! — робко сказал Женя.
— Будьте счастливы,
