У Серёжки убили бабушку

учёба трудная, не для его мозгов, а лучше поехать в город и бесплатно да ещё с социальной стипендией получать профессию, он сразу же согласился. Только вскоре оказалось, что мозги его в самом деле никудышные. Как Серёжка ни старался, но физика, математика и ещё куча предметов, включая специальные, оказались не по силам. Даже английский с физкультурой. Хорошо ещё англичанка попалась добрая, ставила тройки за мычанье и блеянье, засчитывая их как нерусские звуки. Более-менее у него получалось только с литературой и ОБЖ. Но Толстой с Пушкиным не были электриками и в будущей работе помощи не окажут. «Наследственность», - приговорила бабуля, когда Серёжка пересдавал экзамен за девятый класс, но он так и не понял, какая разница между его родителями и дядь Витей и тёть Леной, папой и мамой отличницы Юльки.
  Серёжка, по третьему разу вспоминая во всех подробностях сегодняшние похороны, подумал о малышне и, как мокрую собаку, которая вот-вот начнёт трясти шерстью, прогнал от себя холодную мысль о том, что мать может начать пить уже серьёзно, а не по вдохновению, как было при бабуле. Тогда-то его учёбеточно конец, без всяких. Придётся летом горбатиться на чужих огородах, а зимой колоть старушкам дрова. И почему людям не платят пособия по потере бабушек? У Серёжки сразу трое одноклассников жили у бабушек, в то время как родители пытались устроиться где-то в городах и курсировали по временным квартирам и временным работам. Что будет, если эти старушки тоже помрут? Вон дядя Коля, сосед, работал где-то на стройке, купил машину, а потом вернулся в деревню и уже с год из всех сил пытается допить свою жизненную норму. Тёть Катя так и кричит ему на всю улицу:
                                                                    5
  - Хоть бы ты уже всю её выжрал и сдох, чёрт!
  Серёжкины мысли совпали с реальностью: трое парней лет двадцати вышли из магазина под дождь, и у одного из них порвался чёрный пакет. Двухлитровые пивные бутылки  покатились в лужи, одна, самая ловкая, исчезла под машиной. Парни начали шумно собирать своё добро, розовощёко и самоуверенно смеясь друг над другом. Все они были крепко сбитыми, одетыми в лёгкие курточки, и Серёжка, остановившись напротив, завистливо смотрел, как взбунтовавшиеся бутылки возвращались к сильным хозяевам и те, наплевав на погоду, нырнули в сухую и тёплую машину. «Крутая тачка», - привычно и без мысли сказал про себя Серёжка. Парни ему понравились. Он тоже хотел быть крепким, уверенным в себе, с деньгами в кармане, а лучше в кожаном бумажнике, как у Женьки, однокурсника, и – главное – обутым во что-нибудь более надёжное, чем это клеймо бедности – тряпочные спортивные тапочки, которые совсем не вписывались ни в ноябрь, ни в дождь, ни даже в ветер, который носился где-то по миру, нашёл гадкое место – этот город – и решил помучить здесь людей, деревья и вывески.
