БЛАЖЕННЫЕ И НЕГОДЯИ

похорон стала злой и придиралась к мальчику и однажды сказала:
— Ты не родной нам сын. Ты плохой!
Мальчик сбежал из дома и стал красть. Его нашли, определи в детский дом. Мать отказалась. Она не знала, что перед гибелью отец, словно чувствуя, что умрет, отписал почти все имущество мальчику. Узнав это приемная мать стала ластиться к мальчику приходить в детский дом приносить подарки и звать собой домой. Но Диму уже было не вернуть. Цинизм и равнодушие навечно убили в нем ребенка и превратили волчанка. В больнице Дима оказался окончательно надоев, правоохранительным органам с его многочисленными выкрутасами, когда изначально отбывал срок в исправительной колонии для малолетних преступников. К Диме приемная мать приезжала не реже одного раза в год, и то только потому, что за Димой осталось земля большой пай отца, в несколько десятков гектар, остальное имущества Дима уже вернул матери и сводной не родной сестре.
Получив передачу, вы не набрасывались на продукты, вы жадно выкуривали одну другую сигарету. Ни то, что бы сигарет не было в отделение. Сигареты были. Но, сигареты служили все равно, что местной валютой. И они растекались и улетучивались как вода между пальцами.
Покурив вы с хлебными, если у вас такие были, просились в столовую покушать. Как правило, персонал больнице разрешал, но за редким исключением отправлял вас есть передачу во время обеда. Прием передач, осуществлялся в больнице с утра до обеда.
Я хлебничал на протяжении срока, с разными людьми в результате того что кто то освобождался. Но всегда с самыми необыкновенными. Одно время с неунывающим парнем кровь с молоком разбойником Щеблыкиным Андреем.
Андрей сто раз к ряду зарекался больше не совершать преступлений. Андрей по прозвищу Малыш был единственным ребенком у престарелых родителей. Людей с достатком, но кипучая натура, неугомонного Андрея требовала погулять. Именно что погулять. Из Андрея двести лет назад вышел бы разудалый казак разбойник, а возможно и лихой атаман. Андрей был бесстрашен и когда освобождался, совершал десятки, а порою сотни разбойных ограблений. От неуемности и количества преступлений Андрея Щеблыкина и упекли в психиатрию. Но Андрей был доволен, когда за свои преступления он уже наверно получил десять лет по несколько раз, он отделался годом или двумя в больнице.
Надо сказать в психиатрической больнице, как и в любом коллективе с компанейскими людьми приятно скоротать вечер. Одним из таких был Вагиф азербайджанец, бывший милиционер на пенсии офицер. Службу он проходил на родине, после оказался в России по обстоятельствам и коллизиям судьбы. Он долгие время терпел нападки соседа о том, что он не русский и что работал в милиции.
— Зверек! Да еще мусор! — выкрикивал сосед. — Погоны нацепил, небось, чтобы отрываться на людях?
И в один прекрасный день, Вагиф взял топор, пришел к соседу и без единого слова зарубил соседа. Сам вызвал полицию и сдался.
— Смотрю кругом, Артур, и ужасаюсь! — говорил Вагиф. — Почему нет смертной казни. Должна быть для убийц детей и маньяков. И я должен был сидеть. Я рассчитывал на это. В союзе я сидел бы как человек. Теперь каждый гад здесь на меня коситься и не считает за человека. Вот что они хотели добиться, это унизить меня. Меня и всю советскую милицию и советский закон.
Последними моими хлебниками были очень примечательные и разные личности по отношению друг к другу. Один Романов Толик квартирный жулик — крадун и бывший офицер, герой чеченской войны, снайпер, Бердник Иван Иванович в больнице оказавшийся, потому что убил. Убил превысив рамки самообороны. Бердник с усами живой подвижный мужчина в годах. Волевой и сильный.
Толик имел одну свойственность впадать в рассуждения и науки грезил окончить вуз и поменять жизнь, когда с горем пополам закончил школу. Но глупым не был, а напротив и сочувственный и делился всегда с последним куском хлеба. Если что случалось, всегда принимал участие в обсуждениях решение проблем. Любил спорт. Боксировал. Не расставался на свободе с пудовыми гирями. В юности участвовал в соревнованиях.
