костюм и с помощью Илюшенко пошел. Когда я подходил к пленным, Илюшенко скомандовал: «Смирно! Равнение на право, господа офицеры!» Я поздоровался с ними. Они ответили: «Здравия желаем, товарищ комиссар!» Почти все были оренбургскими казаками. И почти все босиком. Я спросил командира полка: «Нет ли у нас какой-нибудь обуви?» – Он сказал: «Есть валенки. Не все же из них виноваты, надо некоторых обуть. Мы гнали их до Тополева Мыса, это 80 км». Он приказал завхозу выдать валенки тем, кто захочет. Из босых никто не отказался. Один пленный обратился ко мне: «Господин полковник!..» Я ответил, что у нас господ нет, только товарищи. Илюшенко приказал: «Потихоньку надевайте валенки и пойдете все копать себе могилу». – Кто-то из задней шеренги сказал: «Товарищ Диденко, неужели вы меня расстреляете? Я в 16-м году был в вашей батарее. Я прапорщик Каратаев Борис. Давно хочу вступить в партию, но не представлялось возможности». – Я ответил: «Утопающий хватается за соломинку. Я тебе еще в батарее предлагал, но ты не вступил». Потом сказал: «Каратаев, выйди из строя!» Он вышел. «Иди на 1-ю улицу к Мотовилову Осипу Ивановичу и скажи, что ты пленный, что тебя послал Диденко». – «Одной могилой будет меньше», – сказал Илюшенко.
Пулемет стоял на телеге, которая сопровождала пленных. Илюшенко скомандовал: «Ряды, стройся! Направо! Шагом марш! Арию Тополева Мыса запевай!» Они запели «Бородино». Я дал команду: «Отставить! "Смело, товарищи, в ногу!" запевай!» Молчали. Тогда я сказал пленному попу: «Ну-ка, батя, запевай как в церкви пел!» Они запели. Когда дошли до окраины Зайсана, где сваливали мусор, Илюшенко остановил, скомандовал: «Ряды, стройся! Равняйсь!» Пулемет ехал с нами. Я сидел на телеге, у пулемета. Пленные подумали, что сейчас будут стрелять. Тут выступил полковник Грязнов. Говорил он много: «Если побежит хоть один человек из вас, всех расстреляем. Вы теперь должны быть преданными советской власти. Мы дали вам жизнь вместо смерти. Когда вы нас били, вы были нашими врагами. Теперь вы должны быть друзьями». – Один из обер-офицеров сказал: «Товарищ полковник, вам и конвою даем гарантию, что все как один, без всякого конвоя, придем туда, куда нас пошлют. Значит, большевики такие, каких я вас сейчас вижу. А нам говорили, что большевики не разбирают, стреляют всех, кого поймают. У нас одного нет – Каратаева». Я сказал, что Каратаев остается в штабе писарем. Тов. Грязнов подтвердил: «Раз Диденко рекомендует Каратаева писарем, пусть будет так». Он сказал Илюшенко: «Ведите! Если пароход придет и не будет брать, звони мне». Мы сели на телегу и поехали. Поп долго махал нам руками.
В больнице я пролежал больше месяца, до 20-го мая. На замену 531-го полка прибыл 229-й Новгородский полк. Командир полка – Богданов, военком – Васильев, комендант – Жилин. 531-й полк пошел громить Анненкова. Так как я отстал от 531-го полка, меня прикомандировали к зайсанскому комендантскому управлению. Жантасова забрали на зайсанскую заставу. Так мы с ним расстались. Больше я его не видел. Жив он или нет, не знаю.
