Антон Диденко. Воспоминания

ПРЕДИСЛОВИЕ

Антон Федорович  Диденко запомнился мне высоким, статным, крепким стариком. До конца жизни сохранял он ясный ум, отзывчивость, чувство юмора. Умер А.Ф. Диденко в 1976 году, в Киргизии, в поселке Орловка, в возрасте 89-и лет.

Литературно обрабатывая рукопись, я старался по возможности сохранить стиль и слог Антона Федоровича.

В воспоминаниях описывается драматическое становление советской власти в северо-восточном Казахстане.

Владимир Ноллетов.


АНТОН  ДИДЕНКО

ВОСПОМИНАНИЯ

Родился я 30 января 1887 г. в селе Большой Токмак Бердянского уезда Таврической губернии в семье крестьянина-бедняка Диденко Федора Анисимовича.

Отец занимался сельским хозяйством. До 1902 г. жили в Токмаке. Затем переехали в село Средняя Покровка Николаевского уезда Самарской губернии. Здесь я закончил три класса церковноприходской школы. После окончания  в 1904 г. стал работать у помещика Мальцева на хуторе Бекердак. Работал по учету труда, так как грамотных было мало. Потом меня отправили на сельхозкурсы в город Балаково. По контракту я должен был по окончании курсов отработать три года у помещика с вычетом за обучение 25% зарплаты. Проучился первый курс, закончил с отметкой «отлично» по плодоводству. На второй курс потребовалось удостоверение о политической благонадежности родителей, а я такого не имел. Меня исключили, но я все-таки работал агрономом-практикантом. В 1907 году мы решили переехать в Сибирь. Приехали в Зайсанский уезд, в село Алексеевка (ныне это Маркакольский район). Занимались сельским хозяйством.

В 1914 г. началась русско-германская война. Меня призвали в армию, я попал в город Томск, в 32-й полк. Меня сразу отправили в учебную команду 32-го полка. Проучился два с половиной месяца. Назначили взводным в маршевую роту, отправили в действующую армию, в 17-й Верхнеудинский полк, который пошел на Брест-Литовск. Когда приехали, наши войска отступали. Я попал со взводом в арьергард, то есть прикрывал отступление главных сил. Когда мы отступали, на пути нашли батарею из шести орудий. Командир батареи был убит, а батарейцы разбежались. Я решил расстрелять снаряды и повредить орудия, чтобы не досталось противнику. Весь мой взвод в этом участвовал.  Мы  четыре человека потеряли ранеными. Осталось 58 человек. Но получилось очень хорошо: наши артиллеристы были опытными и стреляли без промаха. Шестеро воевали в русско-японской войне. Мы выдержали три атаки. Бой длился чуть не двое суток с перерывами. Потерь больше не было. Командир 20-го артиллерийского дивизиона генерал-лейтенант Изместьев приехал и спросил солдат: «Кто командовал батареей?» – Ему сказали: «Старший унтер-офицер 17-го Верхнеудинского полка Диденко Антон Федорович». Он тут же написал приказ и назначил меня командиром батареи. Приказ писал я сам под его диктовку. Так я и остался командиром батареи.
Потом меня отправили на переподготовку. Я был на курсах два месяца, а после произвели меня в обер-офицеры, то есть в подпрапорщики. Вскоре я познакомился с большевиками, а в январе месяце 1918 вступил в партию.

В Алексеевку я прибыл в 1918 г. в мае месяце. Тогда там уже была первичная парторганизация. Возглавлял ее  Бочкарев Григорий Власович. Вторым членом был Саньков Иван Игнатьевич, я стал третьим. Мы начали проводить вербовку в партию, но никто не вступал. Даже бывшие фронтовики, хотя они  знали, что такое партия, и что ей нужно. Все-таки в Алексеевке мы смогли набрать группу из 17 сочувствующих. Нужно было больше собрать. Меня командировали в поселки Успенку, Урунхайку и ряд других, одним словом, вокруг озера Маркаколь. В Успенке была ячейка из десяти человек, возглавлял ее Кандауров Яков Федорович. Потом я пробрался в Урунхайку, там был Тюнин Федор Поликарпович. Он пас коров, так что для него никак не представлялось возможным вести какую-нибудь работу. Я постарался поставить его лесником. Лесничий был мне друг и сочувствовал большевикам, хотя в партию не шел. Когда Тюнина поставили лесником, он мог ездить, как лесник, по поселкам и проводить работу. Я дал ему задание: объехать вокруг Маркаколя и через три дня вернуться домой. Я тоже к тому времени должен был быть в Урунхайке. После того, как я объехал поселки, началась работа по всему Маркаколю. Но организовать партизанский отряд было очень трудно: рабочих нет,  крестьянство никак не идет,  колчаковская полиция занимается день и ночь обысками, ищет оружие и обмундирование военного образца.

