Баку отцу стало совсем плохо и
его положили в больницу, готовя к операции. Перед операцией тетя Аня, было ей
где-то около пятнадцати лет, пришла к отцу и спросила, что ему принести. Он
ответил: «Франзольку булочку, папиросы «Циганка
Аза» и читушку водочки». Тетя Аня принесла. Отец взял и пошел, но, уходя,
споткнулся и упал. Поднялся, собрал все, еще раз обернулся и ушел… Больше отца
(которым был теперь Саша), она не видела, поскольку уже вечером этого же дня у
нее поднялась высокая температура. Начался тиф. Две недели она пролежала без
сознания, между жизнью и смертью, но когда выздоровела, пришла в больницу, то
узнала, что отец умер во время операции, на самом деле оставшись в ней ее
долгой болью и печалью, тоскою, которая учуяла в теле Саши родственную душу и
устремилась к нему, не зная причины, готовая опекать и никому и ни за что его
не отдать.
Отсюда, из сокрытого прошлого тянутся и оживают связи, все
возвращается, все логически Богом завершается и имеет новое продолжение…
Поэтому осуждать никого за его чувства к другому невозможно, ибо человек
привязывается и борется за то, что ему когда-то принадлежало и только Бог дает
эти чувства и связи и поддерживает, и только Богу по силам отвести, но после того, когда человек
надышится, наполнится другой душой, или снова будут новые встречи, постепенно
сводящие боль на нет, или когда души отдадут друг другу взаимные долги Волею и
Планом Бога.
После смерти отца младшая сестра Храмова Матрена Петровна уехала в Казань, устроилась работать в
ресторан, но в 1934 году была убита. Так тетя Аня потеряла всех родных к своим
двадцати пяти годам и началась ее жизнь в хождении по людям. В этом возрасте
она уже жила в Ростове-на-Дону, успела потерять зрение и восстановить опять же
чудесным образом, ибо операцию на глаза ей сделал профессор Варшавский, который
приехал из-за границы и был со слов тети Ани проездом в городе.
Всю жизнь тетя Аня вспоминала о своей первой любви, любви
неотвеченной, оскорбившей ее чувства пренебрежением и вышла замуж первый раз за нелюбимого человека, который,
однако, вскорости погиб, и она осталась на руках с крошкой сыном Женечкой. Она
вынуждена была отдать его в ясли на
круглосуточно, поскольку необходимо было работать. Но ребенок заболел и умер,
когда ему едва исполнилось полгода. До старости тетя Аня с болью вспоминала
своего ребенка, как несла его из больницы и свет был не мил, слезы застилали
глаза, ничего не видела и не слышала.
Каждый день ходила на могилку и оплакивала ребенка, теряя смысл жизни, не
надеясь вообще жить.
Немало лет она работала домработницей в семьях состоятельных
людей, профессоров, культурных деятелей… и отсюда набиралась многих пониманий,
культурного обращения, терпения и старания, учась все делать не опричь рук, училась экономии, ведению хозяйства,
бережливости, знала этикет, научилась правильной речи, потянулась к знаниям, к
классике, наполняя свой интеллект, который отзывался и поддерживался в ней и ее
корнями и природными склонностями.
Также работала тетя Аня на самых разных предприятиях
Ростова-на-Дону, в гостинице Ростов уборщицей в 1939 году, в окружном ДКА кассиром в 1940 году, на
телеграфе доставщиком в 1941 году, на мебельной фабрике Урицкого контролером
ОТК, резчиком, зав складом до 1945 года. В 1945 году уехала в поисках судьбы в
Алма-ату, где устроилась работать на мясокомбинат в качестве кладовщика до 1949
года, в 1949 году вновь вернулась в
Ростов-на-Дону, в 1951 году работала в
ростовском окружном доме офицеров гардеробщицей, сторожем до 1959 года, в
отделе перевозки почт до 1963 года, на швейной фабрике «Динамо» уборщицей до
1974 года.
