ПРОИСШЕСТВИЕ

За что я вас, Сергей Сергеевич, люблю, так это за логику.
        - А я вас, Федор Михайлович, люблю за вашу прозу.
        - Нет, Иван Иванович, это была не проза, а самая настоящая поэзия. Вот сейчас у меня точно прозаическая жизнь.
        - Ну, вы скажите то же, Федор Михайлович. В самом деле, жизнь на том свете является прозой?
        - Конечно, ведь там, где я был до сих пор, ничего не меняется, там одно и то же, прям скучно.
        - Это почему же?
        - Почему-почему, - потому! Как же иначе, ведь там нет прошлого, и ничто не проходит. Раз ничего не проходит, то ничто не появляется нового. В мире мертвых нет будущего. Там одно только настоящее, застывшее настоящее.
        - Вот, оказывается, что такое мертвое. Это неподвижное? – решил я уточнить.
        - Нет, вы не правильно меня поняли.
        - Может быть, вы так сказали, что можно понять вас в ложном свете?
        -  Не мудрите. Понять меня не составит труда. В жизни мы меняемся, а вот в смерти нет, - остаемся такими, какими умерли. Но это не значит, что мы стоим столбом, как вкопанные, или лежим, как камни. Мы ходим, бегаем и даже летаем. Но не можем стать лучше или хуже самих себя.
        - Федор Михайлович, так вы живете в аду?
        - Нет, Иван Ивановичч, вы ничего не поняли. Нет никакого ни рая, ни ада в отдельности для нас мертвых. То, что мы мертвые, - это ад по вашим меркам, а то, что мы живем на том свете, - это рай. То, что мы не можем стать лучше, неужели это не рай? Ведь и так хорошо! И тем более не можешь стать хуже.
        - Однако то, что ты не можешь стать хуже того, чем есть, можно расценить как хуже некуда. И тогда это, действительно, ад. И при этом еще не можешь стать лучше. Это вдвойне ад.
        - Это так, по-вашему, по земному, при условии изменения в лучшую или худшую сторону. По-нашему же, при отсутствии указанного изменения, так, как у нас, нам лучше, чем вам. Мы живем не по времени, а в вечности.
        - Нет, Федор Михайлович, вы не все говорите, вы хитрите.
        - Это почему же?
        - Да, потому что есть падшие ангелы. Они-то стали хуже, значит изменились.
        - Да, конечно, но вы не задумывались над тем, почему?
        - Почему?
        - Это я у вас спрашиваю: «Почему».   
        - Я знаю? Вам лучше знать, ведь вы стали одним из них.
        - Падших ангелов?
        - Да, впрочем, нет.  Но вы ангел, дух? Кто еще живет на том свете?
        - Странное у вас живущих представление о нашем свете.
        - Так вы не ответили на мой вопрос. Кто вы, Федор Михайлович?
      - Кто-кто, живой мертвец.
      - Живой мертвец – это ангел или демон? Ну, же, Федор Михайлович, будьте человеком, просветите.
        - Иван Иванович, это вы бросьте: будьте человеком! Какой я вам человек. Я живой мертвец. Ваши противопоставления посюсторонни и пахнут человечиной. Вы что думаете, - мне приятно говорить в ваших понятиях? Все это вздор. Ничего такого у нас нет: ни ангелов, ни демонов. Все одно. Это для вас мир делится на хороший и плохой. Мы не знаем такого разделения.
        - Как же так, Федор Михайлович. Вы озадачили меня. Да, нет, просто сбили с толку. Но если это так, то все наши понятия по существу бессмысленны. Ради чего тогда жить?
        - Иван Иванович, вы опять увлеклись и все перепутали. Не мешайте все в одну кучу. Человеческие суждения осмысленны, но относительно нас они неверны. Живите для себя, для своего мира, в нем вы ищите и находите смысл. Другое дело мы. Мы совсем другие и у нас другой смысл жизни. Он не в жизни, а в смерти. Даже у вас это проговаривается, но в отчужденном виде. Вы же говорите, что «мертвые срама не имут».
        - В самом деле?
