первым вздохом.
**) в тему фрагмент из книги Пятницкого О.А. «Избранные воспоминания»: «В деревне [Федино, 1915-17 гг., прим. Н.Трощенко] во время моего пребывания умерло много грудных детей, так как им сейчас же после рождения давали коровье молоко. Зато я не помню случая, чтобы за то же время умер кто-либо из взрослых. Живут они до глубокой старости».
Не только на Долгомостовском участке в 1902 году кипела работа, начали заселяться и соседние участки.
В апреле 1902 года приехали первые жители на переселенческий участок Лазарев. Это были две семьи братьев Алексея и Николая Квяткевичей из Виленской губернии. Они по праву могут называться основателями деревни Лазарево.
А в мае этого же года на участок Панакачет первым прибыл Архип Абрамёнок со своей большой семьёй из Минской губернии.
Абрамёнок Архип Григорьевич является основателем деревни Панакачет.
Моя память хранит картины деревни Лазаревой. Я, там, особенно в детстве, часто бывал. Нашими соседями в Долгом Мосту были Горбачёвы Григорий Александрович и Зоя Матвеевна. Сын их Саша (светлая ему память…) был моим другом детства с незапамятных времён. Дядя Гриша нас, мальцов, возил на мотоцикле в Лазарево, откуда он был родом, и где жила его матушка, для нас бабушка Александра (Горбачёва Александра Николаевна, в девичестве Новикова). Седая женщина, несмотря на возраст сохранившая стройность осанки, с добрыми, умными глазами угощала нас парным молоком и хлебом, выпеченным в русской печи своими добрыми руками. Вкус этого молока и хлеба я помню до сих пор. Ничего вкуснее в своей жизни я никогда более не едал. Эта кринка с молоком и каравай хлеба на столе, и женщина-крестьянка с натруженными руками воспринимается сейчас как отблеск давно ушедшей жизни крестьян-переселенцев начала XX века.
Уже, будучи взрослым, не помню уже каким Макаром, я попал в Лазарево и участвовал в посадке картошки, у кого тоже не помню, не суть важно. То ли хозяева были приверженцами дедовских традиций, то ли по какой другой причины, но сажали они под конный плуг, когда везде уже давно производили вспашку огородов тракторами. И вот, в один момент, пахарь сделал мне знак подменить его за плугом. Я ни секунды не раздумывал, потому что было у меня правило: «В этой жизни надо испробовать всё!». Я перехватил ручки плуга и крикнул «Но-о-о, родимыя-я, и-э-э-эх!». Вскоре я понял, насколько же тяжела эта работа землепашца, но в грязь лицом не ударил – борозда моя была ровной. Невидимый ангел шлёпнул мне на лоб невидимую, да и ненужную уже никому печать – «К хлебопашеству годен!».
Наступали смутные времена. Последние крестьянские плуги сдадут в металлолом, поля сто лет назад отвоёванные у тайги нашими дедами соленым потом и кровавыми мозолями зарастают дурниной, а лошади… лошади где-то бродят в тумане…
В Панакачете, при существовании деревни я не был, но знал о ней с раннего детства, потому что другими нашими соседями в Долгом Мосту были выходцы из Панакачета – Котовы-Адамсон.
У тёти Моти Котовой, было семеро детей – Маруся, Иван, Михаил, Анна, Галина, Зина и Катя. В те времена таких многодетных семей было не мало, и это не считалось чем-то неординарным. Дети временами шумной, говорливой компанией отправлялись пешком к родственникам и друзьям в Панакачет по улице Советской в дальний конец, где была тропа к речке Сосновке, перейдя которую по шатким жердочкам и пройдя ещё заболоченной тропкой, поднимались на Панакачетскую гору. Она была высока, крута и зимой с неё лыжники любили кататься. От Панакачетской же горы начинался десятикилометровый зимник (зимняя прямая дорога) к деревне Панакачет.
