заикнуться о заветном, да и то не очень настойчиво:
- А не сходить ли нам к староверам?
Ульяна мгновенно встопорщилась, рывком поднялась со скамьи третьей кормушки.
- Вот ещё! С какой стати? – выговорила брюзгливо, словно жена мужу с усталости. – На фига мне это надо? – и, чуть смягчив тон: - И вообще это не мой участок.
Василий тоже поднялся, готовый к ходке.
- Тогда я пойду один, - произнёс решительно, совсем не представляя, как это у него получится. – С Кусом. – Пёс замахал хвостом, соглашаясь.
Ульяна потопталась, укладывая взмокшую одёжку и рюкзак поплотнее на себе, повернулась в сторону тропы, выронила глухо и обидчиво:
- Ну и топай! – и пригрозила: - Пропадёшь – искать не буду.
- И не надо, - согласился упрямец, почувствовав слабинку в её голосе. – Кому я нужен? – Надеялся услышать, что есть кому, но не услышал. – У меня во всех анкетах «не» да «нет», а в конце крупно «выбыл», «уволен», «выписан» и из современного общества, да и из современной жизни в целом, так что – потеря невелика, - и, улыбнувшись почти по-детски: - Очень хочется увидеть, как жили настоящие русичи, совсем близкие нам по времени предки. Мне любопытно узнать, как им за столько веков удалось сохранить в себе первозданные природные человеческие качества: любовь к ближнему своему, доброту, верность семье и роду, правдивость, справедливость, честь, всё то, что последовательно и настойчиво уничтожает цивилизация. Большую роль, конечно, при этом играет приверженность к собственным канонам религии с отрицанием и мира как такового, и всего мирского, включая, в первую очередь, власть и государство, добровольный и строгий отказ от общения с мирскими людишками с их неудержимым враньём и стяжательством. Вызывает не только уважение, но и преклонение их стремление к свободе с одновременной добровольной приверженностью к старым традициям и обычаям, к образу жизни в тесном соединении с природой, в слиянии с ней. И потому очень хотелось бы понять их, увидеть поближе, как они жили, каков их быт изнутри, раз уж не дано влазить грязному в чистую душу.
Ульяна замерла и с неподдельным интересом глядела на совсем не знакомого сейчас постояльца, удивляясь и даже завидуя его стремлению в поисках душевной чистоты и разумной правды.
- Попал бы ты к ним на хутор, по-другому бы запел, они проказали бы тебе праведную жизнь, - возразила Ульяна с насмешкой и женским пристрастием к противоречию. – Голодного не накормят, жаждущего если и напоят, то из заброшенной кружки, и не только в дом, но и в деревню не пустят на ночлег, устроив, в лучшем случае, в какой-нибудь заброшенной развалюхе на окраине. И слова с тобой не перемолвят, живут замкнуто, ничего бы ты не узнал.
- Да, - согласился Василий, сокрушённо вздохнув, - это так. Но я их не осуждаю, мне думается, они такие инстинктивно, помимо воли своей, такими уродились, и такими им предназначено быть. Мне и интересен не столько их быт, сколько душевный настрой на такую упрощённую жизнь в соединении с природой. Они – как отдельная человеческая каста, не подвластная тлетворному влиянию нарастающего бездумного потребительства и лжи во всём, предназначенная природой к сохранению рода человеческого в близком к первозданному виде. Они – как нерушимые столпы человечества и его будущего, в них наша сила и спасение. Только они сохранятся в будущую мировую бойню и дадут зародыш новому человеческому роду, свободному от душераздирающей жадности, злобы, зависти, предательства, вранья…
- Вот ты как загнул! – восхитилась практичная бабёнка, насквозь пропитанная ядом цивилизации. – Зря, однако, пыжишься, и эти рано или поздно свихнутся вместе со всеми. Предки, говоришь, твои… предки предками, - взбаламутилась строптивая скучная женщина, - а за продуктами и бытовухой регулярно в магазин наведывались. Как тени, ни с кем ни-ни, и только старики, которым терять нечего. Секта, да и только! – припечатала убеждённо. – И чего ты попусту беленишься?