В 1958 году тетя Аня сошлась с
Гришаевым Иваном Афанасьевичем 1904 года рождения и оформила свой брак с
Иваном в марте 1959 года, таким образом, оказавшись на этой территории и став
здесь со временем единственной законной хозяйкой, что произошло в связи со
смертью мужа в 1970 году, а впоследствии и его матери чуть позже в этом же году.
Таким образом, судьба расставила все
предварительные точки над I и
вела Сашу и меня на ту же территорию, но каждого своей непростой дорогой, что и
обусловило успешное продолжение этой, теперь уже в некотором роде общей истории
во благо Божественной цели на меня.
Таким образом, тетя Аня
Волею Бога, ведомая Богом, своей судьбой, своими путями обосновалась в
Ростове-на-Дону, где ей была намечена встреча в свой час с Сашей и мной, ее
родителями из этой ее жизни, но позапрошлой моей и Саши. И намечено было ей
соединить нас вновь, приложить к этому свой земной интерес и усилия, чтобы
придти к нам через нашу дочь (воплощения отца Саши – Анисима) Светлану нашим
внуком Славочкой, протянув в эту новую жизнь, новое рождение свои качества тети
Ани, которые уже были мне знакомы хорошо и которые легко были узнаваемы мной в
внуке и с тем, чтобы всю эту историю,
связанную с перерождениями донести до других, ибо отсюда проистекают и многие
земные понимания, открывающие глаза и дающие основание быть тщательным в отношении
любого, кто рядом, ибо пути Бога неисповедимы, а встречи в каждом земном
пребывании есть продолжение нашей жизни и связей из прошлого, за пределами
этого рождения. И так у каждого.
Судьба пожелала соединить всех нас в свой час, имея на все свои
причины, проводя каждого путями отнюдь не простыми, путями потерь, бедности,
зависимости, путями унижений, чтобы этим подогнать характерами и качествами к
друг другу, чтобы начинала успешно решаться Божественная задача, начав свое
движение с новой точки пересечения.
Придя к тете Ане квартиранткой, полной своих идей, планов и
надежд, одурманенная свободой от отца и возможностью учиться, я и не полагала,
что этой свободой мне наслаждаться недолго, и силки Божественные уже поджидают меня в
тихом и небольшом домике, за железной калиткой между двумя домами, и уже подступают ко мне как бы мягко, крадучись, до последнего
момента как бы говоря мне, что я тут ни при чем и обещая свободу, как только
пожелаю.
Я и была уверена в том, что мне решать свою судьбу, что все
вокруг временно и чуждо, и не собиралась
жертвовать своей свободой, благодарная судьбе, что мужчины, чуть ли ни
атаковавшие меня на каждом шагу, теперь вдруг не приближались, и сердце мое в этом затишье находило
умиротворение и на всякие мелкие ухаживания, не имеющие насильственный характер,
отвечало отказом тотчас, без сожаления,
глаза не искали вне, но чаще погружались внутрь, находя там свои планы
незыблемыми, а возможности реальными. Да и виделись те проблемы, которые
решались в строгом одиночестве, в усердии и труде.
