Несколько слов (из писем и не только)

«А мне приснилось, что ходил на Марсово поле воровать сирень. Нарвал огромный букет и принес тебе»


    Потом мы вышли смотреть на звезды. Прямо над домом висела тяжелая Большая Медведица, Млечный путь уползал за невидимый горизонт. Мимо станции прошла электричка, ее было еле слышно - весенний звук, такое бывает только весной, когда далекие звуки тихи, но очень отчетливы. Потом мы пошли смотреть на лениво текущую Лугу, воду было едва видно, но она дышала, совсем как живая. И в этой ленивой воде отражалась звезды... Потом я тебе рассказал, как я поймал, первый и единственный раз, налима, какой он был скользкий и очень сильный. И как я почему-то отпустил его обратно.
Неужели все в нашей жизни предопределено? Я не хочу этого, это нечестно... Проснувшись, я долго лежал с закрытыми глазами и думал, что бы я сделал, если вернулся на десять лет назад. Я бы смог не делать тех же ошибок, умел бы отличать настоящее от мишуры условностей. Но открыв глаза, я вспомнил, что так не бывает и что если есть чудеса, то они прошли стороной, даже мне не показавшись... Безответная любовь, неразделенная симпатия - чудеса не отвечают мне взаимностью.

«И осталась лишь фраза:
-Послушайте, маленький!
Можно мне вас тихонько любить?»
(Любимый Вертинский)


    У меня была комната в коммунальной квартире, в Питере. Она была маленькая, метров четырнадцать, с выходящим во двор-колодец окном. Когда я туда переехал, она была совершенно пуста и я постепенно стал обзаводиться мебелью. Первой появилась веревка, я натянул ее поперек комнаты и вешал на нее все, что у меня было из одежки. Спал я в спальнике, который выклянчил у родителей. Потом появился письменный стол, который тут же утонул под грудой вещей. Постепенно появлялись другие предметы обихода, необходимые в хозяйстве. Скажем, фен. Удивительно многофункциональный прибор! С его помощью можно сушить все, что захочешь. Самым ценным была сушка носков. Быстро и качественно, по минуте на каждый, надеваешь носок на фен, включаешь. Носок надувается, минута, и он сухой. Еще можно было сушить пленки, а когда зимой отключили отопление - прекрасно греть постель перед сном.
    Потом появился утюг. На нем хорошо греть кофе. Если поставить его вверх ногами, зажав между двумя стульями, получается неплохая электроплитка.
    Еще один предмет интерьера появился почти сразу - чудесный темно-красный матерчатый абажур на проволочном каркасе, с бахромой по краю. Света это сооружение практически не давало, но я любил этот абажур и рука не поднималась его заменить чем-нибудь более практичным. Он все время крутился. Сначала в одну сторону, долго-долго, а потом в другую. На стены падала шевелящаяся тень от бахромы, это мне напоминало верхушки деревьев в вечернем лесу, которые ракачивает ветер. По утрам на соседней крыше пели вороны, громко и вамозабвенно. Во двор выползала сонная и вечно похмельная дворничиха. Она начинала возить метлой по асфальту, монотонно и очень сосредоточенно. Причем всегда ровно час, я даже время засекал, она никогда дольше не задерживалась.
    Мою берлогу очень любили друзья. Она существовала совершенно отдельно от остального мира. На обоях я писал мудрости и глупости, потом гости дополняли, стены получились для чтения.

«А я все еще хорохорюсь,
И стараюсь не думать о вечном...»
(Из забытого)



    Город утром. В шесть выползают дворники и начинают шоркать метлами. За полчаса до этого, летом, конечно, ездят поливальные машины и поливают тротуары. Не знаю, как сейчас, но раньше было именно так. И вот эти самые полчаса и есть время «Ч». Особенно в июне, когда Белые ночи и в это время уже совсем светло.
    Город без налета дневной суеты и ночной сутолоки алкашей, бомжей и хулиганов (все они уже спят), прекрасен. Он свободен от признаков времени, его можно увидеть и почувствовать таким, каков он есть. Только тогда можно понять, почему люди присыхают к Петербургу. Именно так, иначе не скажешь. Я втречал людей, приехавших из глубинки и ставших коренными питерцами буквально с первого дня. Мне кажется, именно потому, что они хотя бы один раз увидели город таким.

«Все меняется, все теряется.
Солнце падает, заливая улицы».
(Ненаписанное)


    В Грузии я встретил очень смешного человека. Это было в Раче, около озера Шаори. Человек это был совершенно хипповского вида, хотя оказалось, что местный. Мы жили несколько дней у него в доме, в селении, названия которого я уже не помню. Мы гуляли по окрестностям, он показывал какие-то пещеры, озера с водопадами, а вечером мы возвращались к нему, пили чачу и говорили «за жисть». Иногда приходили соседи, для их деревни визит гостей из Ленинграда был эпохальным событием. Однажды его послали за фасолью к соседям - грузины категорически захотели сделать лобио, но фасоли не оказалось. Гоги - так его звали - отправился на промысел, но ни вечером, ни утром не вернулся. Появился он только к вечеру следующего дня, изрядно навеселе, с полной кепкой окурков. Оказалось, он все перепутал, решив, что его послали за сигаретами, сигарет не нашел и набрал окурков. Естественно, по дороге он заходил ко всем соседям на огонек, поэтому его поход так затянулся. В Грузии даже есть така поговорка – «Все равно, что рачинца послать», аналог русской «За смертью послать». Гоги справедливость этого изречения полностью подтвердил.»