В Алексеевке оставалось кое-какое имущество нашего полка. Я позвонил командиру 1-го батальона тов. Штокову. Батальон стоял в Алексеевке. В Алексеевку без пропуска не пускали. Я попросил Штокова принять это имущество, а мне выслать расписку. Он говорит: «Приезжай сам. Я позвоню командиру полка, чтобы он разрешил выехать. Неужели тебе не хочется побывать дома? У меня к тебе просьба. Разреши нам занять твою летнюю кухню под телефонную станцию. Она ведь стоит отдельно. Пусть жена твоя живет дома, чтобы и она нам, и мы ей не мешали». Я тут же дал телефонограмму жене, и они стали у меня квартировать. На следующий день мне позвонила жена: «Станцию поставили в кухне. А мне нужно стряпать хлеб, но боюсь топить, как бы не сделать пожара». – Я говорю: «Скажи Штокову, он пошлет печника, и тот проверит дымоходы». – Она ответила: «Штокова нет, он уехал в Ушбулак и забрал проводником твоего друга Звонцова Терентия». Когда я пошел к командиру полка, чтобы отпроситься, его не было, он тоже куда-то уехал. Комендант полка Жилин говорит: «Вот ты бы съездил в Кокпекты, а тем временем и Штоков вернется в Алексеевку. Поедешь не один, возьмешь 8 человек, вооруженных до зубов». – Я сказал: «Позвони коменданту города, я в его распоряжении». Жилин стал звонить. Комендант сперва не соглашался, потом говорит: «Пусть зайдет ко мне перед отъездом». Жилин сказал, что поедут через 2-3 часа. Комендантом был Волков, кокпектынский казак. Когда я к нему зашел, он передал посылку. У него там была мать и 12-летняя сестренка. Мы поехали. Все обошлось, белые нам не попадались.
Вернулись через 10 дней. Я пошел к Жилину, но его уже не было, уехал в командировку. Я зашел к знакомому Сидекову Владимиру Степановичу. Он сказал: «Отряд белых под командой Штикина чуть не дошел до Каратала. Мои посевы вытоптали. Но застава Каратала и жители дали им прикурить. Ваш Попов Степан Иванович был пулеметчиком, положил немало». Штокову в Алексеевку тоже послали подкрепление – пятую роту под командой Стрижкина. Мы договорились со Стрижкиным, что я поеду с ним на одной подводе. После я разговаривал с комиссаром полка Васильевым. Он сказал: «Завтра пойдет пятая рота Стрижкина. Вот вы с ним и поезжайте. Познакомите его с местностью».
Мы выехали в ночь. Ночевали на Иртыше. В Алексеевку приехали на другой день, в 3 часа дня. Я передал ключ от амбара Стрижкину. Зашли ко мне домой. Он написал расписку. Жена приготовила ужин и принесла бутылку самогона, купленную накануне для встречи. Мы выпили по стакану и легли спать. Остаток оставили на завтра. Стрижкин стоял на квартире Семиконенко. От меня это далековато, и он остался ночевать у нас. На следующий день мы со Стрижкиным и взводом пехоты направились к границе, потом в поселок Урунхайка. Вернулись домой.
Моя командировка подходила к концу, но из дома как-то не хотелось уезжать. Тут жена говорит: «Муки нет. Ты смели пудов 20, потом поедешь». Прошло примерно 6-8 дней. Я поехал на мельницу смолоть себе и брату. Он болел. С мельницы вернулся ночью. Жена мне сообщила: «Приходили какие-то два мужика, спрашивали тебя. Спросили, сколько у нас квартирует солдат». Я сразу подумал: «Неужели бандиты?» Но не стал беспокоить Петряева. У меня на постое стояли четыре татарина, охранявшие телефонную станцию и начальник станции Петряев. Лег спать перед рассветом. Только стал засыпать – стрельба. Бандиты окружили деревню и открыли огонь. Почти все они были маркакольскими кержаками. Дом у меня деревянный, от пуль не защищает. Я снял зыбку, которая висела против окна. В ней спал наш мальчик. Разбудил солдат, предложил им выходить по одному. Мы вышли на улицу. У меня большой кирпичный двор. Есть окна, выходящие на речку. Стрельба велась с речки. Бандиты бежали по центральной улице с криками «ура». Красноармейцев, которые были у меня, арестовали. Арестовали и Петряева. Стрижкин убежал в одном белье, с несколькими красноармейцами и пулеметом. Бандиты его догнали и отобрали пулемет. Несколько человек они убили. Некоторые смогли убежать, спрятались у меня на чердаке. Меня поставили к стенке и хотели расстрелять. Но не обыскали. А у меня во внутреннем грудном кармане ватного пиджака был наган. Жена и маленькая дочь стояли и плакали. Просили пощады. Те говорят: «Никакой пощады коммунистам и комиссарам. Нам нужна советская власть без коммунистов и комиссаров». Потащили меня к командиру отряда. По дороге встретился старик Лижьяк, говорит: «Зачем вы его трогаете? Он больной, какой с него вояка». Тут подбежал Чистяков, их командир, и сказал: «Не трогайте его. Он нам нужен». Зубов ударил меня тесаком в ножнах. Я упал под его коня. Вдруг раздался выстрел, пуля пролетела над моей головой. Бандит отскочил. Это с моего чердака выстрелил в слуховое окно один из татар.
