общую копилку, как добропорядочная жена. И это его тоже отчасти злило. Недаром сегодня днем он сунул ей в руки весь оставшийся запас денег и заключил сам с собою пари, что она либо вовсе не потратит их, либо ограничится самой дешевой покупкой для себя, остальные отложит на черный день.
“Я так и знал, -- злорадно усмехался про себя Вадим, увидев, что Таня не преобразилась, имея в руках такую суму денег, -- Никакой остроты чувств, переживаний и страданий за любимую. Похоже, она не нуждается в том, чтобы ее любили. Даже раскручивать меня ни на что не хочет. Другая в первую очередь себя бы нарядила, а про мою рубашку и вовсе забыла бы. А я бы страдал из-за нее и… еще больше любил. Нормальная баба должна быть стервой. А эта не такая. Но сильная личность все же. А такие, как она во многом не нуждаются. Ну и ладненько, мне больше будет…”
Когда гости поддали еще немного водочки и запили ее пивом, стали дружно восхищаться, какая замечательная пара Вадим и Таня. Как Таня ему подходит и как он правильно сделал, что выбрал именно ее, а не кого-то другого. Красивее и милее девушки во всем районе все равно не найти.
Таня засмущалась, она не привыкла когда все внимание обращено только на нее. Щеки ее зарозовели не то от пива, не то от переживания.
-- Да вы что, Вадик такой красавец и умница. Для меня самой он просто идеал. Рыцарь, о котором я только во сне могла грезить.
Вадим сделал вид, что не ожидал таких похвал. Скромность не позволяла ему самого себя возвышать на пьедестал, и он смущено опустил глаза:
-- Таня, не надо, зачем ты.
Но всякий раз от таких вот ее слов у него кружилась голова посильнее, чем от самого крепкого вина, а кровь бешено стучала в виски. Он чувствовал полнейшее удовлетворение собой в такие минуты и прилив адреналина в кровеносных сосудах.
-- А вы еще не видели его в новой рубашке. Вадик надень, покажись гостям, -- продолжала нахваливать дружка простодушная Таня.
Вадик, опять немного поломавшись, надел рубашку, которая так и оставалась лежать скомканная в кресле, и теперь была немного помята.
-- А что ты купила себе? -- шутили гости, -- Наверное, Вадик и тебя одел, как куклу.
Таня снова смутилась и растерялась:
-- Ну, пока еще ничего. Мы ведь недавно живем, еще успеется.
И тут Вадик отлично исполнил еще одну роль. Округлив от удивления и негодования свои глаза, он приблизил лицо к Тане и воскликнул:
-- Как, ты ничего не купила себе? Я ведь дал тебе так много денег.
-- Нет, Вадик, мне было некогда, я спешила к тебе.
-- Ох! Я несчастный! Ну, почему ты все время пытаешься меня обидеть…
Он сел на табурет за стол и опустил голову, оперевшись на руку, изображая огорчение. Таня не знала, что ему и ответить. Ведь она так старалась для любимого, а получилось наоборот. Внезапно она почувствовала угрызение совести от того, что она, Таня должно быть плохая муза и не умеет справляться со своими обязанностями. Но эти ее угрызения скорее были похожи на смятение. И если бы она была немного внимательнее к себе самой, и вовремя прислушалась бы к своим истинным чувствам, то ощутила бы нечто похожее на обиду за саму себя и свои, несправедливо, потраченные старания. Возможно, что кому-то другому она высказала бы все, что думала, поскольку всегда была пряма и откровенна.
Но Вадик был не такой. Ему нельзя кидать в глаза грубые фразы, которые покалечат его тонкую душу. Он – гений, он – поэт. А у поэтов жизнь другая, восприятие другое. Их надо беречь. А все, что у других называется неблагодарностью, ленью, у них это всего лишь безобидные причуды, являющиеся результатом трудов их тонкой трепетной души и сложного мировоззрения.
И Таня понимала это все и старалась потакать своему кумиру во всем.
Она наклонилась над Вадиком, шепча ему на ухо:
-- Ну, Вадичек, ну не сердись. В следующий раз вместе пойдем и что-нибудь выберем и для меня.
