бесстрастным лицом спрашивает Константин.
– Не верь всему, что он скажет. – Проговорил мотоциклист.
– А тебе значит, я должен верить? – с ухмылкой спросил Константин.
– Не должен, а поверишь. – С таким простодушием это сказал мотоциклист, что у Константина и слов возразить не нашлось, и мотоциклист даже отчасти вызвал у него симпатию. А мотоциклист тем временем продолжает говорить.
– Всё на самом деле просто. Как истина рождается с помощью спора, оттачивающего сырую закономерность, так и вера рождается на фоне полнейшего безверия. Что же касается архитектора, то у него совсем другие цели во всём этом, и тебе с ним уж точно не по пути. А если более детально, что у него одна только цель – закончить проект. Затем сдать его и навсегда забыть о нём, приступив к другому. – С живостью в голосе проговорил мотоциклист, сделал передых и добавил. – Я же оставляю место для развития и надежд на будущее. Незаконченность, это синоним бесконечности в моей концепции мира.
– Слишком сложно и непонятно для меня. – Сказал Константин.
– Так и должно быть. – Улыбнулся мотоциклист, как оказывается, не такой уж и проходимец.
– И что ты от меня хочешь? – спросил Константин.
– Внимательности и осторожности. – Сказал мотоциклист.
– Ну, этого мог бы и не просить. – Сказал Константин. – А что насчёт девушки? – вслед спросил Константин.
– Девушки? – явно озадачившись, переспросил мотоциклист. А вот такая его без памятливость, уже не понравилась Константину. И он с нотками серьёзности в голосе напоминает мотоциклисту, что он ничего не забыл и если что, то готов и ему напомнить о том, что привело его сюда. – Да, девушки. – Вот таким настойчивым способом об этом напоминает Константин.
И мотоциклист больше не тупит, а вспоминает ту самую девушку, с которой он так не хорошо поступил, и на защиту которой вышел Константин. – А с ней всё хорошо. – Говорит мотоциклист без всякого скрытого подтекста. И ему может и хочется верить, но Константин ведь видел, с какой беспечностью пронёсся на мотоцикле мотоциклист и обдал грязью ту капризную девушку, и у него не может не закрасться в душе сомнение насчёт полного раскаяния в содеянном мотоциклиста. Которому ничего не стоит сказать, что с ней хорошо, когда с ней ничего не хорошо и она идёт вся в слезах и грязная домой. И всё лишь для того, чтобы отвести от себя справедливое наказание за этот свой грязный поступок.
И Константин, прежде чем вынести на его счёт волевое решение, внимательно к нему присматривается, пытаясь в нём отыскать ту червоточину, которая его гложет изнутри и направляет его в сторону этих грязных путей, но тот и виду не показывает, что в нём такая пакость есть.
– А ты в этом уверен? – спрашивает Константин, чтобы сделать для себя итоговый вывод.
– Как в том, что ты мне всё-таки поверил. – А вот этот ответ мотоциклиста перебивает все сомнения Константина, и он только и способен сейчас, как сказать: Вот как.
И на этом как бы всё. Мотоциклист кивает головой в сторону общего зала и говорит Константину. – Вас, кажется, ждут. – Константин переводит свой взгляд в сторону общего зала и видит там Троя о чём-то беседующего с незнакомым типом, в клетчатом пиджаке. После чего Константин поворачивается к мотоциклисту и спрашивает его. – И что дальше?
– Дальше своя реальность. – Даёт ответ мотоциклист и выдвигается в сторону туалета. Константин посмотрел ему вслед, и не зная, что ему ждать от мотоциклиста, поворачивается и направляется в общий зал, где его действительно уже ждали – Трой и отрекомендованный высоким человеком, адвокат по бракоразводным делам, под именем Моисей Моисеевич Весьваш.
Ну а Константин сейчас находится на эмоциональном подъёме, так что его подход к этому Моисею Моисеевичу с придирчивой позиции, был отчасти понятен настолько, насколько он не был понят самим Моисеем Моисеевичем.
Так Константин во время представления Троем их друг другу, вдруг счёл нужным побольше узнать об этом Моисее Моисеевиче, которого он счёл за самозванца (по крайней мере, это так можно было интерпретировать). – А это ваше настоящее имя, или так, свой брэнд, для увеличения своей адвокатской практики? – и так уверенно в себе задался этим вопросом Константин, что у всех, в том числе и у Моисея Моисеевича, создалось такое впечатление, что он что-то знает о подноготной Моисея Моисеевича. И Моисей Моисеевич, уж как минимум, не Моисей Моисеевич, а какой-нибудь Отворот-Поворот Голощёков, а как максимум, то об этом и самому Моисею Моисеевичу, если, конечно, это его настоящее имя, было бы крайне интересно узнать.
Вот, наверное, почему, он не стал выказывать негодование и возмущение, – я не потерплю, чтобы моё имя искажали, коверкали, пытаясь его подметить на другое, на не такое основательное, – а в некоторой растерянности, посмотрел на Троя, ища в нём для себя поддержки, и не так уверенно, как ожидается услышать и говорят все адвокаты, сказал, что это, несомненно, его настоящее имя и у него есть все задокументированные основания именоваться так.
– Что ж, я вам верю. – Вот совсем без всякой веры к произнесённым словам, сказал Константин, ещё больше скептически настроив против себя Моисея Моисеевича. Но Моисей Моисеевич, быть может, и скрывает своё настоящее имя под этой именной надуманностью (его, более молодой, чем у настоящего и как должен выглядеть всякий Моисей Моисеевич, возраст, отчасти даёт право сомневаться в его такой настоящности, и Константин вполне мог и впал в заблуждение на его счёт) и для этого есть свои, весьма и весьма веские основания, – его супруга чрезвычайно требовательная к нему супруга, и она не потерпит его, если он не будет отвечать всем высшим стандартам идеального супруга (а это также значит, обеспечение её во всём), – но так как адвокат он первостепенный, то его не сбить с толку, путём такой каверзной манипуляции его сознанием.
