у которых находил
временный приют, так, что и крохи
временных заработков не доходили до семьи, где уже давно невозможно было свести
концы с концами.
До четвертого класса дети учились в Дубовской четырехлетке в
атмосфере скандалов и драк, от чего Екатерина до глубокой старости страдала от
головных непроходящих болей, ибо разъяренный и не отдающий себе отчета в пьяном угаре Анисим неоднократно бил ее
обухом топора по голове, от чего она еще
чудом оставалась жива. По пьяному делу доставалось и Александру. Прикладывался
отец к нему по разному поводу, призывал на отцовский ковер и преподносил свои
отцовские уроки по делу и без, дабы знал порядок, свое место в доме и боялся
отца, требуя к себе уважения и
подчинения беспрекословного. Тем и запомнился.
Было и так, что от пьяного разбушевавшегося отца приходилось
бежать всей семьей в соседнюю деревеньку Пикшинерь, где жила бабушка Мария,
мамина мать. Бабушка скрашивала жизнь семьи, как могла. И дети частенько именно у нее
находили приют, утоляли голод и, зная,
что и она далеко не богата, порою дрались между собой, так решая вопрос, кому к
ней идти, ибо каждому хотелось наесться досыта бабушкиных пирожков с грибами,
да с ягодами, да сытного супа, ибо бывало и так, что на всех – она и руки разводила…
И частенько Таисия вспоминала с обидой, как старший брат Саша нагонял ее на полпути к бабушке, бил и заставлял
вернуться назад, поскольку тоже был голоден, больше считал бабушку своей, да и
бабушка к нему была более привязана, т.к. Катерина забрюхатила им первым, живя еще
с матерью, да двумя старшими братьями, и
два года они здесь жили, пока Анисим не определился, да не сошелся с
Екатериной, пока не перебрались в соседнюю деревушку Дубовую, где уже и народились все остальные, и где в 1956 году
они и узаконили свои отношения браком.
В пятый класс Саше уже
пришлось ходить в центр, в Кильмезь, за двенадцать километров. Одежда в семье
почти не покупалась, как и обувь. Ходить приходилось в резиновых сапогах и фуфайке, от чего ноги
распухали, появился ревматизм, мучивший
и далее, всю жизнь. В семье все было общим – одежда, обувь, что-то
выходное. Иногда приходилось жить в интернате при школе, что тоже было весьма
проблематично, ибо не было дома денег и приходилось голодать постоянно. Окончил
Саша восьмилетку в 1966 году и подался в Ростов-на-Дону в строительное училище
в возрасте семнадцати лет.
Однако, места в общежитии училища для него не оказалось и
пришлось искать себе жилье где-то в частных домах Нового поселения Ленинского
района Ростова-на-Дону, неподалеку от училища. И так судьба вывела его на
Загоруеву Марину Алексеевну, принявшую его квартировать в свой дом за десять
рублей в месяц и которая была свекровью тети Ани, жившей в это время со своим
мужем во дворе этого дома в небольшом
саманном строении, которое много лет, живя с мужем, возводила сама, состоящим
из одной комнаты и печки, которое было то самое жилье, очень небольшой
отдельный домик, однако, построенный по всем правилам строения, в который
теперь, много лет спустя, привела меня судьба в качестве квартирантки,
надеющейся задержаться здесь не более, чем на месяц, но оказалась связанной с
ним на всю жизнь.
Свекровь была женщиной строгих правил и брала квартиранта ради
денег, но не из милосердия, а потому уже через месяц, когда Саше нечем было
платить за жилье, указала ему на дверь. Но снизошла, взяв с него деньги трудом,
который заключался в том, что ему было предложено почистить туалетную яму, что
было оценено в десять рублей. В общей сложности, прожив у Марины Алексеевны два
месяца, Саша остался вновь без жилья и был вынужден вновь
обратиться по месту учебы, где ему и выделили место в общежитии, поскольку он
был из малоимущей семьи. Александр ушел, однако, за время проживания у хозяйки
проявил себя так, что напрочь расположил к себе сердце тети Ани
бесхитростностью, бедностью, прошением, послушанием, доверчивостью, как и
уважением, которое, однако, тетя Аня требовала к себе от любого, ибо была
женщина достойная, много повидавшая, ценящая смирение и уважение к другим. За
эти качества многое ему и прощалось, ибо человек из глубинки непременно и
невежествен, и имеет не очень высокий интеллект, как и, увы, не лучшие привычки. Но Саша был от
природы послушен, приветлив, доверчив, и
исходило от него что-то очень родное, неуловимо близкое, что обезоруживало
старую женщину, готовую принять его за сына, склоняющего к ней свою голову.
Не имея возможности пригласить его квартировать у себя,
поскольку жила с мужем, она, однако, предложила приходить к ней почаще. Так,
Александру в чужом городе Бог слал
поддержку вроде бы от чужого человека, но только Бог знал, что расположил
сердце дочери к своему отцу из его позапрошлой жизни, ибо, умерев много лет
назад во время операции, отец успел родиться два раза и явиться в этом втором рождении волею Бога к своей
дочери путями земными, но, расположив их
сердца к друг другу взаимно, дав встречу тогда, когда одному понадобилась
помощь, а другая намытарилась по жизни достаточно, долгое время была одинокая,
без родной кровиночки хоть где-то, и, увидев Сашу, почувствовала, хотя и никогда не
узнала о том, это родство и протянула руку помощи.
А помощь была в том, что в ее лице Саша нашел друга и мать, ибо
каждый раз вечером спешил к ней, и она
кормила его, говорила с ним, наставляла, делясь с ним своей пенсией, своим
ужином, своим небольшим теплом, начиная во всем опекать его, наставлять,
требовать, где необходимо, подчинения, ибо
начинал он порою приходить и подвыпившим.