Пока наши деды корчевали девственную тайгу в медвежьем углу, в том же, 1902 году:
В старожильческом, зажиточном Абанском селе начали строить церковно-приходскую школу;
В уездном городе Канске численность населения достигло порядка 7,5 тысяч человек;
В губернском городе Красноярске состоялось открытие Народного дома-театра, которому было присвоено имя Александра Сергеевича Пушкина. Ныне это Драматический театр им. А.С. Пушкина;
А в Петербурге сидел на престоле царь-государь Николай…
ЧАСТЬ 2. 1903-1916
Во 2-й Части затронуты темы:
Переселенцы, их семьи – дети, внуки, истории и судьбы
Образование Долгомостовского сельского общества
Долгомостовская волость, волостное правление
Церковь
Школа
Больница
Переселенцы деревни Отрез
Участники Первой Мировой войны из Долгого Моста и волости
После полуночи взошла ненадолго полная луна, осветила сосновый бор, в тени которого затаилась деревушка, в коей насчитывалось около двадцати изб в два ровных ряда, протянувшихся с запад на востока. С противоположной стороны, от речки, бору противостоял не менее величественный ельник, с огромадными вековыми елями, рвавшими своими вершинами высокое небо в клочья. Ельник этот походил на сказочный, киношный лес, где жила Баба Яга, таким он был сумрачным, таинственным и неприветливым. (Именно таким я запомнил его с давних дней моего детства.)
Где-то вдали, за речкой, устав караулить добычу на Кондратьевском тракте, волчья стая выла на завораживающий глаз богини Селены. В селении собаки лениво отбрехивались на заунывные волчьи песни и отказывались на призыв поучаствовать в охоте. Псам было сытно и тепло в хозяйских дворах, рядом с хлевами, стайками, от которых веяло теплом, запахом прелой мякины и навоза, и откуда доносились глубокие вздохи дремавшей скотины.
Вскоре Луна скрылась за долами, за лесами, перестав будоражить волчьи души. Под утро загорелась Утренняя звезда – Венера, а на востоке вспыхнула оранжевая бритва рассвета. Зачинался новый день – понедельник, 31 марта 1903 года, первый день страстной седмицы перед Пасхой. В не больших избяных оконцах затлели огоньки лучин, забухали тяжёлые двери хат, скотина на разные голоса начала напоминать о себе, торопя хозяев с обычными крестьянскими заботами. Зима, казавшаяся переселенцам нескончаемой, уже сдавалась. Снега осели. Пригорки обнажились от снега, по логам и оврагам уже журчали ручьи. Санный след, тонкой нитью соединявший Кондратьевский большак с деревней, уже остекленел, но ещё сохранял «твердость». А с противоположного конца улицы путик* уходил в сторону Панакачета, и, не езженый, занесённый февральским снегодуем, быстро терялся в тайге. Там, в 10 верстах, также первую зиму зимовали переселенцы из Минской губернии Абрамёнок, Чепурный, Лапа, Клапоцкий, Булыга, Лебедок, со своими большими семьями.
Очень скоро хляби земные-грязевые разверзнуться и до мая ни на санях, ни на телеге проехать по дорогам будет невмочь. Весну эту уже давно в долгих вечерних молитвах призывали крестьяне, и, похоже, что молитвы всё же, наконец-то! дошли до Господа Бога.
Ближе к полудню за Берёзовой речкой всё явственней, и всё ближе зазвенел поддужный колокольчик. Кто-то ехал – может путники завернули с тракта, а может начальство из волости вздумало по неведомой надобности нагрянуть в посёлок. Народ высыпал встречать гостей. Соскучились по новостям. За долгую зиму только и было событий, что в январе две свадьбы: Савченко Давыд выдал свою дочь Матрёну за Шитикова Степана в Залипье, а Ходанович Пётр Афанасьевич дочь Христину за Ольшевского Андрея из той же деревни. Да не видели эти свадьбы почитай долгомостовцы, ибо прошли они в Залипье, а по Долгомостовской единственной, хоть и широкой, но пока ещё короткой улице, лишь пронеслись разукрашенные цветными лентами тройки с бубенцами, да унеслись, оставляя за собой шлейф морозного, колючего, снежного вихря. Вот в феврале уже свои были жених и невеста, поженились – Яков Шляпин да Харитонова Ирина. Нагулялись, насмотрелись, навеселились долгомостовцы вдосталь. Свадебный поезд отправляли в Абанское село венчаться, за пятьдесят верст, ближе церкви не было на то время. Да и попутчики были – Зиновия Абраменок из Панакачета в тот же день венчалась с залипьевским парнем Троцким Семёном. Вот такой оравой пронеслись свадьбы по Панакачету, Долгому Мосту, Залипью, и ни мороз, не злоумышленники, да и сам черт был не страшен разгулявшемуся, разгоряченному люду.