«На дерево сел удод. Это вызывает у нас прилив энтузиазма, несмотря на усталость, мы кидаемся его ловить: примета гласит, что счастье ждет того, кто подержит в руках удода».
(Путевые заметки А. М. Б.)



    Терпеть не могу ханжества. Это уже мой максимализм. Если ты, к примеру, религиозен, скажем, православный, так не вспоминай об этом только в храме! Смотри, заповедей - десять. Десять!!! Я не встречал ни одного человека, который бы соблюдал хотя бы одну! Не говоря уже обо всех десяти. Ну, может быть, с натяжкой - первую. «...Я - Господь твой, да не будет у тебя других богов...» Эта самая комфортная, не будет и не надо... С остальными сложнее, они уже требуют напряжения сил. На этом экскурс в религию закончим. Про остальное, чего я не люблю - уже говорил: взгляда через плечо, разговоров за спиной и т. д. И когда больно, тоже не люблю.

«Говоришь, что хоть мягко стелят,
Жестко спать? Не страдай, не хнычь!
Под периной в твоей постели
Не горошина, а кирпич».
(Некстати)



    Когда-то любимым моим занятием было найти какое-нибудь укромное место, сидеть там, курить , пить сухое вино и писать глупые стихи. Одним таким местом был подоконник Инженерного замка. Меня снизу видно не было, он находился на высоте метров трех и был достаточно широкий, чтоб там умещаться. Можно было сидеть там, смотреть на окружающий мир чуть свысока, мечтать или просто ни о чем не думать. Окна эти принадлежали Военно-технической библиотеке и сначала, обнаружив у себя на подоконнике постороннего, сотрудники начинали было возражать, но потом привыкли и даже повесили занавесочку, чтобы мне не мешать. Иногда они выползали через окно покурить и поболтать, при этом мне было совершенно не тягость. Когда меня забирали в армию, у меня оставался месяц вольной жизни. И весь месяц я приходил на этот подоконник и никто меня оттуда не сгонял.
    Еще одно чудесное место для прогулок в одиночестве - Смоленское кладбище. Оно очень старое, можно ходить между памятниками и читать надписи. Очень подходящее занятие - поиски могилы Арины Радионовны, она похоронена на Смоленском, но никто до сих пор не знает где. Еще я там нашел братскую могилу «Невинно убиенных юнкеров», погибших при покушении на государя императора. Позже на месте покушения был построен Спас-на-крови и память государя была увековечена, а могилу этих юнкеров не знает никто.

«Купив сигарет по дороге,
По Смоленке дойду до Залива.»
(Очень давно)



    Я люблю комфорт. Не сказать, что в смысле бытовом, хотя и это тоже, больше - психологический. Последние годы я на компьютере делал всякие картинки для полиграфии и, как это обычно бывает в таких случаях, в числе моих клиентов было довольно много всякого рода бандитов и жуликов, им постоянно нужны какие-то полиграфические работы. Не то, чтобы мне нравилось иметь с ними дело, но это приносило заработок. Короче, большого выбора не было. Так вот, народ это чрезвычайно некомфортный в общении, сама понимаешь. Но, когда я уже уезжал и все мои клиенты заходили уже попрощаться, я вдруг узнал, что мои бандиты души во мне не чают! То есть я умудрился приучить их к тому, что при общении со мной им необходимо принимать мои правила игры!
    Я люблю хорошую музыку, и не люблю попсы. Псевдомузыкальные группы типа «Дебицл» (или «Бидецл»?) я не воспринимаю в принципе. Правда, я не люблю Чайковского, хоть и считаю это хорошей музыкой, люблю кельтов, которые далеко не всем нравятся, скажем, ирландцы, говорят - пиликанье... Не люблю Киркорова. Люблю «Пер Гюнт» Грига. И так можно до бесконечности. И еще крепкий кофе без сахара.

«Милая девушка, неужели она готова терпеть мое общество?»
(Кнут Гамсун «Под осенней звездой»)



    Итак, одиночество. Одиночество, как состояние души - это то, что свойственно любому, или почти любому, по крайней мере в какие-то моменты жизни. Я конечно, не берусь утверждать некую истину в последней инстанции, сужу исключительно по себе. Особенно сильно нужда в одиночестве проявляется когда очень плохо. Когда хорошо, то можно поделиться с окружающими, а когда плохо то, как правило, делиться не хочется. Наверное потому, что в ответ можно ожидать только сочувствие, а это штука, как правило, дешевая. Мало кто знает, да и я тоже, как можно помочь человеку, которому плохо. Но какая-то реакция необходима, и приходится людям вымучивать что-то, часто нелепое и несуразное, вроде соболезнований родственникам усопшего.

«...представлял, что ты ждешь меня за дверью, чтобы мы вместе поехали домой. Где он, этот наш дом?»
(Глупый вопрос)



    Старый анекдот про дилетанта. Один человек представляется другому, при этом плюет. Плевок делает двойную петлю и опускается точно на носок ботинка собеседника. «Иванов, двукратный чемпион Европы по фигурным плевкам!». В ответ второй плюет тому прямо в лицо: «Вася, дилетант!» Это так, к слову пришлось!
    Еще один момент, это уже иллюстрация.Представь ситуацию - я только вернулся из Англии после годичного отсутствия, мы пьянствуем в конторе. Вечер, нас трое - я, мой приятель и юная барышня лет -надцати, весьма университетского свойства. Мы уже изрядно теплые, я по старой привычке вытаскиваю аппарат, беру первую попавшуюся пленку, заряжаю его и начинаю фотографировать. Барышня смотрит на меня и замечает: «У вас ничего не получится! Какую пленку вы взяли? И какая выдержка и дафрагма?» В ответ я честно признаюсь, что не