Начальник полиции – Барсуков Николай Петрович, он же начальник контрразведки. Мне лично пришлось сдать шинель, лишь бы спасти оружие. Шпионы работали вовсю, но и большевики не спали. Я работал председателем церковного комитета, Саньков  – на почте, 
Бочкарев – в сельсовете. Как мы не маскировались, нас преследовали на каждом шагу. Я несколько раз подвергался обыскам. Санькову и Бочкареву пришлось бежать из Алексеевки. Меня часто выручал поп Серебряков Михаил Константинович. Он говорил колчаковцам, что большевики в Бога не верят, а Диденко у нас председатель церковного комитета и часто выполняет должность псаломщика. Когда приезжало начальство, он приходил ко мне и давал задание к заутрени, где и что читать. Церковнославянский язык я хорошо знаю, и благодаря этому я два раза избежал ареста. Волостной писарь Картавенко Федор Яковлевич внес  в список большевиков меня, Санькова, Бочкарева, Диденко Ивана Федоровича и ряд других – всего 83 человека. Он жил по соседству. Его жена пришла и сказала: «Беги, Антон Федорович! Мой старый дурак донес на вас, и вас всех завтра заберут». Больше ждать было некогда и нечего. Я собрал весь свой актив и сказал, что дальше быть в Алексеевке нам нельзя. Или мы должны организовать отряд и выступить, или бежать за границу. Тогда тов. Илюшенко Яков Никитич спросил: «А ты пойдешь нашим командиром?»  – Я ответил: «Я пойду тем, кем вам хочется. Только медлить нельзя». – Тогда он говорит: «Решай сам, мы готовы хоть сейчас». В дверь постучали. У ворот стоял часовой Чачин Фрол Дмитриевич, он отворил дверь. Вошел Чемерской Николай И. и подал мне бумажку, в которой сообщалось, что из Зайсана выехали 20 русских казаков под командой Солдатова Н.И.  Барсуков должен помочь ему арестовать большевиков, дать восемь человек и сам будет провожать до Зайсана.
Тогда я сразу же назначил двух нарочных в Успенку к Кандаурову. И написал приказ, чтобы 15 декабря 1919 года к двум часам дня он был с отрядом в Алексеевке. Также написал Тюнину и велел передать Гуляеву в Орловку, Нильку в Еловку о немедленном выезде.

Передо мной поставили задачу убрать с дороги Барсукова любой ценой. Я решил покончить с ним. Он 14 декабря хотел скрыться до прихода отряда Кандаурова. Но получилось иначе. Мы сумели Барсукова напоить допьяна. Это было сделано мною и одной барышней, за которой он ухаживал. Мы с ней договорились, что она поведет его в сарай, а я там буду ждать с петлей. Накину ему на шею, и она поможет мне его подвесить, чтобы это выглядело как самоубийство. Было еще рано, а он никак не соглашался ждать вечера. Когда они, наконец,  пришли, я был наготове. Барсуков  сразу меня увидел, выхватил наган и крикнул: «А, большевик проклятый, и тут ты мне мешаешь!» И выстрелил в меня в упор. Но я успел заскочить за столб. Я стоял на куче навоза, где нами было намечено его повесить. Я выхватил свой наган и прицелился, с упором на столб. Выстрелил ему в правый висок. Он упал, наган полетел вправо. Я побежал на Самарскую улицу и закричал: «Караул! Николай Петрович застрелился из-за ревности!» Я убежал к шурину, велел вычистить наган и ночью принести его мне. На допросе по делу Барсукова барышня сказала, что он давно ухаживал за ней, но она ему отказывала. И он застрелился, потому что она его не любила. А любит она одного большевика.