– Я как понимаю, – сдерживая на своём лице профессиональную этику, со своим пониманием сложного клиента, которого ничто не устраивает и он привередлив по самое не хочу, обращается к Константину Моисей Моисеевич, – вас настроили в мою адвокатскую сторону скептически, ваши прежние не слишком удачные знакомства с адвокатской деятельностью.
И по Константину видно, что эта его догадка имеет право для своего существования и, скорей всего, Константин такого от этого знакомства с адвокатской деятельностью, а может и участия натерпелся, что он теперь их на дух не выносил и вот так, как сейчас не терпел. Но Константин об этом не хочет распространяться, да и зарекаться о встрече в будущем с адвокатом сверх наивности, ведь она тебя обязательно будет ждать, если будешь проявлять принципиальность во взглядах на свою супругу и ни в чём ей не уступать, – я человек слова, если сказал, не уступлю, то и буду лежать на диване, сколько в меня в лезет пива и смогу.
– Сам факт обращения к адвокату уже несёт в себе негатив и какое-нибудь неустройство, которое не могло быть решено на предварительном этапе, полюбовно. – На этом моменте Константин вдруг сбился и в задумчивости замолчал, хотя изначально и не предполагал делать эту остановку и хотел проскочить дальше. Но он никак не ожидал, что слово «полюбовно», вызовет в нём столько эмоций и чувств, вот и остановился в такой незапланированности. А вместе с ним и Трой и этот адвокат, принявшиеся по нему что-то для себя нащупывать. И если против Троя Константин ничего не имеет против, то вот что делает Моисей Моисеевич, вглядываясь в него, – он, однозначно, и Константина в этот не разубедить, собирает для себя информацию для будущего искового дела, – то для Константина это неприемлемо.
– Если я ему дам отворот-поворот, – здраво рассудил про себя очень немедленно Константин, заметив на себе эту внимательность со стороны Моисея Моисеевича, – и тем самым обозначу, в каком именном качестве он мне представляется, – никакой вы не патриарх адвокатской деятельности, а всего лишь пасынок на оторви, да выброси делах, – то он, получив для себя информационный задаток на моём лице, мигом рванёт обустраивать свою жизнь на будущих развалинах моего брака.
– Этот Константин определённо не доволен своей жизнью, – Моисей Моисеевич мигом сообразит, что нужно делать и говорить в уши его супруги, Лилиан, всегда такой неспокойной на свой счёт и такой доверчивой ко всякой, из-за спины, сплетни, – и если это преподнести его супруге в нужном ключе, в подходящей для нервного срыва обёртке, то совсем скоро этот проблемный Константин, при виде меня будет кусать локти от невозможности всё повернуть вспять. – Ну а теперь, когда Моисей Моисеевич хозяин положения и на время судопроизводства переселился жить к своей подзащитной (а Константин значит, из собственного дома под зад ногой и жить в ночлежке), где он может себе чёрте что позволить, а Константину с улицы, через закрытые жалюзи не только не видно, а до каких только подозрений не дойдёшь при виде закрытых жалюзи обидно, он себе такого позволяет, что и сам муж прилюдно только в самых крайних, не трезвых случаях позволяет.
А этот Моисей Моисеевич, как будто у него и у самого дома нет ему во всём доверяющей и любящей жены, берёт на себя такое невозможное Константину в здравом уме и памяти понять право, во всём содействовать и помогать своей подзащитной, что Константина от всего этого бросает в дрожь. И так он об этом скользко и многозначно говорит, и при этом во всеуслышание (этим он себе создаёт защитное алиби от паскудной интерпретации своих намерений), что его на словах и не подловить, но Константин прямо чувствует на уровне интуиции, что этот Моисей Моисеевич, что-то недоговаривает и может быть даже, имеет право на скрытие некоторых пикантного характера подробностей о жизни своей подзащитной под его защитой.
А Константин только от одних таких мыслей его прибить готов, а тут такое прямо издевательство какое-то. И ведь формально к этому Моисею Моисеевичу и не придерёшься, все его поступки со своей подзащитной им же и его адвокатской деятельностью защищаются. И у Константина оставался лишь один вывод из этой тупиковой ситуации, перевести всё это дело в уголовную плоскость, надавав по шеям Моисею Моисеевичу, как тут ему на ум приходит одна знаковая вещь и он обращается к Моисею Моисеевичу со своим глубинным вопросом.
– Я пытаюсь смотреть на жизнь не через призму чьего-то права, даже если оно полностью право, а в фокусе существующей реальности. – Обращается к Моисею Моисеевичу Константин. – И прежде чем мы обратились за вашей специфической помощью, мы хотели бы вас понять. Кто вы есть и что вы такое. – И хотя слова Константина могли покоробить и куда более крепкой адвокатской конституции человека, Моисей Моисеевич выдержал на своём лице выражение собственной независимости от постороннего суждения и со своей адвокатской иносказательностью ответил.
– Я, – говорит Моисей Моисеевич, – помогаю выводить на чистую воду людей с нечистыми на чужой счёт намерениями. – И с такой чистотой взгляда он смотрит на Константина, что не знай Константин специфику его работы и род деятельности, то он бы, может быть даже, ему поверил и доверился, так он убедительно на него смотрел. Но Константин