Когда меня привели к начальнику отряда, он спросил, какого я полка. Я сказал, что в отпуске. Он спросил: «Коммунист?» – Я ответил: «Да». – Тогда он говорит: «Нужно расстрелять, пока не поздно». И указал на своего племянника Федорова Константина. Тот сказал: «Нет, брат, Диденко я расстреливать не буду и тебе не дам. Он мой бывший командир батареи в 16-м году. Мне выбило глаз, он ухаживал за мной как за сыном. Отправим его домой. Лучше стреляй в меня». – Начальник спросил: «Вы офицер царский? Идите к нам. Мы вас поставим начальником штаба». – Я сказал: «Начальником не могу, тут нужен генерал. И я должен явиться в свою часть». Он отпустил меня и послал за братом Диденко Иваном Федоровичем. Ему подсказали, что тот был командиром роты партизанского отряда. Им нужны были командиры, знающие военное дело. Брат еще еле ходил после перенесенного тифа. Но ему сказали: «У нас нет опытного командира пехоты. Если ты не согласишься, мы тебя расстреляем. Мы сейчас мобилизуем всю алексеевскую молодежь, и ты будешь ею командовать». Люди уже собирались. Сачков Марк говорит: «А меня возьми взводным». Диденко И.Ф. поговорил со Стрижкиным, который скрывался у него. Тот посоветовал: «Прими командование. Я тебе буду помогать». Собрали все население. Кого-то записали в отряд, кого-то послали копать окопы. Стрижкину принесли обмундирование. Он оделся.
В Зайсан, в полк, дали знать о положении в Алексеевке. Полк послал 4-ю роту под командованием Пуховкина. Диденко-2 расставил везде караулы и послал нарочного навстречу Пуховкину. Написали коротенькое донесение. Его подписали Диденко И.Ф. и Стрижкин. Нарочного предупредили, что если он попадется белым бандитам, пусть проглотит бумажку. Когда он встретился с разъездом Пуховкина, его задержали, и один разведчик ударил его прикладом. Он так напугался, что ничего не сказал и не подал бумажку. Его повели пешком к Пуховкину. Тот посадил его на телегу и сам сел рядом с ним. Тогда нарочный достал бумагу и подал Пуховкину. Тот прочитал и стал ругать разведчика: «Не можете разобраться! Это же нарочный от наших! А вы над ним издевались, гнали пешком».
Разведка доехала до Теректы. На мосту стоял часовой Феньков Лука. Ему скомандовали: «Бросай винтовку!» – Он ответил: «Мне приказал Диденко никому не давать винтовку, а когда придет 4-я рота, ехать с ней домой». – Разведчик сказал: «Дурак ты старый! Так бы и говорил, подзатыльник бы не получил». Подъехал Пуховкин и приказал разведчикам передать всей разведке, чтобы больше никого не били, это все люди Стрижкина. Когда рота Пуховкина рассыпалась в цепь у Алексеевки, бандиты кинулись бежать в Успенку. Осталось две команды. Командир разведки белых Кузнецов Яков остановился против моего дома и сказал, что сейчас откроет огонь и изрешетит и меня, и дом. Я ответил, что лучше будет, если он убежит. Один из бандитов, Казанцов, сказал: «Диденко прав. Зачем нам губить себя и все население?» И пригрозил выпустить все патрона в Кузнецова. Все побежали. Казанцов спросил: «А мне что делать?» – Я посоветовал: «Беги, а после скажешь, кто ты и как помог». Я и Новиков Федор Михайлович попросили население не прекращать передвижение по селу. Чтобы не было стрельбы. 4-я рота не наступала, чего-то ждала. Оказывается, они не знали положения дел. Тогда Диденко-2 послал трех нарочных с красным флагом. Среди них был начальник связи Петряев. Пуховкин
