46.МОЯ ЖИЗНЬ. ЧАСТЬ 20(3). ПЕРЕМЕНЫ. ШКОЛА.

вопрос с теми, кого она в себе не жаловала.

В отличие от меня она была присоединена в группу Владимирова и без устали, им озадаченная, писала программу, отчитываясь пред ним, получая новые указания и задания,  старательная в труде и очень непростая в общении. Таня была непроста своей прямотой, неким отсутствием легкости, впрочем, как и я, но и негибкостью, как и иногда излишней категоричностью. Иногда такая категоричность  на первых порах проявлялась и в отношении со мной. Но она очень легко мною  отметалась логичностью и непредвзятостью моих мнений.

Знакомство с Таней, ее интерес ко мне проявился как-то неожиданно. Однажды ко мне подошла Ольга Тарадина и  дала почитать чью-то рукопись. Взглянув на нее мельком, я вдруг почувствовала характер человека, который ее писал, сама, однако, еще толком не зная других и их преимущественные качества.  Я сказала, что особенного в нем, назвала его возраст, пол, семейное положение, интересы, основные качества, выделила, что в нем привлекательного. Ольга, видя, что я так разобралась по почерку, отметила, что речь идет о… назвала человека и что его качества действительно, насколько она знает, именно такие. Далее мне стали предлагать росписи,  и на мои ответы стали поступать удивления и дополнения тех, кто знал.

Увидев такой вокруг меня ажиотаж, Таня сказала, что все это вздор. На это я попросила ее роспись. Так и произошло с ней более близкое знакомство почти на следующий день по ее прибытии в сектор.


Честно говоря, мое чувствование возникло спонтанно, мне было не очень интересно, но люди отметили, что было сказано все верно и так постепенно по разным вопросам потянулись ко мне, где ответы уже не основывались на вещах непонятных или мистических, но исходили  из логики и моих качеств, как и внутреннего видения, как и моей какой-то незыблемой убежденности, добытой моим опытом.


Так с Таней мы стали друзьями надолго, но судьбе было угодно в свое время нас разлучить, предварительно сведя нас семьями и далее с братом ее мужа Сергеем, который надолго стал очень верным другом моему мужу. Но, это уже потом.


В Тане было много качеств, одно из которых стало моим навсегда, и оно выручало и выручает меня постоянно. Дело в том, что она никогда не боялась показаться невежественной. Если ей было что-то непонятно, то она начинала докапываться, скрупулезно следить за мыслью другого, не стеснялась задавать простенькие вопросы, как бы они ни казались примитивными, она добывала свое понимание за счет мнений других, предвзятых или осуждающих, она в своей последовательности находила ответ постепенно и вглубь.


Я научилась именно от нее, как бы высоко человек ни стоял, как бы ни был амбициозен, какое бы положение ни занимал, но если он мне отвечал и было непонятно, а это знать для меня существенно, то я не прятала, как раньше, боясь его мнения, свои вопросы за ширмы ложного понимания, но также начинала спрашивать и спрашивать, уточнять, пусть это и нервирует его, но по своему положению, по роду деятельности он знает и не может отказать в ответе на те вопросы, которые ему кажутся примитивными, но собеседник  с ними встречается первый раз.


Также, во время философских дебатов  с личностями разумными такое поведение, такой настрой, такое терпеливое вычленение сути сказанного из него только способствует полному его пониманию и адекватному и более точному ответу. Во время разговора с другими я научилась, благодаря именно Тане,  смотреть прямо в глаза, не робея, и высказывать вещи может быть и не верные, но те, которые синтезируют ответ точный. Когда Таня чихала, а сидели мы рядом, то она тотчас опережала любого, говоря себе: «Будь здорова. Спасибо.» . Это тоже было удобно, хоть и немного странно. Но были и вещи, которые я не могла ни принять, ни разделить. Это относилось к поискам в ее судьбе и ее методу, которые  мне казались не лучшими.


На этом  я от нее в свое время и отошла. Да и,  не будучи религиозной, я уже не могла переносить за всем стоящие и пустые разговоры, ибо разумно все время говорить тяжело, у меня начинала болеть голова, стучало в висках, щеки краснели, я утомлялась. А вот говорить о мирских обычных делах, переливая из пустого в порожнее, было мучительно, даже с мамой… Уединение в себе, предпочтение этого состояния было видно другим.


Однако, и на работе судьба решила меня озадачить. Поскольку, кроме дружеских отношений у меня часто с Татьяной были и разногласия, я пересела за стол у окна, возле Майи Сергеевны, ведущего специалиста, которая и сама была немногословна, и начала в условиях  такой изолированности продолжать на работе в виду своей малой занятости писать  и далее свой роман, уткнувшись в бумагу, строчить, черпая в себе вдохновение, почти бесстрашно, никому не разъясняя над чем, что и для чего, создавая, тем не менее, видимость занятости и так решая вопрос о своем времяпрепровождении с толком.


Однако, мне еще предстояло уподобиться Тарадиной Ольге, которая была вечно в общественных делах, активным  вначале комсомольским, а затем партийным лидером, к  которой  и по которой телефон чаще разрывался, чем  ради нашего начальника.