Мы сидели в столовой втроем. Ели передачу.
— Больше всего мерзко, — сказал Бердник. — Это то, что психиатры сволочи всех подводят под одну гребенку! Шизофрения, мать их возьми! Один маньяк, извращенец, другой разбойник, третий черт знает что. Колька Бубырь не умеет, ни читать, ни писать. Из школы для умственно отсталых и вот тебе на, фальшивомонетчик! С поддельной купюрой, которую ему убогому всучил сволочь полицейский. Да не полицейский, а именно что сволочь, на одной чаше весов. Меня на комиссии спрашивает Ёлкина:
— Вы убивали?
Она в своем уме? Я отвечаю, что я офицер, профессиональный военный, я участвовал не в одном военном конфликте, имею государственные награды, грамоту за подписью Путина. Я не убивал, я исполнял долг! Убийца, это что на улице в подворотни грабит.
— А как вас, признали сумасшедшим в Москве в институте Сербского? — спрашиваю я.
— Сказал, что мне поступало предложение убить Путина! И я отказался! — Бердник засмеялся. -Дурдом! По мнению профессоров, выходит, что я сумасшедший, потому что отказался убить Путина! А они все выходит, желают! Подвел их!
После еды Толик мне просит ему помочь.
Он до того сердобольный, и хороший человек, что ухаживает за стариками. Но большей частью за тяжёлыми. Делает массаж прикованному к постели одному старику. Он должен умереть на принудительном лечении. Его парализовала, но его не выписывают. Говорить не может.
Толик очень терпеливый. И верит в сенсорные способности.
Проводит у меня по руке и спрашивает:
— Ты чувствуешь, тепло? Я могу лечить людей!
Может показаться, что Толик сумасшедший. Но это ни так. Через месяц Юра, не лежачий встает на ноги. У Толика природный дар массажиста. Порой он сам не понимает, что делает, но всегда выходит. Толик хочет учиться. У Толика есть мобильный телефон. Он ночами пропадает в интернете. Читает про массаж, нетрадиционную медицину. И научные статьи. Порой все, что касается лечения. Его некому направить и учить. Мобильный телефон в больнице у пациентов нелегально. Все как в тюрьме. Подкупают сотрудника в случае больнице санитара, накидываю несколько тысяч сверху, и санитар все устраивает. Но заведующая знает о наличии телефонов в палатах. Заблуждения, что заведующая ничего не знает. Ткаченко знает все. Но это тоже своего рода терапия и в любой момент телефоны отбирают. А санитар, а что санитар? Зарплата невысокая, работать каждый не станет с сумасшедшими преступниками. Вот и закрывают глаза, по сути, на преступление.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В передаче я нахожу книги. Мать знает, что я не могу без них жить и приносит. Я иду в палату к Михаилу и приношу ему Толстого Анну Каренину.
— Хорошая, книга! — сказал Михаил. — Я с удовольствием перечитаю.
— Михаил от чего тебя записали в сумасшедшие?
— Я сам себя записал!
— Это как?
— Хорошо окончил школу. У меня было пять по русскому языку. Поступил в институт, но ушёл с третьего курса и пустился грабить!
— Почему?
— Русская жизнь! Россия! Став специалистом филологам, мне светила бы копеечная зарплата. А так подкараулил за углом какую — ни будь фифу с золотой цепочкой на шеи и дорогим мобильным телефоном. Врезал ей как следует и годовая зарплата в кармане. Как ты думаешь, могло общество признать в моих действиях логику? Нет! Это значит, признать, что общество в России разделено на классы, где главенствующий класс богачи, а низший рабы — нищие.
Миша приземистый приятный на вид молодой человек.
— Дай почитать, — говорит сосед по койки Михаила, Максим, по прозвищу Изезя.
— Ты же не умеешь! — удивляться Михаил.
— Читать не умею, но хочу посмотреть, — отвечает Максим.
