вследствие своего менталитета. А по случаю того… – чтобы не возвысила себя тем, что должно было быть дано от Бога, а хорошенько прибила свое эго заготовленными по такому случаю собственными же греховными реакциями, которые отаукнулись и справедливо и по делу, и во благо делу, что было впоследствии написанием Новых Святых Писаний.
Не могла же я предстать в диалоге с Богом самонадеянной и небитой, праведно несмышленой и безучастной, не знающей страданий, эдакой готовой святой. Так Бог не позволил. Но если бы Саша – был единственным Божьим кнутом. По жизни было такое чувство, что они развешаны везде и автоматически приводятся в действие на каждом шагу. Вообще к ним можно и привыкнуть. Да и как не привыкнуть. После такого разгула страстей, я не писала роман – я его строчила, не успевая записывать, удивленная столь усердной музой, которая не давала делать даже маленькой правки. Можно ли поверить, что все произведение было написано без исправлений? Но так и было. Впрочем, как и теперь, когда я пишу Святое Писание.
Воистину, настоящий писатель должен быть часто голоден и бит и при всем этом храним. Хранима была и я. Саша, мой деспот, все же вызывал во мне и нежность и как бы любовь или чувства, и участие. Как могла, я склоняла его к себе, дабы обставить все вокруг себя во благо своей цели, ибо все же он был из тех, кто поддавался и как бы, забывая, не забывал сказанное, но накоплял где-то в своем подсознании, тоже учась выходить на меня в соответствии с моими запросами. Но и добрые и вовремя сказанные порою мои слова действовали магически, ибо и он не упорствовал и порою был и щедр и понятлив, как и разумен. Но внутренний мир свой не разбирал на части и проявлял себя подчас много хуже, чем в своей сути был. Ну, что его хвалить. Но ведь нужно же было иметь причину и оставаться, и родить другого ребенка. Мне всегда нравилось, что он исправно платил алименты своему сыну и здесь не хитрил и не ловчил, что всегда поздравлял сына с днем рождения и ездил к нему, о чем я ему и напоминала и настаивала, мне нравилось, что он всегда, как часы, раз в квартал выделяет деньги на Светлану, чтобы купить все необходимое к школе, - одежду, принадлежности, обувь. Денег для дочери всегда хватало. Мне нравилось, что он никогда ко мне не придирался, когда было не прибрано, даже не смотрел в эту сторону, мне нравилось, что он делал долгую ставку на мой творческий труд и спонсировал его в своей мере, как и давал мне свое великодушное прощение, когда вовремя не мылась посуда, или полы, или залеживалось нестиранное белье, мне нравилось, что он был и не был одновременно, не изматывая меня особо путешествиями по его родне, хотя временами и тащил, мне нравилось, что и не покупая в дом хлеб и почти не беря на себя магазины, он мог делать великие заготовки в период ярмарок, тем освобождая меня от тяжелых сумок и базаров впоследствии хоть на время, откуда-то чудесным образом вытаскивая деньги и туда же их строго возвращая, распоряжаясь единовластно своим бесценным капиталом, куда не было и не могло быть моего доступа, как той, которая не имеет право, ибо не ее, мне нравилось, что он не спрашивал мою зарплату, но добавлял часть своей на питание, мне нравилось, что я ему не отчитывалась, как трачу деньги, и могу всю тринадцатую зарплату все же пустить на одежду для себя или на книги, на что он просто улыбался, однако никогда свои деньги на это не выделял.
И получалось так, что каждый кормил и одевал себя с той разницей, что ему хватало, и он мог откладывать, а я – никак и выкручивалась иной раз, как могла, сдавая бутылки, таща книги в букинистические магазины и сдавая порою только что купленное в комиссионку, не успев порадовать себя и отчасти. Но, а не нравилось – целый список, который я ему предъявляла в устной форме и куда никогда не входили материальные упреки, но просьбы. Здесь я никак не могла себе изменить. Саша никак не контролировал мои увлечения, мой путь, мои идеи, не давил в этом направлении, ибо это было вне его интеллекта и понимания, хотя иногда очень силился войти умом и оценить, и при систематической дружелюбной работе над ним, готов был принять и твою веру, что впоследствии и произошло почти легко, плавно, естественно и не перечеркивая то, на чем стоял…
Но материальная от него зависимость делала свое дело не гладко, как и его природные буйные качества быка порою делали его абсолютно невменяемым, напористым, глупым до краев, вспыльчивым буквально по пустякам, не умеющим уважать других, не взирающим на лица, очень не вписывающимся в какой-либо интеллект и цивилизованные отношения.
Эти крайности напрягали. Что тут говорить. Сашина погода была не основной, хотя и непредвиденной. Был и более тихий океан страстей, проявления характера и воли. Это - моя дочь Светлана. Ныне очень умный, твердый, честный, справедливый человек-труженик, она в детстве проявляла далеко не детский характер. В прошлой своей жизни она была отцом Саши, Анисимом. Он прожила тяжелую и недолгую жизнь и, будучи отцом большого семейства, намытарилась в теле отца семейства в вечных поисках работы, не мысля, как прокормить свою многодетную семью, как одеть, как вообще выжить в условиях забитой деревушки, приютившейся у подножия нескончаемой Уральской тайги, будучи в той жизни сиротой и познавшей ее и в детских домах, и в бродяжничествах, и в крайней нужде, и в ранней женитьбе… Анисим ушел из жизни в сорок восемь лет, ушел, отравившись водкой, в страшных мучениях… И пришел ко мне моей дочерью, первым ребенком.