  Ноги замерзали, но в общагу всё равно не хотелось. У соседей по комнате – традиционный вечерний сон, из-за стены пытают весь этаж одной и той же музыкой в стиле «долбимся о шкаф», за другой стенкой нюхают клей и заставляют себя громко хохотать. Оттуда, едва просочишься к себе в комнату, тут же припрётся Большой Вован, имеющий какое-то собачье чутьё, и начнёт наезжать типа «Малой, айда к нам, потащимся, чё ты народ избегаешь…» «Малой…» Большой Вован называет так почти всех, в том числе Серёжку, несмотря на его сто семьдесят сантиметров. Сам Вован, входя в комнаты, пригибается, но подаренные природой здоровье и богатырскую комплекцию старательно уничтожает и ничего не может сделать с «музыкантами» из 208-й, отмороженными пацанами, о родине которых, Демидовке, знали только, что «там своя власть, и даже мусора не могут туда доехать». Только и придумал, едва послышится нерусский рэп, мстить им шуткой: «Оба, снова пыточная заработала. В натуре, я когда-нибудь им…»
  В общежитии колледжа селились такие же деревенские недоучки, как и Серёжка, так что в плане жизненного опыта он не приобрёл ничего. Просто поменял место ночлега. Даже преподаватели здесь были какие-то свои, домашние и, как его прежние школьные учителя, смотрели на подопечных с жалостью и учиться не заставляли, а уговаривали. Да и сам учебный городок располагался на окраине, словно не решил, к чему он больше относится – к городу или району. Местные тоже поступали к колледж, их было, наверное,
                                                                    6
до половины от всех студентов, но многие прогуливали, занимались какими-то важными делами, и после торжественной линейки Серёжка не видел треть группы.
  Теперь надо идти туда – километров пять по заболоченным улицам, - промёрзнуть насквозь от гадкого ветра, без которого дождик просто стекал с козырька кепки и особо не досаждал, а потом объясняться перед каждым, почему не воспользовался отмазкой в виде похорон и не прогулял дня три. Серёжка стоял в углублении перед дверью обувного магазина, как актёр пантомимы, делал вид, что собирается войти, а сам размышлял, не купить ли ему какую-нибудь булочку в торговом центре напротив, богатом на пиво и прочие продукты. Он бывал там уже один раз, ещё в сентябре, когда они крикливой общаговской толпой отправились на городские танцы. Все были первокурсниками, все впервые шли по городу как свои, а не приезжие, и Большой Вован, утверждая авторитет, вдруг остановился у этих широких ступенек, покрытых мягким зелёным ковриком, и тоном командира сказал:
  - Идём брать коньяк за штуку баксов!
  Серёжка недоверчиво засмеялся вместе со всеми, но оказалось, что самогон в деревне не самая дорогая на свете жидкость. Они выстроились у длинного стеллажа с бутылками, опасаясь даже близко подходить к красивым этикеткам, коробкам и нереальным цифрам на жёлтых ценниках. Но Вован не стеснялся, и трудно было поверить, что он ничего не собирался покупать. Шутник громко прочитывал всю бутылочную информацию, советовался с приятелями, поднимал бутылки вверх, к свету, и убедительно повторял:
  - Короче, нам надо три приличных пузыря! Не чё попало, а серьёзный напиток!
  Охрана, конечно же, обратила внимание на шоу, но это был плюгавенький мужичок лет пятидесяти, и его тёмно-синяя форма выглядела куда более воинственно, чем её носитель. Пацанам самим стало неудобно, и они увели продолжавшего куражиться предводителя.
  Сейчас Серёжке вдруг захотелось по-музейному тихо побродить среди продуктовых шедевров, узнать, какая ещё еда водится на свете, а чтоб никто не подумал, что он просто шляется и прячется от дождя, солидно взять корзину и положить туда красивую пахучую булочку. Сколько она будет стоить? Если рублей двадцать, то это многовато, можно обойтись. Но перед возвращением в общагу ему обязательно надо где-то погреться. Эх, когда-нибудь он начнёт работать, накупит в этом магазине целую сумку всяких вкусностей и привезёт всё это в деревню своим малышам. То-то будет праздник!
                                                                    7
  Пора было  что-то решать: холодные капли дождя начали кристаллизоваться, и новорождённые снежинки, как маленькие, злые ведьмочки, влетали под козырёк и кусали лицо мальчишки.