Тетя Аня и Саша проявляли себя так, что их жизнь становилась все
обозримей, и, как ни старалась я жить, согласно своей сути, особнячком, втягивалась в их проблемы настоятельно, стремительно
усваивала их, начинала становиться к ним чем-то причастной, ибо тетя Аня
атаковала меня, как и Сашу, словами, чуть примитивной, но твердой логикой и
заинтересованностью, своей природной артистичностью и ментальностью, своей
речью, простой, но столь содержательной и наполненной информацией, что поневоле
я уже в этом начинающемся закручиваться водовороте событий становилась своя,
проникаясь речью этой женщины, которую я, как ни старалась пропускать мимо
ушей, усваивала и познавала в многих повторениях, с разных сторон, уже явно видела, буквально ощущала судьбу
этой женщины, до сих пор оплакивающей своего умершего ребенка, описывающей свое
детство, свою первую и последнюю любовь, свои жизненные беды, мать и отца, и не
знала, что Сам Бог желал, чтобы все я узнала из первых рук о судьбе той, которая
в прошлом была моей дочерью, о судьбе тяжелой, невыносимой и не только потому,
что такие были времена, но и потому, что слишком велико было мое устремление к
справедливости, к человеческому счастью, и в этом устремлении я невольно была
причиной страданий самых близких мне тогда
людей, которых теперь Бог возвращал, ими на самом деле и украсив мою
жизнь и сделав так, чтобы я смогла в свою меру отдать эти долги с одной
стороны, и в таком окружении могла начинать сотрудничать с Богом, ибо через
этих людей теперь должно было быть обставлено мое окружение в будущем, когда
мне пора было начинать писать Святые Писания.
Но когда тетя Аня мне все рассказывала о себе, для меня это была
на тот момент еще одна лишняя информация о чужой жизни, где можно было сопереживать
и не более. И только когда Сам Бог со мной заговорил, мне было все объяснено и
неоднократно, чтобы запомнила, увидела, усвоила и передала, ибо это имеет место
и для всех. Я только хорошо понимала, что тетя Аня одинока, что всех близких
она похоронила, что всю жизнь жила по чужим людям… Но только теперь могу
сказать, что и тогда, как и теперь, все было по Плану Бога, живя все вместе в
прошлом, каждый отрабатывал только свою карму, получал только свои уроки, и
только свое извлек. Именно благодаря своему пути тетя Аня стала мудрой,
понятливой, рассудительной, терпеливой. Благодаря своему пути я стала такой,
что Бог заговорил со мной, и благодаря своему нелегкому, также, пути Саша стал
тем, кто в этой жизни стал моим мужем, ибо качества подошли. Надо знать, что
очень и очень непросто быть мужем той, которая говорит с Богом. Это надо еще
вытерпеть, ибо Бог не дает возможности таким человеком крутить и ставить его
себе на службу, но, напротив, следует ему помогать, но и не баловать, как и
терпеть. Вот, как тут быть?
Все будет поведано дальше. А пока я Сашу никак за своего мужа
видеть не желала и готова была оставить эту семейку привязанных к друг другу
людей навсегда и бесповоротно, ибо тетя Аня, уж очень была въедлива. Но если бы
не это качество, которое дал ей Бог, откуда бы мне было узнать в мельчайших
подробностях, из первых рук судьбу детей своих и близких тогда, и что смогла бы
я рассказать другим? Что могла бы я узнать и о себе в том рождении?
Когда Бог рассказывает что либо
устами людей, имея Божественный План, хорошо запоминается, естественно
достигает цель, и куда сложнее, и труднее воспринимается, когда Бог Говорит
Сам. Это потрясающе трудно входит и с немалой болью, где вопросы задавать
Творцу нельзя, но только смиренно слушать, падая все время ниц, ибо это уже
откровение, и оно требует жертвоприношений в виде слез и аскез и великих
поклонений. Многое мне Бог говорил и говорит только напрямую, но многое и через людей, как
находил лучшим. Далее Бог все подтвердил и, где следовало, уточнил, зная
наперед все мои вопросы и опережая их легко.
Тети Анины глаза были всегда очень печальны, с непроходящей
скорбинкой, она почти никогда не смеялась, но едва улыбалась, но достаточно
скупо. Чаще она изливала себя во вне то в присутствии вечно приходящих к ней
подружек, то на Сашу, осуждая его выбор, то мне, описывая свою жизнь или опять
же по поводу Саши. И это приходилось терпеть, разделять, как-то с этим
мириться, да и говорила она не злобно, хоть и с болью, но как-то убаюкивающее,
ибо хорошо владела речью, была естественна в этой игре чувств и переживаний,