Прошлый образ жизни, страдания – все это еще в чреве моем сказалось тем, что родилась дочь вовремя, но с очень маленьким весом, 2,500 кг. Характер Светы с рождения был очень и очень непрост, ибо то, как человек оставляет свое тело, с какими чувствами живет в последние дни до смерти, - то и сохраняется и исправляется в новом рождении только со временем, после своей реабилитации, требующей непременно терпения, любви и участия.
Будучи в таком состоянии из прошлого, Света много плакала, ручки ее дрожали, была вспыльчива, имела очень плохой аппетит. Огромным пластом оставалось в ней страдание на уровне великой невысказанности и неудовлетворенности, которые, будучи на уровне неосознанности, вырывались из нее постоянным протестом, болью, что считывалось, как непростой характер и болезненное состояние. Я не могла еще знать, что и откуда в ней. Но теперь стало все прозрачно и понятно, как на ладони, что и откуда. Если человек не обладает совершенными знаниями, он должен обладать хотя бы качествами. Именно, только великое терпение и любовь могли прийти на помощь, как и мир в доме, как и неизменное участие и обережение.
Ребенок рос при всем очень разумный, понятливый, добрый до краев, внимательный, но со вспышками гнева, упорства, проявления крайней независимости, не соответствующей еще уму и возможностям тела, которые требовали не насилия, но долгих разговоров, утешений, и опять же терпения и любви. Достаточно сказать, что по ночам Светлана просыпалась и плакала постоянно, лет до пяти. Ее сердечко взывало к любви, она любила, просто обожала, когда я гладила ее волосы, когда она клала голову ко мне на колени, она любила слушать сказки, вся замирая и ведя со мной диалог взрослого человека, она готова была быть послушной и не огорчать, но ничего не могла поделать со своей упрямой сутью. Зная мою требовательность и строгость, она, как только я выходила зазывать ее домой, тотчас, не дожидаясь, бежала ко мне, хватала за руку, заглядывала в глаза и спрашивала: «Домой? Да? Домой?». А взгляд умолял погулять еще, и я разрешала, однако, уже не уходя, но стоя где-то рядом. Когда я шлепала ее за несдержанность в словах и явные оскорбления, она так горько плакала, так прикрывала маленькой ладошкой свою попу, что мне становилось больно донельзя. Она рыдала на своей кроватке, а я плакала рядом, умоляя ее простить меня, объясняя, что такие слова маме нельзя говорить, целуя ее, прижимая ее отбивающуюся к себе, пока она не затихала, не оборачивалась ко мне личиком в знак великого прощения. Она в наказание меня просила долгую сказку, и я начинала свое повествование в который уже раз, порой повторяясь или изобретая новые варианты, удовлетворяя все ее заказы, и так она утихомиривалась, и так проходил день.
Я еще не была верующей, но, желая дочери счастья, желая мира в ее душе, желая ей лучшего, я каждый день перед сном крестила все стеночки в ее комнате, крестила ее саму, подушечку, дверь, окно, чтобы она была хранима со всех сторон. Отношения с дочерью были великой для меня наукой, неизмеримым внутренним трудом, великим наслаждением, и утешением.
Со школой у нас не очень ладилось. Света была очень разумной, особенно в математике. Но учиться – никак не могла себя заставить. Только теперь я знаю, почему человек может учиться хорошо, или не желать вовсе. На это есть очень много причин. Далеко не после каждой жизни, каждой в прошлом прожитой судьбы в следующей жизни хорошая учеба необходима или благоприятна человеку. Желание учиться должно вырастать из подходящих условий. Иногда требуется мобилизация внутренних сил, реабилитация в своих глазах. Трудная жизнь, постоянные негативы в ней, мытарства часто влекут за собой жизнь, где не должно быть сильных внутренних напряжений, должен быть некий переход через все же труд несложный, нормальные отношения, семью, достаток хотя бы средний и стабильность. Только в таких условиях постепенно появится и разовьется желание учиться, постигать науки, перейти к деятельности на умственной преимущественно основе, требующей знания наук. Только тогда такое желание в следующей жизни может быть благословлено Богом на получение серьезных знаний, на хорошую учебу.
Также Бог не дает желание учиться очень часто и тем, кто в прошлом были отличниками учебы, ибо как пашня требует отдыха, так и ум человека. Желание учиться уже не может быть ярко выраженным, поскольку душа этим пресыщена. Бог дает другую область деятельности, где точные науки не нужны, ибо надо и можно развивать человека дальше, те качества, которые может дать другая сфера деятельности, а заодно и дать отдых душе через такое переключение, отдых, длиной в данную жизнь, где человек не проявляет особых талантов, склонностей к знаниям, но идет по жизни в направлении разных специальностей или какой-то одной, не очень сложной и кармически оправданной, как и продолжающей дело и План Бога на человека в направлении совершенства личности и ее качеств. Поэтому ученый в следующей жизни может на прежнюю область своей деятельности посмотреть без интереса и привлечься вещами более простыми. Самым великим камнем преткновения со Светланой была ее учеба и - еда.
С детства Света дружила с детьми из многодетной семьи на первом этаже, состоящей из девочек ее примерно возраста. Чтобы накормить Свету, я всех их приглашала за стол, иногда по несколько раз в день и только так удавалось как-то ее упросить. Не очень успевая на уроках, Света приносила мне достаточно много двоек, с которыми я уже не знала, как бороться, ибо не было тех слов, чтобы ее посадили за уроки и дали ей