        - А то, как же?! В наших обителях нет ни стыда, ни совести. Нам нечего стыдиться, раз ничто не меняется ни в лучшую сторону, ни в худшую сторону. Нам не совестно друг перед другом. Мы совершенны. В этом мы ангелы. Но мы можем в любой момент явиться вам, да, да, как вы и думали, идеей. Взять вас, да и пленить, удержать собой. И все потому, что мы летучи так, что в вашем мире есть и тут и в другом месте в одно и то же время. Тогда как мы у себя, в своем мире. Вы же думаете, что мы  в вас вроде демонов. Или вот как вы намедни сказали о бесах. Бес попутал. Вы думаете, что Федор Михайлович вас попутал и не дай бог еще вселился в вас?
        - Нет, Федор Михайлович, как можно. Неужели я поп или стопудовая попадья, чтобы такую галиматью держать в голове?
        - Вот видите, вы человек особый, - меня понимаете, не то, что другие обалдуи. Тоже выдумали эволюцию. Это у вас эволюция. Какая эволюция на том свете? Там все другое и оно не лучше и не хуже того, что здесь. На том свете вам нет места и времени. Там вообще нет места и времени.
        - Как так? Неужели там не куда идти, и нет времени для этого?
        - Времени для чего? Куда идти, если мы у себя в себе и для себя?
        - И все же у вас есть нечто другое, иное, чем здесь и сейчас. И значит, есть что, где и когда.
        - Да, есть, если сводить все к вашим привычным понятиям. Так вы неведомое ведаете уже ведомым и на это ведетесь и пытаетесь нас отведать. Вам невдомек, что неведомое неведомым ведется как невесть что. Взять самого меня. Что я писал? Одни глупости, не ведая того, что ожидал. Или взять вашу религию. Следует видеть в ней то, что вы не видите или видите, не ведая того. И это правильно. Тешьте себя надеждами, - они к месту в вашем мире. Религия призвана вас успокоить, чтобы вы упокоились с миром. Только в этом случае вы окажетесь у нас. Но есть среди вас беспокойные, чертовы фанатики: все торопятся очутиться у нас. Они не ко двору. Для них все двери закрыты: от ворот поворот назад, в ваш мир тревог, страхов и беспокойства.
        И тут он замолчал. Я долго переваривал все, что он наговорил, но так и не смог усвоить, - это было выше моих сил.
        - Ничего, раскусишь на досуге, когда будешь отходить, - стал меня успокаивать названный Федор Михайлович.
        - Я не могу понять, взять в толк, что эволюции не будет в ином мире, - только и мог я что сказать.
        - Да, вы не волнуйтесь так, Иван Иванович. Все путем. Ее не просто не будет, ее не было и нет. Это все ваши домыслы и сказки, таких фантазеров, как Даниил, Иоанн, Ефрем или тот же Дант. Никаких кругов ада нет, как нет и чистилища с раем. Нет ни нисхождения, ни восхождения. Все это лишь проекции ваших ожиданий и страхов.
        - Что же есть?
        - Есть то, что есть для нас, а не для вас. Примеривая на нас эволюцию, вы видите в нас себя. Мы никакие не махатмы. Это все ваши фантазии, бредовая игра воображения.
        - Во что же верить и о чем думать?
        - Верьте тому, что живет. Оно развивается. Подумайте о себе. Ведь вас скоро не будет. То, что есть, оно другое, не вашего ума.
        _ Тогда зачем вам я? Или вам нужна моя душа, чтобы я уже здесь от нее отказался и стал одним из вас?
        - Знаете, Иван Иванович, это интересно. Об этом следует подумать и посоветоваться, как у вас говорят, с начальством. Но если серьезно, то неужели я стал бы беспокоиться о вашей душе? Вы в своем уме? Зачем она мне?
        - Зачем она вам? Федор Михайлович, вы меня не путайте. Душами вы питаетесь. Вот для чего она нужна вам.
        - Иван Иванович, вы, что, пошли по моим стопам и стали криминальным автором? Фи, какой конфуз! Не ожидал такого и главное от вас. Неужели мы ошиблись в вас?
        - Наверное.
        - Нет, Иван Иванович, вы на себя наговариваете. Не волнуйтесь и давайте во всем разберемся.