Вероятно, Вадик уже забыл, о чем думал, когда притворялся. Он поднял голову и глянул на Таню
-- Конечно, пойдем, -- отрешенно произнес он.
Но в первую секунду от Тани не ускользнула высокомерная искорка его взгляда. Он как бы смерил ее взглядом сверху вниз и глянул поверх. Ей стало как-то не по себе в первую секунду.
“Должно быть, он устал, -- решила она, подавив свое недоверие, - Ему сейчас уже не до нарядов. Надо выпроваживать гостей и ложиться спать. Завтра и так рано вставать”.
-- Вадик, -- она опять зашептала ему на ухо, -- Я пойду стелить, а ты пока гостей проведи.
-- Как стелить, куда проведи... Еще и двенадцати нет, детское время, -- он недовольно смотрел на Таню.
Гости тоже заволновались, что их могут выпроводить.
Вадим указал на одного из гостей, который выглядел старше всех.
-- Вот это Марсэлыч. Ты знаешь, ему жить негде. Он остается у нас.
Таня растеряно захлопала ресницами. Она опять почувствовала себя не ловко.
-- Вадик, я ж не против. Я и ему постелю. Ты только сам ложись спать, завтра же на работу.
-- А что работа, -- беспечно ответил Вадим, -- Не волк, в лес не убежит. Тебе надо, ты и ложись спать. А наше дело молодое, до утра ещё далеко.
-- Хорошо, -- ответила Таня и отправилась спать в зал, на диван, где они с Вадимом провели две ночи подряд.
В глубине души она ждала, что Вадику надоест её компания и, вспомнив о Тане, он всё же придет к ней, и счастье прошлой ночи возвратится. Но Вадик так и не вспомнил о своей Музе, и Таня заснула в одиночестве, так и не дождавшись его.
Глава 4.
А утром зазвонил надоедливый будильник, оповещая всех о наступлении нового дня и поднимая на работу. Кое-кого через силу.
Таня сладко потянулась в постели. Но она не чувствовала себя отдохнувшей. А надо было вставать, идти на работу, продолжать свою жизнедеятельность, и никому не сообщать, не жаловаться о своих неприятных ощущениях, вызванных постоянной усталостью. Ведь в последнее время Таня, стремясь заработать больше, денег, чтобы помочь родителям, брала на себя любую внеклассную работу, которую только можно было взять.
Вадим крепко спал в соседней комнате. Рядом, в кресле, укрытый пледом, полулёжа, храпел Марсэлыч. Таня остановилась в нерешительности, глядя на Вадима. Надо ли его будить, ведь ему же тоже на работу. На цыпочках она подошла к Вадику. Гладя шевелюру его непослушных волос, прошептала над ним:
-- Вадик, вставать пора, уже утро.
-- Не буди меня, -- сонно пробурчал Вадик.
-- А на работу?
-- Не твоё дело, -- огрызнулся он, отвернулся к стенке и захрапел.
Таня пожала плечами и ушла в ванную принимать душ. Времени у неё было предостаточно, чтобы выпить кофе с бутербродом и привести себя в порядок, скрывая следы усталости и недосыпания.
Внешний Танин туалет никогда не занимал слишком много времени. Светлые от природы волосы немного вились и нуждались только в постоянном расчесывании. Таня любила удлинённые стрижки и сейчас носила карэ, что ей очень шло. Из косметики на лице пользовалась только тушью для ресниц и иногда пудрой. С собой всегда носила небольшую сумочку в тон с туфельками-лодочками на среднем каблучке и строгую узкую юбку, едва прикрывавшую колени.
Когда она уходила из дома, Вадим всё ещё храпел на пару со своим приятелем. Да он и не собирался сегодня на работу. Сладко выспавшись, перезвонил своему шефу, который уважал и ценил Вадима за его уникальный дар, а также за хорошую работу и смелые неординарные решения в любом деле. Хриплым уставшим голосом Вадим извинился за то, что не смог выйти сегодня на работу по уважительной причине. Он был нездоров, да ещё всю ночь писал поэму на злободневные темы, которые сейчас не оставляют равнодушными ни одного здравомыслящего человека.