Максим весь из себя как какой-нибудь деревенский дурачок. Худой и нескладный. С лишенной разума, но очень живой физиономией, на которой то и дело застывают разные гримасы. Глаза смеются, выражение на лице глупое.
Максим насильник! Но кого и как он изнасиловал?
— Максим! — говорит Михаил. — Бабу хочешь?
Максим, кривляется, улыбается и словно облизывается, отвечает:
— Хочу!
— Хорошо, было?
— Хорошо!
— А как?
— Я её заломил и…
— А она?
— Не знаю! Она меня любила!
— Любила, это как?
— Приглашала! Когда я пенсию, получал! Я ей окна вставил, холодильник купил!
— А она?
— Не соглашалась!
— Сколько ей было лет?
— Сорок восемь!
— А тебе сколько?
— Семнадцать!
— Россия Артур! Нищие духом! — говорит Михаил и дает Максиму книжку.
Максим с увлечением принимает книгу и начинает листать, но не находит картинок и начинает грустить.
— А про, что?
— Про любовь!
— Любовь?
— Да, прямо как про тебя, только наоборот, женщина все отдавала всю себя, а её не принимали, и она покончила с собой.
— Как?
— Бросилась под поезд!
Вдруг жуткие слова и учесть главного героя, ужасает дурачка, в нем словно просыпается сознание. Он долго молчит, на лице его застыла маска из душевной боли, но собирается духом и говорит:
— Страшно!
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Все годы до моего освобождения мать то и дело возят в больницу на Ковалёвку. У нее есть пенсия по старости, но ей делают пенсию по инвалидности, и на самом деле превратив в инвалида.
Жизнь в больнице это черное болота с трясиной, в которую вас засасывает медленно, но верно. Еще полгода и кажется, не выдержишь и что ни будь над собой сделаешь.
У меня седьмая по счету комиссия. На комиссию вас отправляют в душ, вы бреетесь и вам выдают новую пижаму. В пижаме вы по-домашнему, словно с постели идете на разговор с главврачом и заведующей. Но только если вы решите, что вы у себя дома вы пропали. Но так все сделано и устроено в Российской психиатрии.
Ёлкина, главврач красивая еще не старая женщина в элегантной юбке и строгом черном пиджаке с перстнями и крупными золотыми серьгами с брильянтами.
Ткаченко Елена Владимировна полная в платье без излишеств. Заведующая молчит, спрашивает Ёлкина. Она задает вопросы, ответы на которые ей известны.
— Сколько вы уже у нас?
— Три с половиной года!
— К вам приезжают родственники?
— Мать!
— Вы читаете?
— Читаю!
— Что?
— Достоевского!
— Хороший писатель!
Заведующая Елена Владимировна качает головой:
— Не вижу ничего хорошего в Достоевском!
Ёлкина смущается.
— Убийство на убийстве! — говорит Елена Владимировна.
— Так Россия же! Что хотите и прикажите другого? — отвечаю я.
— Да, одни необыкновенные! — говорит Ткаченко.
— Жалко, что на всех старух процентщиц не хватает!
— Чтобы ограбить и убить?
— Нет, чтобы оказавшись на дне пропасти понять суть вещей и поступков.
— Вы верите в Бога? — спрашивает Ёлкина.
— Если бы не верил, церковь не взрывал бы!
Ёлкина удивляется.
— Ничего удивительного, — говорит Ткаченко. — Это и есть Достоевщина!
— Да! И Ленин верил!
— Да, и мир вы не принимаете? — вздыхает Ткаченко.
— Да, купленный слезами мир не принимал, потому и сделал бомбу!
— Раскаялись! — с надеждой спрашивает Ёлкина.
— Это больше чем просто раскаяться! Я посмотрел на мир по-иному. Познакомился кучей людей. Увидел Россию изнутри. Бог не причем! И церковь! Вообще нет, не виновных — все виноваты!
— Что же из этого выходит? Как собираетесь жить? — спрашивает Ёлкина.
— Хочу быть, счастливым! Но чтобы стать счастливым в России на этого не хватит всей