Василий пошевелил плечами лямки рюкзака, давая понять, что готов в неизвестную дорогу.
- Да, - опять согласился он на малое, - появилось и у них в последнее время вынужденное перемирие с миром, - и сразу же поправился, уточнил: - Но только внешнее, душа-то, однако, на замке. Да и с чего бы им, умным людям, не воспользоваться облегчающей жизнь бытовой техникой и кое-какими продуктами, не затрагивающими духовные идеалы? В них они настоящие, а в магазине так, вынужденное притворство. И религия у них – как защитный экран от проникновения внешней цивилизационной атрибутики. Очень хочется понять, какие они за защитной религиозной маской, что их удерживает в старозаветной жизни. Природа? Гены? Или что-то ещё, что нам неведомо? – Ульяна, конечно, не знала.
В этот раз он не взял второе ружьё, и Ульяна, сняв с плеча, протянула ему своё.
- На, возьми от волков, не дай бог, придётся отстреливаться.
Василий отодвинул оружие рукой, отказался решительно:
- Не надо. Для волков у нас есть вот что, - показал выструганную по дороге жердину в свой рост. – А это, - кивнул головой в сторону винтовки, - ещё невзначай выстрелит, когда не надо.
Ульяна не стала настаивать, встретив в нём такое же бесшабашное упрямство, как и в самой себе.
- С дороги не сходи, - не удержалась от наставления, - не зарься на свежую траву в низинах, где она особенно зелена и шелковиста, вляпаешься в чарусу, в болотную трясину к дьяволу в преисподнюю. Куса всю дорогу держи на поводке, не давай убегать, и обязательно возвращайся завтра, иначе пойду искать, - припугнула напоследок.
Шли медленно, сдерживаемые рывками Куса, порывающегося удрать за обочину, и дрыном, то и дело долбающим высокую траву на дороге. Кроме возмущённых крикливых птиц, никого поначалу не встретили, очевидно, вся таёжная живность в полуденное время свято предавалась облегчающей сиесте. Уже на исходе выскочил то ли от испуга, то ли с любопытства здоровенный зайчище с ободранной и ещё не полностью вылинявшей грязной шерстью и помчался впереди, смешно дёргая коротким белым хвостиком и отбрасывая в стороны длинные угловатые серые лапы. Кус аж взвыл, удерживаемый поводком, обиделся и дальше, накуксившись, плёлся покорно и понуро рядом с хозяином. Ещё видели, но вдалеке, оленя, на которого Кус, молодчина, сделал стойку. Но волков, слава лесному лешему, не было, а то бы пара матёрых таёжников показала серым, где раки зимуют, а заодно и кузькину мать. Какая-то взбалмошная белка долго сопровождала, прыгая с дерева на дерево, вереща и цокая, баламутя успокоившегося пса, но и она отстала, вероятно, на границе своей территории. Дорога чуток подсушала и приблизилась к приподнятому берегу реки, медленно уносящей изумрудно-зелёные воды куда-то в большую реку или теряясь в болотах. Здесь, в редком лиственном разнолесье, и деревья выглядели веселее, не хвойно-хмуро, играя листочками под ворвавшимся лёгким ветерком, и солнце щедро расцвечивало траву с многочисленными мелкими цветочками, заставляя невольно расслабить стянутое сыростью лицо, покусанное комарьём, и путники повеселели, почувствовав скорый конец утомительной дороги. А она ещё чуток приподнялась, выбежав на отлогий склон и удалившись от реки. И вот уже стали видны хмурые почерневшие строения, расставленные по всему сухому приречному склону. Всего было 6 строений, не похожих одно на другое, как будто строили каждое не всем миром, а поодиночке, и в то же время одинаково, из могучих кедровых брёвен, с небольшими окнами без всяких русских украшений, с пологими дощатыми крышами без чердаков. Рядом с домами тесно лепились какие-то сляпанные из