Шеф расчувствовался:
-- Устал ты Вадик, не жалеешь себя. А здоровье надо беречь. Может, возьмёшь внеочередной отпуск. Съездишь, отдохнёшь куда-нибудь. Я и в жаловании прибавлю.
-- Да нет, Олег Павлович, ну как я могу, когда работа кипит. Что я лучше всех?!
-- Не упирайся, не упирайся. Мученик ты наш. Чтоб завтра тебя на работе я не видел. Отдохнёшь, тогда выйдешь, через месяц не раньше. Всё, конец связи.
В трубке послышались гудки, и Вадик выключил мобилку.
«Йес, -- думал он, -- Шеф от меня без ума и этим надо пользоваться».
Вадим никогда не размышлял, заслуживает ли он того или другого подарка судьбы. Он считал, что любит жизнь, умеет пользоваться всеми её благами, а значит, заслуживает всего, что она ему преподносит. А люди, дарящие ему себя и своё расположение, наверное, счастливы уже потому, что подарки делать всегда приятно. Тем более, что общаться со знаменитостью не каждому везёт.
А слабый человек потому и несчастлив, что не может взять от жизни своё. Но именно этим он и слаб. Следовательно, слабые и несчастные сами виноваты в своих недоразумениях. Таким образом Вадим не чувствовал себя должным никому. В этой жизни всё устроено справедливо и гармонично. Каждый получает своё по заслугам. И если человек умеет хорошо жить, то это только его заслуга и не более.
Часы над диваном показывали около двух пополудни. Вадик радостный и счастливый стукнул своего приятеля Марсэлыча по плечу:
-- Вставай брат. Подъём.
Уж солнце в синих небесах
Сияет весело и гордо…
Процитировал он свои собственные строки.
Марсэлыч заворочался в кресле, разлепляя сонные глаза.
-- Пушкин? – ещё не совсем проснувшись, попытался отгадать он.
-- Да, -- важно произнёс Вадим,-- И он перед тобой.
-- Ох, брат. Ну ты, конечно, мастак сочинять стихи. От великих гениев не отличишь!
-- А я и есть – великий гений собственной персоной перед тобой, -- пафосно разглагольствовал Вадим, потягивая минералку из литровой бутылки.
С похмелья его немного мутило, побаливала голова, лицо было не таким привлекательным с припухшими веками и мешками под глазами. Но это его не так огорчало сейчас. Известие о неожиданном отпуске ободрило его без всяких лекарств на все сто. Настроение было отличное, как и погода за окном.
-- Сейчас бы кофейку,-- протянул Марсэлыч.
-- Сейчас будет, -- ответил в такт ему Вадим, ставя на плиту кофеварку.
-- Слушай брат, я у тебя поживу пару деньков, пока моя угомонится, -- попросил Марсэлыч.
-- Да хоть сколько. А чего выгнала-то?
-- Да, у неё одна причина всегда, не любит моё творчество. Говорит, ерунда всё это. Ты, мол, старый, и себя забыл, и семью, и детей, и внуков тоже забыл. Ничем больше не занимаешься, о стишках только своих думаешь. Я, мол, тружусь день-деньской, а ты даже не поможешь.
-- Ну, а ты?
-- А я ей в ответ: о душе надо думать, всё остальное приходящее. А она так разозлилась. Говорит, развратник старый. Я, значит для него приходящая. Кабы знала, что такое будет, ещё в молодости развелась бы. И выгнала меня. А я ведь и в молодости таким был. Всю жизнь такой. Меня ведь чего Марсэлычем прозвали? -- он сделал паузу, глядя на Вадима, чтобы придать интереса своему рассказу.
-- Чего? –полюбопытствовал Вадим.
-- А того, что я великий поклонник французской революции был в молодые годы. Тогда ведь времена какие были… Все с красными флагами стояли. А я все революционные песни наизусть знал и наши, и испанские, и французские. И Марсельезу в том числе. Так меня с тех пор Марсэлычем так и называют. Во, как. Тем и прославился. Вадим засмущался, а кофе на плите чуть не сбежал.
-- О, так ты историческая личность.
-- Ну, да, получается, -- скромно опустил глаза Марсэлыч.
-- Да, тебя беречь надо, а не из дому выгонять. Живи у меня хоть всю жизнь, я только рад