        - Давайте.
        - Вы для чего приехали сюда?
        - Для размышления.
        - Правильно, для размышления. 
        - Ну, и что?
        - Как, ну, и что! Неужели вы не поняли?
        - Не понял что?
        - Не понял, зачем размышляли.
        - Размышлял для того, чтобы размышлять.
        - Ну, и дальше…
        - Что дальше то?
        - Размышляйте дальше.
        - И что будет?
        - Да, ничего не будет, - ответил в сердцах Федор Михайлович, видимо потеряв всякое терпение.
        - Постойте, вы хотите сказать, что следует размышлять для того, чтобы ничего не было, - стал догадываться я.
        - Я ничего не хочу, но вы близки к разгадке.
        - Но это страшно, - прямо дух захватывает.
        - А вы как хотите?
        - Я этого не хочу, но объективно получается, что все живые становятся мертвыми. Но как это связано с размышлением? Не так ли, как полагал Сократ? Он утверждал, что философия есть медленное приготовление к смерти. То, что Сократ говорил о философии, вы сказали о религии. Но как это может быть связано с тем, что у вас есть небольшое дельце ко мне, как вы не раз повторили.
        - Я вот о чем подумал: нельзя ли размышлением о смерти довести не смерть, а размышление до смерти. На ваш взгляд специалиста в сфере мысли, это можно сделать или нет? В нашем мире мертвых мы не занимаемся выведением мыслей. Вот, когда я был писателем в позапрошлом веке, то тоже любил построчно думать. Правда, я был специалистом или, лучше сказать, опытным человеком в другой, но смежной мысли области слова.
        - Да, какой я специалист. Я не даю экспертных оценок по части мыслей. Мне далеко до академического философа и даже до старшего научного сотрудника. Я простой учитель философии в обычном учебном заведении. То, что я постоянно или часто думаю, не означает, что я лучше всех делаю это. Точно могу вам сказать, вы обратились не по адресу.
        - Мне лучше знать, по адресу я обратился или нет. А вы не увиливайте от помощи. Это же надо: к вам явились за помощью с того света, а вы отнекиваетесь, не хорошо.
        - Знаю, что не хорошо. Но вам то что с того? Вам же безразлично: хорошо или плохо.
        - Не скажите. Нам то, может быть, по этому самому, барабану с палочками. Это так, потому что вам не все равно. Если вам будет все равно, то нам это аукнется и станет не все равно. Теперь понятно?
        - Не совсем. Правильнее сказать: совсем не понятно. Но не только это. Вот вы сказали, что не выводите мысли. Между тем только этим и занимаетесь со мной. И как вас понять? Вы противоречите самому себе. Если вы не выводите мыслей и не ставите опытов, то как знаете то, что мы не знаем?
        - Вам лень подумать и поставить себя на мое место? Зачем нам выводить мысли друг из друга, если мы все знаем наперед. У нас все остается таким, каким есть. Поэтому мы ничего не забываем и не делаем ошибок. Но как только мы воплощаемся, так теряем эти способности. Попав в ваш мир, мы ошибаемся и заблуждаемся на свой счет. В этом мы похожи на вас.
        - То есть, вы становитесь нами?
        - Я так не сказал. Это слишком сильное выражение. Да, лицом к лицу лица не увидать. Чтобы узнать, лучше посмотреть со стороны. В вашей плотной среде мы теряем способность к моментальной проницательности. У нас спадает активность, ибо мы не привыкли меняться. Нам трудно приспособиться к постоянно изменяющимся условиям среды обитания как в природе, так и в обществе.
        - Но тогда выходит, что вы догматики. И вправду говорят, что не меняют своих взглядов дураки и покойники.
        - Это верно только абстрактно. Конкретно же, я в такой же мере догматик, в какой скептик. Я ничего не принимаю на веру, даже то, что ничего не принимаю. Как можно верить в то, что и так знаешь, потому что нельзя скрыть. Это для вас скрыто будущее. Для нас оно открыто, равно как и прошлое.
        - Но если прошлое не закрывается, а будущее не открывается, но уже наперед открыто, то нет той