ПРОИСШЕСТВИЕ

воплощения в качестве кого Оно есть. Оно есть Одно во многом. Вот тогда Оно имеет смысл.
        Некоторые спиритуалисты, вроде Николая Бердяева, акцентируют внимание читателя на духе как ядре личности человека, облеченного в душевные оболочки. Это хороший образ представления духа для выражения мысли, но иллюзорный  для понимания сущности духа и его проявления в частном порядке. Неверно, что дух находится в человеке. Это человек находится в духе для Духа, который трансцендентен человеку. Но человек имманентен духу. Он может найти место в духе. Это место есть экзистенция человека. Экзистенциально человек общается с духом. Для человека такое общение (коммуникация) трансцендентно, ибо человек есть явление духа в среде, инаковой для духа. Для духа человек есть свое иное, но для человека дух не есть свое иное. Конкретно дух есть нечто постороннее человеку. Он явлен человеку только абстрактным образом в разуме, в мысли как явлении трансцендентальной идеи и чувственным, телесным образом в душе как превращенной форме сверхчувственного.
        Сам по себе Дух имперсонален. Он персонализируется, если вдохновляет, заполняет собой существо из другого мира. Ангелы прежде были существами из других миров. Они возросли духом вполне для того, чтобы найти в духовном мире свое место. Когда духа буде, как минимум, больше, чем самого человека в нем, тогда человек имеет шанс найти себя в духовном мире и обрести вечность, утратив чувство времени..
      Человек не везде и не всегда живет в этом мире не только в единичном виде, но и в своем общем составе. Для такой жизни требуются объективные условия. Есть ли такие объективные условия, то есть, условия, независимые от мышления и сознавания, для жизни в духовном мире? Нет, таких условий нет, ибо в том мире необходимым условием для существования является наличие мысли, идеи и сознания не вообще, но в полном виде. Духовный мир и есть мир сознания, мысли и идеи. Это идеальный мир есть мир не отражения того, что существует независимо от отражения, от него самого, но мир порождения, созидания самого себя. Для этого он ни в чем и ни в ком не нуждается, кроме самого себя как Я. Это мир Духа. Моментом вечного существования такого мира является то, что не есть Я. Оно, не-Я, не является творением Я. Оно сосуществует вместе с ним как момент инволюции Я. Для чего необходима эта инволюция? Разумеется, для эволюции Я, для его развития, для появления новых модификаций, форм Я. Размножение Я, которое началось с удвоения Я, с саморефлексии, с отражения себя в себе для себя у себя, требует этого не-Я. И тем более оно необходимо как момент самоочищения при усовершенствовании самого себя. Это не чужое не-Я, а свое же как фон для контрастного представления самого себя себе же.
      Тем самым Я создает в глубине своего существа то, что на момент становления Я в себе в Я для себя, отличается от него самым важным, - тем, что определяет его с противоположной стороны существования. Не во всей вечности, но в моменте ее существования, который еще не стал временем, однако явился временем до времени, появилась возможность для независимого существования не-Я от Я. Эта возможность есть возможность объективации Я в качестве не-Я. Если Я есть чистое существование, ничем иным не замутненное, то не-Я условно есть чистое не-существование, не-бытие Я. В этом качестве не-Я есть ничто Я.
        Надо полагать, что материальный мир, в котором мы живем, явился побочным творением духовного мира, мира, сферы Духа. Дух как Творец специально, намеренно не создавал этот мир. Дух создает себя и вместе с собой он создал, объективировал наш мир благодаря наличию того, чего нет как Я, из не-Я, не из себя, а из того, что не есть Я, но есть для Я.
        Однако есть не только объективация Я в нашем мире, но и его субъективация как обратный процесс объективации – как процесс извлечения из среды, включая и социальную среду, Я, его проявление на фоне уже не воплощения, а раз-воплощения, когда у человеческого субъекта есть возможность стать самим собой, а не просто быть хоть и неординарным, но тем не менее всего лишь индивидуальным явлением абсолютного Я.
        Когда человек покидает этот мир или попросту умирает, наступает не только телесная смерть, но и душевное раз-воплощение. Прекращает существовать конкретная индивидуальная вариация Я, которая прежде, до смерти, ассоциировалась с живым человеком в качестве его личности. Умирает не Я, а человек как его воплощение после раз-воплощения. Память о воплощении не умирает. Она необходима в качестве условия-ограничения нового воплощения. Если ценность памяти умершего превосходит ординарные границы, положенные обычному человеку, то она может быть задействована в новых воплощениях с целью исчерпывающего раскрытия, более полной реализации собственного потенциала смертного.
        Напоследок не может не возникнуть вопрос о том, почему мало кто из живых людей помнит, не то, что было с ними в прежней жизни, но то, что они были, что их Я не умерло, не стало смертным? Ответ, как всегда, прост: такая память травматична, и поэтому люди забывчивы, чтобы не мучить себя собой. Если бы человек помнил себя, то он понял бы и то, что прошлое нельзя восстановить в своих правах, вернуть назад окончательно, ибо жизнь не заканчивается и ищет новые формы для своего воплощенного существования. Вероятно все, кто имеет сознание, знали это. Но специально забыли, чтобы не травмировать себя после смерти. В жизни это так: в ней действует закон забытья для продолжения жизни, имеющей не только прошлое, но и будущее. Забывать прошлое необходимо, чтобы иметь новое будущее. Те, кто помнит прошлое и тем более себя, - закомплексованные люди. У них развит комплекс Я. Такого комплекса нет у Духа и духовных существ, ангелов, ибо они живут в вечности, в которой есть все сразу. Несчастны те люди, которые помнят себя во всех своих жизнях, ибо не могут вернуть их и вернуться в них. При этом они не являются и блаженными ангелами, духами, так как просто не могут жить жизнью сразу многих жизней.