Назавтра Кандауров с отрядом стоял в ближних горах, ждал сигнала. В три часа дня я зарядил два патрона 12-го калибра и выстрелил. Отряд  напал на полицию и обезоружил ее. Кандауров искал Барсукова. Но ему сказали, что сегодня утром того похоронили. Тогда он успокоился. Быстро собрались алексеевцы, примерно 120-130 человек. Моим заместителем был назначен Анисимов Трофим, взводным командиром – Диденко Иван Федорович или Диденко-2, как его называли в отряде. Выделили разведку из 12 человек конных под командой Колесникова Гордея. Командиром отряда был назначен Кандауров Яков Федорович, командиром 1-й роты – Кандауров Фрол  Иванович, командиром 2-роты и комиссаром отряда – Диденко Антон Федорович. Отряд, посланный арестовать большевиков, дошел до села Буран, услышал, что большевики организуют отряд, и дальше ехать не решился, попросил подкрепления.

Мне как комиссару предстояло назначить начальника гарнизона в селе Алексеевка. Я выбрал Новикова  Федора Михайловича, крепкого беспартийного большевика. И мы с ним организовали дружину самоохраны. Кандауров выступил с отрядом на Буран 16 декабря в 4 часа дня. Я задержался: нужно было организовать подводы, обеспечить отряд  хлебом, мясом. Я составил списки зажиточных, у которых Новиков должен был взять все, что нужно отряду, и обещал догнать отряд.

Дела в  Алексеевке мы закончили к вечеру, в ночь выехали в Николаевку. Получил сведения, что в Николаевке у некоторых есть оружие. Пока искали оружие, чистили кулаков, ночь прошла. Утром приезжаю домой, у ворот стоит конь в седле. Зову жену. Она вышла  навстречу, сказала: «Отряд твой бежал, сейчас приедут и постреляют вас как уток». – Я ей ответил: «Ну, это как знать». Когда я разбудил Анисимова, он мне сказал, что доехали до Ордынки, кто-то выстрелил, и все в панике бежали. Я спросил: «Где Кандауров?» – «Он тоже прибежал». – «А где Диденко Иван?» – «Он не ездил, его ударила лошадь. Он в больнице».

Белякам было понятно, что большевики струсили. Их было человек 70. Они попросили подкрепления, а кулаки пустили «утку», что казаки уже на Бикет-Базаре. Это 30 километров от Алексеевки. «Большевики, разбегайтесь!» Кто именно пустил «утку», расследовать не было времени. Собрали общее собрание вместе с отрядом. Я выступил, начал говорить, что родина в опасности, нужно дружнее браться за оружие. Некоторые партизаны отказались, решили бежать за границу. Осталось 107 человек, да и те вооружены чем попало. Тогда я решил, что конный отряд не боеспособен, скорее убегут. Надо вести отряд пешком. Сам сел на переднюю подводу, и все 107 человек также сели на подводы. А кулаки говорили: «Как же он будет удирать пешком? Сам едет и брата везет с собой. Погибнут все как мухи. Зайсан может послать сколько угодно, им вернуться не удастся».
Не доезжая до Лугового, я остановил подводы, высадил всех и скомандовал: «В цепь!» Люди – в большинстве фронтовики – команду знают, рассыпались в цепь аккуратно. Я прошел по цепи. Проверил настроение бойцов, потом скомандовал: «На подводы!» Поехали дальше. Разведка доложила, что в Луговом казаков нет. Мы его заняли без боя. Вечером разведка донесла, что на правом берегу Кальджира стоит батальон полка Караева. Я дал указание: «Продвигаться лесом, не торопясь, к Кальджиру. Доносить Диденко Ивану Федоровичу, а я еду в село Ордынка,  оттуда вернусь».

Я сообщил пропуск и отзыв, попросил Кандаурова выделить мне человек 5-6 для разведки в Ордынке.