  Серёжка подумал, что он слишком долго готовится покупать обувь, но не успел сделать шагу с крыльца магазина, как увидел странного пацана в серой ветровке с капюшоном, закрывающим всю голову. Сразу было видно, что парнишка решает две противоположные задачи: внимательно озирает окрестности и старается скрывать лицо. Он не заметил Серёжку, а других людей в это время на улице не оказалось, пристально оглядел пустые салоны трёх стоявших у торгового центра автомобилей, вытащил из-за пояса какой-то  баллончик и, подскочив на выступ цоколя, дал яркую струю краски в камеру слежения. Серёжка даже и не приметил такой хитрой аппаратуры над входом, заблестевшей теперь оранжевым пятном на фоне белой стены. Он успел только начать удивляться, а странный пацан уже юркнул в проём между зданиями и исчез. Надо было уходить: ни свидетелем, ни соучастником Серёжке становиться не хотелось. Представляя, что сейчас налетят трезвонящие патрульные машины и оцепят место преступления, он сделал два шага по крыльцу, но приостановился: большой чёрный джип подруливал к магазину прямо посреди улицы. Вряд ли Серёжка стал бы мокрее, чем был, но сработал инстинкт, и он вежливо проследил, как широкие колёса разбрасывают в стороны грязную реку, успев даже рассмотреть нерусские буквы на резине. Дорогая машина остановилась у торгового центра, но парень понял это только по стуку дверцы за спиной. Природная банда из дождя, ветра и холода снова набросилась на него, облепила своими влажными, колючими щупальцами и принудила сжаться,  как вдруг звяканье стекла пробилось сквозь шум непогоды и заставило посмотреть назад. Он только-только успел сделать вывод, что уничтоженная видеокамера – простое хулиганство, а тут пришлось реагировать на куда более странные вещи: под джипом разгорался огонь, а с самим Серёжкой почти поравнялся ещё один субъект в такой же шпионской ветровке. Он был немного выше первого, шёл быстро, но не срывался на бег и, низко склонив голову, явно уносил ноги от происшествия.
  - Сваливай, дурак, - как-то глухо буркнул он Серёжке, словно хотел скрыть под капюшоном даже голос.
  Но деревенский житель не смог быстро оторваться от картины поедания огнём дорогой, блестящей иномарки. Омываемый дождём внедорожник смолянился сверху чистой
                                                                    8
краской и всё больше расцвечивался от земли красно-жёлтыми пятнами огня. Зрелище                            было жутким и красивым. Вдруг что-то щёлкнуло в машине, и у Серёжки ёкнуло: «Повяжут!» Он быстро убедился, что пока его никто не видит, успел заметить тёмный капюшон, нырнувший в какой-то подъезд и, доверять тому, что местный лучше знает, как скрыться, побежал следом.
  Дверь четырёхэтажки, сильно разбитая и облезлая, крепилась тугой пружиной, и Серёжка порвал карман. Но всё его внимание теперь бежало впереди, и глаза успели уловить шевельнувшуюся дверь подвала. Не раздумывая, всё более охватываемый страхом быть арестованным, он сбежал вниз и прошмыгнул внутрь. Так и есть: метрах в двадцати велись какие-то строительные работы, и в стене подвала светился широкий проём по ту сторону здания. Секунда – и Серёжка уже наверху. Опять капюшон, теперь уже среди разномастых гаражей, беспорядочно заполнявших пустырь. Вера в поджигателя укрепилась, а опасения из области чувств перешли в разум. «Гад, чуть не подставил меня…Пусть выводит теперь… По кумполу бы ему настучать…»
  Через минуту капюшон и Серёжка пересекли маленькую улочку и снова оказались во внутреннем дворе многоэтажек. Безлюдно. Только мужчина лет тридцати пяти под зонтиком прогуливал собаку, но пацанами он не заинтересовался. Спортивная площадка. Трансформаторная будка, исписанная именами и пожеланиями. Снова гаражи. И – подножка. Он еле устоял на ногах, ткнувшись в бочку-двухсотлитровку и обняв её широкие бока, будто приходился ей родственником. С двух сторон, отрезая путь к отступлению или бегству, стояли оба капюшона, теперь – приоткрыв лица наполовину.
  - Куда идём? – поинтересовался