Судьба озадачила меня немного раньше, почти с первых же дней, как только я поступила на работу в РНИИРС. Дело в том, что  на втором этаже, где был вначале расположен наш сектор до переезда на третий этаж, я обнаружила во всю стену  вывешенную стенную газету «Волна». Столь серьезное предприятие не имело своего печатного органа, однако,  все новости, события,  научная жизнь, работа профсоюзного комитета, комсомольской организации, как и партийной,  отражалась в  газете, которая издавалась два раза в месяц, писалась ручным способом, была достаточно официальным органом, полностью отражающим научную мысль, достижения, отчеты, планы, включая поздравления, истории личной жизни отдельных людей, пожелания,  планы. Газета была читаемой, серьезной,  любимой и авторитетной.  Ознакомившись с газетой, я направилась в партийный кабинет, где также  сидел редактор газеты, уже достаточно немолодой человек, и сказала, что газета интересная и, если возникнет необходимость, я могу написать для нее статью, выступив в роли внештатного корреспондента.  Моя инициатива была принята  уважительно и скоро меня озадачили действительно темой, требующей  выход на людей,  сбор информации через собеседования. Я никак не могла преодолеть в себе тягу к перу, в любом варианте, я буквально жаждала писать, общаться, ибо невозможно было  отказать в себе в таком удовольствии. Недели полторы я собирала материал, брала интервью, разговаривала с многими сотрудниками. В итоге была написана столь большая, необъемлемая статья, что стали  помещать  ее  частями, от редакции к редакции… А еще через некоторое время меня вызвали в парткабинет и предложили стать заместителем главного редактора газеты  «Волна». Все это, конечно, на  общественных началах, но… вместо того, чтобы  писать программы, я на работе занялась  литературной, организационной деятельностью, вошла в состояние людей уважаемых, охраняемых общественностью, глубоко чувствуя, что ни тем занята, ни так себе  понимала работу, но судьба влекла, чуть угрызая совестью и делая меня в своем роде популярной и  уважаемой. 


Главный редактор газеты звонил  почти постоянно, звонила я, как говорится, не взирая на лица, требуя  от начальников тех или иных подразделений  выхода в срок необходимой статьи, курировала всех, кому необходимо было высказаться, планировала  издание газеты,  осуществляла контроль, ругалась и требовала по телефону, подбирала название статьям, радела о том, чтобы газета выходила в срок. Моя речь по телефону к достаточно представительным и уважаемым людям была требовательна, настойчива, приходилось  о чем-то договариваться, где-то переносить сроки, на чем-то делать акцент. Иногда меня спрашивали, а с кем это я говорила и присвистывали, ибо личность была недосягаема для многих. Но работа требовала, и мною были удовлетворены, ибо  от меня исходили многочисленные предложения,  новшества… 

Мои планы были немаленькие. Я желала создать  почтовый ящик, через который можно было партийной, комсомольской и профсоюзной организациям, как и научным руководителям разных подразделений задавать самые животрепещущие вопросы и через газету на них отвечать, также приходилось радеть за многодетные семьи, когда речь шла о распределении материальной помощи, приходилось участвовать в комиссии по распределению жилья, ходить по домам и смотреть жилищные условия претендующих на отдельное жилье, поскольку институт строил дома для своих сотрудников. В один из таких походов я категорически отказалась подписать документ, дающий право на улучшение жилья, поскольку претендующие жили достаточно безбедно, это был частный дом, достаточно большой, где жили престарелые родители и во дворе было неплохое строение со всеми удобствами для молодых.  Зная, что бывают условия и похуже, что здесь достаточно места, я отказалась  категорически, ничего не в силах с собой поделать и, по сути, в отличие от других  вынесла свой приговор однозначно, не взирая на предоставленные мне многочисленные награды хозяина дома, старика лет восьмидесяти. 

Мне приходилось терпеть свой  мягкий и жесткий, бескомпромиссный характер достаточно часто. Словно стена становилась во мне,  и преодолеть ее было невероятно. Только теперь я понимаю, что это состояние было дано от Бога, как и все другое, где приходилось себя проявлять. Бог отнюдь не планировал сделать из меня добросовестного инженера, погрязшего в бесконечных программах, но выводил на людей постоянно, давал через них понятие о себе и своих качествах,  я начинала осознавать себя все более и более, как человека неординарного, твердого, где чувствовала несправедливость или  где могла пострадать нравственность. Для людей я была непростой, не легкой в общении,  слишком твердой и самоуверенной. Я выбивала статьи в газету «Волна»  с напористостью, которую от меня не ожидали,  я была в этот период неуступчива,  многословна, стремилась убедить и главного редактора только успевала ставить перед результатом.

В таком состоянии, в такой деятельности меня тем более не пытались озадачивать делами нужными для сектора, ибо за мной стояли  важные организации,  и моя работа  была еще более активна, чем у Тарадиной Ольги, достаточно уважаемой и активной на попроще партийной организации. Но Ольга была человеком себя уже давно зарекомендовавшим в комсомоле, мягким, многословным, душевным. Я же… просто деловым, активным, не взирающим на лица,  постоянно привносящим какие-то новшества, как и исполнительным, ибо никуда и никак не могла деться от чувства ответственности и необходимости, как и важности.

У главного редактора на мой счет были и свои предложения, он постоянно доставал меня тем, чтобы я, как программист, написала программу, чтобы автоматизировать процесс издания газет, уже начинал со мной суть программы обговаривать, однако, во мне начинало расти  чувство большой неудовлетворенности, несоответствия моей работы и того, чем я занималась.


Это было состояние подвешенное,