Несмотря на не обустроенность – дети рождались, свадьбы игрались, старики наказывали родовичам долго жить и не тужить, и уходили в мир иной.
Санный поезд втянулся в посёлок и замер у избы Фёдора Климентьевича Зайцева, грамотного, обстоятельного мужика, несмотря на свой возраст в 30 лет рачительно и добротно управлявшего своим хозяйством и семейством, и успевшим заслужить за короткий срок уважение односельчан. Из первых саней соскочил человек – по форменной одежде мужики признали в нём стражника, ибо он же сопровождал их самих в апреле 1902 года на участок.
– Знамо, переселенцев привёз, – произнес кто-то, – мужики понимающе и согласно закивали.
Действительно, из последующих саней выбрались шестеро совсем ещё молодых мужиков, все были как на подбор, рослые, крепкие, коренастые, черноволосые.
– Встречайте новых сельчан, – громогласно произнёс стражник, обязанностью которого было сопровождение новых переселенцев до места заселения, охранять их от всякого зла и лиха на пути к новому месту жизни.
– Прошу любить и жаловать – братья Кухаренковы с матушкой своей Анной Сидоровной, из Витебской губернии.
Братья стояли стеной, вглядываясь в толпу крестьян, словно выискивая кого-то. Чуть поодаль от них пожилая женщина, да ещё молодуха с грудным ребёнком.
Из толпы сельчан вышла молодая женщина и обняла Анну Сидоровну:
– Матушка моя родимая! Братики мои любимые! Приехали наконец-то, а мы-то уж заждались! С приездом родные. Добро пожаловать в наш Долгий Мост! Следом вышли братья Морозовы и стали обниматься с родичами. Толпа одобрительно гудела.
Это была Параскева Андревна, жена Ефима Леонтьевича Морозова, и приходилась она родной сестрой вновь прибывшим братьям Кухаренковым. Долгий, и казалось нескончаемый путь от порога отчего дома, оставленного на Витебщине, для них закончился. Стражник и братья Кухаренковы ушли в избу Фёдора Зайцева оформлять документы о водворении вновь прибывших. Анну Сидоровну со снохой Евдокией, женой старшего из братьев Кухаренковых – Григория – увела в свой дом Параскева. Была она на сносях, Морозовы ждали первенца.
В деревне, прерванная было приездом переселенцев суматоха, вновь обрела силу и движение. Начало страстной седмицы, чай! По традиции во всех домах женщины мыли, скоблили, драили горницы, лавки, столы. Мужики готовили корм для скотины на все праздничные дни, чтобы всё было под рукой и не отнимало много времени, не отвлекало от гуляний. Девки, то и дело, гурьбой с шутками-прибаутками, смехом и песнями через дремучий ельник по хорошо утрамбованной за зиму снежной тропе, ходили на Берёзовую речку за водой с коромыслами через плечо.
[В детстве, с друзьями, по этой тропке, которая начиналась где-то за огородами улицы Кирова, я ходил ловить гольянов на Берёзовую речку – место это называлось в наше время – Выгоря, и было там множество обширных лыв, кишащих рыбёшкой. Название Выгоря, видимо, произошло от того, что когда-то здесь выгорел лес, но следы этого пожарища давно поглотило время, а название закрепилось].
Вся страстная неделя была