Боясь потерять друга и опекуна в ее лице, Саша старался себя
сдерживать и так постепенно становился на ноги, не идя по стопам отца, но
почувствовав ответственность за свою жизнь и желая себе в ней как-то утвердиться.
Так прошло два года.
В 1968 году, закончив училище, а вместе с ним подтянув свое
образование до десятилетки, выдержав квалификационный экзамен на «отлично», Саша
получил Аттестат, удостоверяющий, что ему присвоена квалификация монтажника
конструкций, каменщика по третьему разряду.
В мае 1968 года он был
призван в армию. Прослужив два года в Германии, он был мобилизован в мае 1970
года. За это время его родные успели переехать в поисках лучшей доли в
Багаевский район Ростовской области, но через полтора года вновь вернулись в
Кировскую область, в свою деревушку, ибо семья не прижилась из-за пьянок отца и
оказалась в тупиковом состоянии, ибо дети требовали хоть какой-нибудь, но
достаток, но его не было и видно.
Вновь, вернувшись из армии, не имея ничего за душой, не имея
помощи от родных, Саша первым долгом пошел к тете Ане и был встречен радушно.
Однако, жить еще у нее он не мог, ибо совсем недавно, 18 мая 1970 года, умер ее
муж Гришаев Иван Афанасьевич в возрасте 65 лет и начиналась тяжба за
наследство. В результате этой процедуры тетя Аня на правах законной жены
получила в свою собственность часть дома, около сотки дворика и строение,
которое при муже воздвигала сама. Построила маленькую летнюю кухоньку, сарайчик
и так пригласила теперь уже на свою
законную территорию жить Сашу на правах ее квартиранта.
Вскорости, вслед за сыном
умерла и свекровь, эта часть ее дома, теперь уже за забором была продана чужим
людям, и, таким образом, положение тети
Ани до конца ее жизни определилось полностью. Так Бог подготовил все к тому,
чтобы она могла теперь уже встретить Сашу, беспрепятственно служа ему и любя
его, как сына, однако, очень часто поговаривала, что, если бы встретила его в
молодости, никому бы не отдала. Саша в ее сознании был свят, она его очень
ревниво оберегала и желала ему партию достойную во всех отношениях и никак не
допускала в мысли, чтобы кто-то им командовал или унижал. А потому и невзлюбила
Лену, в которой увидела настырность и самонадеянность казачки и прожужжала мне
о ней все уши, когда привела меня в свой дом, что уже состоялось позже и о чем
было мною поведано чуть ранее.
Так, Волею Бога, не
сразу, но Сашу в свое время, за семь лет
до моего здесь появления радушно приютили эти стены (1970 год) и была отдана
ему та же полуторная кровать, которую тетя Аня предложила и мне теперь, семь
лет спустя, а сама спала на одинарной железной кровати в первой части комнаты,
отгороженная печкой и шторой.
Не имея своих детей, она все свое материнское и какое-то более
того чувство направила на него, буквально сдувая с него пылинки, держа при
себе, становясь его защитой, уча его жизни, вырывая из цепей невежества, этого,
по сути, еще глупого, несмышленого деревенского паренька, привлекая к музыке,
чтению, к более современному пониманию; но, следуя за ней, в чем возможно, он уже имел и свою
сформировавшуюся суть, которая едва подпорчивалась тягой к выпивке, где он
становился абсолютно дурным, но здесь нужно было и время.
Можно было ему, конечно, начинать жить и в части дома отдельно, но тетя
Аня не хотела его отпускать от себя, из-под своего контроля, да и объясняла это
резонно. Выпытав у Саши всю подноготную о его родных, она задалась целью помочь
перевезти их куда-то ближе к Ростову-на-Дону и убедила его начинать собирать
деньги, поскольку он только устроился работать на строительный комбинат и уже
начинал получать более-менее приличную зарплату. Беря с него сорок пять рублей
всего и за жилье и за питание, она
настойчиво требовала, чтоб остальные деньги он собирал, сама, однако, обслуживая
его полностью, как сына, стирая, готовя еду, кормя, поучая и наставляя,
прибирая, тем устроив ему неплохой быт и на этом основании не терпя его дурные
склонности к пьянству, контролируя и останавливая его достаточно жестко, но и
любя.
Так смотреть его она могла
только при условии, что он жил рядом, а часть дома с отдельным входом
время от времени сдавала другим квартирантам, которые мало ее интересовали, да
и подороже. Для Саши такое отдельное жилье было бы накладно, ибо тогда, живя
более самостоятельно, он легко бы пропивал свои деньги, и ничего путевого из этого для его родных не
получилось бы, да и для него самого.
Однако, и с Сашей тетя Аня намаялась, ибо, ну, кто потерпит
квартиранта, приходящего с работы в таком состоянии, что мог только ползать на
карачках, который блевал, орал в пьяном разгуле не своим голосом, от смирения
которого не оставалось и следа и которому на тот момент было по деревне, что из
этого может выйти. Но тетя Аня, прошедшая свой ад и многочисленные уроки со
своим не просыхающим от пьянства мужем, поставила ему, следуя своему твердому
характеру, веский ультиматум, на том
стояла и постепенно с превеликим трудом, отстаивая его душу, приучала к более
трезвому образу жизни, заинтересовывая жизнью, ставя перед ним задачу относительно
его родных и надеясь всем сердцем, что он когда-нибудь и досмотрит ее, ведь, не
всегда же она будет при здоровье, хотя себе желала смерти на ногах, но и другое
никак не исключала.
В этой связи, опять же, подумывала и о его будущей половине, которая
хорошо бы, если бы пришлась ей самой ко
двору,