отхожего деревянного материала хозяйственные постройки. На всём, несмотря на добротность срубов домов, лежал отпечаток временности. Удивляла разобщённость строений, хотя и не разделённых заборами и изгородями, но отделённых друг от друга деревьями и кустарниками, как будто каждая усадьба существовала в тайге сама по себе. От каждой спускалась к реке вызеленная огородная делянка, не устоявшая от нашествия кустов. И никаких долговременных садов или цветников. Да и зачем, когда вокруг тайга с её неисчислимыми богатствами. И ещё удивляло отсутствие колодцев, хотя объяснение этому нашлось, когда спустился к реке по выбитой утоптанной тропе и попробовал воду. Она оказалась мягкой, чистой и приятной на вкус, пригодной и для питья, и тем более для бытовых нужд. Ближе к тому берегу, очевидно, на мелководье, выскакивали из воды, играя, серебристые рыбёшки, подтверждая лучше всякого саннадзора пригодность среды их обитания для питья. Василий обошёл все шесть домов, все – пятистенки с двумя-тремя комнатами и большими кухнями с русскими печами, обмазанными серой глиной и когда-то густо выбеленными, а теперь покрытыми ржавыми пятнами. Со всех были сняты плиты, конфорки, дверцы, заглушки – всё металлическое, и обкраденные печи неприятно зияли открытыми зёвами, заваленными к тому же кусками обрушившегося из дымоходов самодельного кирпича. И ничего из утвари, ничего из того, чем пользовались и чем жили отшельники, всё унесли с собой, оставив только утяжелённые лавки из тесанины вдоль стен и столы на кухнях. Они ничего не порушили и даже подчистили за собой, не оставив обычных после отъезда мусора и хлама, взяли всё, что понадобится в новой жизни в новых краях и ушли, не оставив главного – памяти о себе. Да если бы и оставили, он, пришелец из мира, всё равно ничего бы не понял в их жизни, не понял бы даже, если бы кто-нибудь из них рассказал, как они живут, потому что человек не только не умеет оставлять о себе достойную память, но не умеет и рассказать о себе, каков он есть на самом деле. Чтобы понять, надо самому прожить их жизнь, а может быть и не одну, беспрекословно впитав заветы дальних и близких предков. Внуки часто наследуют гены и характер дедов и продолжают их дело и их жизнь даже вопреки воле родителей, оказавшихся в ауте.
На ночь решили разместиться в небольшом доме, что стоял на отшибе, но выглядел поцелее. Ночевать только придётся кому-то на твёрдой лавке, а кому-то и вовсе под лавкой. Зажгли свечу, о большем огне и думать было нечего. Придётся ночевать в холоде. Замков на двери не было, и Василий для ночного спокойствия решил подпереть дверь, открывающуюся, на случай большого снега, вовнутрь, двумя кольями, упёртыми заострёнными концами в плотный глиняный пол. Для 300-килограммового лохматого гостя такая преграда, конечно, не помеха, но всё же… и потом была надежда, что зверьё не осмелится вломиться в замкнутое тесное помещение. Волки точно не повадятся, а будут сидеть по кругу в засаде. В общем, переночевать можно. Василий не был бы Василием, если бы не подготовился к подобной ночёвке заранее, ещё с вечера затолкав в рюкзак тёплое бельё, кое-какие консервы попроще, костистое дешёвое мясо, хлеб, чай, котелок, сделанный из помятой кастрюльки с проволочной подвеской, пару свечей, соль, спички, в общем, полный набор дальнего путешественника, зная загодя, что сегодня-то он обязательно пойдёт к староверам. Пока Кус, наконец-то, отпущенный на волю, обследовал окрестности, оставляя частые отметины, предусмотрительный хозяин принялся готовить непритязательный таёжный ужин. Для себя вскрыл банку гречки с мясом или со вкусом