        Для того, чтобы не травмировать себя люди выдумали историю. Они рассказывают себе и друг другу о том, что было. Но то, что именно они говорят, никогда не было. Есть история. Но она есть не то, что было, а то, что может быть, быть в настоящем из былого. Быть не само былое, а из былого, как оно кажется, представляется из настоящего. Для чего? Для того, чтобы его безболезненно принять в настоящем. История есть сказ (миф) изжития прошлого в настоящем. Он не возможен без вымысла. В этом объективно сказывается субъективность истории, исторического повествования как мифа, мифа истории, ее смысла как мифа. Поэтому идея бессмертия души, человеческого Я есть миф. Большинство в него верит, чтобы забыться в Боге. Меньшинство помнит Я, отравляя им свое несчастное существование. Что может быть лучше, чем забыть самого себя и стать счастливым. Поэтому так счастливы дураки, что никогда не помнят и не знают себя.  Не зря говорят: «дома мудрости – дома печали». Вот для чего, оказывается, люди пьют горькую, - для того, чтобы изжить горе горем, забыть себя.
        Культ Я есть суперкомплекс для человека. Для того, чтобы стать Я, необходимо его полностью забыть. В этом забытьи заключается парадокс Я. Ешу говорил об этом так: «Кто душу свою пожалеет, тот потеряет ее».  Имей мужество помнить то, что потерял. Это мужество смертного как то, что невозможно отнять у него. Забвение своего Я ведет большинство к уничтожению в Я. Этим уничтожением Я и живет. Оно помнит себя тем, что многие забывают себя.
        Культ Я основан на эгоизме, на любви к самому себе. Но любовь к самому себе может, как порабощать себя, так и освобождать себя от себя же. Любовь-свобода или свободная любовь есть свобода от эгоизма и эгоцентризма. Свободная любовь есть духовная любовь. Я Духа абсолютна. Но эта абсолютность не эгоистична и не эгоцентрична. Дух не является деспотом. Дух не тиран, Он не правитель. Он царит, но не правит, а устраивает. Он устроитель отношений, в том числе и человеческих. Он все устраивает и всех устраивает даже помимо их желаний, если они эгоистические, - устраивает тем, что пассивно их устраняет, не выбирает, если они не отвечают его призыву.
        Любовь к самому себе, любовь к Я может быть свободна от Я, от зависимости от себя, связанности Я. Но это может быть, если есть не только Не-Иное, но и Иное. Я является всеобщим. Эта всеобщность выражается одновременно противоположным образом и как множественность, и как единственность. Не-Иное в Я есть Его единство во многих. В них он един. Он связывает их, делает зависимыми друг от друга. Напротив Иное в Я разделяет многих, делает их единственными с Ним. Я освобождает многих друг от друга и связывает каждого собой. Но он и освобождает каждого от себя, оставляя его наедине с ним, а не с Собой, для него самого, а не для Себя. Вместе с тем он освобождает каждого от него как каждого для Себя. Это трудно понять, но это так. Это и есть любовь, это ее стихия. Любовь одновременно есть «свобода от» и «свобода для». Она есть свобода от себя, от собственной духоты, свобода выхода на духовный простор, на котором дух веет, где изволит, хочет. Но любовь есть и свобода для другого, иного, а через него и для себя. В любви человек «снимает» себя, свое Я, чтобы найти его в другом Я, не подменяя его, а дополняя.
        Но кто способен на такую любовь постоянно? Ангел. На время? Человек. Человек? Но как кто? Как человек, а не как мужчина или женщина. Мужчина на нее не способен, потому что он боится показать свою слабость. Ведь он потому мужчина, что не «баба», не слабак. Женщина на нее не способна, потому что она боится показать свою силу, иначе ее «сломает» мужчина. Лучше она добьется своего хитростью, будет не головой, а шеей, исподволь, криво, а не прямо, управляющей головой.
        Женская любовь деспотична. Женщина тайно правит мужчиной для его же пользы. Но эта польза часто выходит боком не только для мужчины, но и для самой женщины, ибо делает ее одержимой. Ничто так не пленяет, как тайна. Этим она опасна. Тайна не знает меры, она безмерна. Тайна демонизирует женщину, превращает ее в ведьму, стерву, роковую женщину, несущую погибель мужчине. Власть женщины над мужчиной тем сильнее, чем таинственнее. Но для человека в ней нет никакой тайны. Человек, а не мужчина, видит в ней естественное, животное начало продолжения. Это половое чувство, которое бессознательно эгоистично, ибо связано с естественным отбором себе подобных, продолжения в них самого себя. В этом смысле сексуальная любовь безжалостна по отношению к другим, ибо пристрастна к себе.
      Другое дело духовная любовь. Она беспристрастна, идеальна, не связана собой, а свободна от себя для себя же, для того, чтобы быть единой во всех, отличая их друг от друга.
        Плотская же или животная любовь, делает мужчин и женщин рабами друг друга. Мужчины господствуют явно, женщины тайно, подчиняя себе обратную половину. Часто мужчины ведут себя либо как скоты, либо как звери в отношениях с женщинами. Это наглядно видно, потому что мужчины в любви являются тиранами. Их благородство чисто номинально. Оно им нужно для эстетического эффекта,