Записки корабельного врача

суждено было  обрести  вечный  покой  и  тишину.  Обломок  мачты  бросало  так,  что  порой  она  взмывала  на  волнах  вертикально  вверх.  Мне  приходилось  вместе  с  ней  повторять  все  её  движения,  ударяясь  в  этих  движениях  и  о  мачту,  и  о  боцмана,  болтавшегося  рядом  со  мной.  Удары  были  весьма  болезненны.  Но  боль  напоминала  мне  о  том,  что  я  живой,  что  тело  моё  ещё  чувствует.
Привязаны  мы  были  крепко.  На  верёвки  было  гораздо  больше  надежды,  чем  на  мои  слабые  усилия.  Я  почти  не  держался  за  обломок  мачты,  удерживавший  меня  наплаву.  Находился  я  в  исступлённом  состоянии,  не  понимая,  зачем  всё  это,  когда  исход  предрешён  и  выхода  нет.  К  чему  все  эти  мучения?
Не  знаю -  терял  я  сознание  или  нет.  Не  знаю -  сколько  бушевал  шторм.  Когда  я  открыл  глаза,  светило  солнце  и  волны  ласково  покачивали  на  своих  спинах  обломок  мачты.  Тишина  расслабляла  и  отбивала  всякое  желание  двигаться.  Серьга  в  ухе  боцмана  ярко  сверкала  на  солнце,  как  медаль  за  моё  спасение.  Лицо  боцмана  не  меняло  привычного  выражения  спокойствия  и  сосредоточенности.  Похоже,  никакие  силы  не  могли  изменить  это  выражение  -  Но  я  ошибся  в  своём  предположении.
-  Ну  что,  проснулся? – равнодушно  спросил  он,  когда  я  открыл  глаза. 
-  А  я  что,  спал?  Разве  тут  можно  спать? -  ответил  я,  с  трудом  ворочая  пересохшим  языком. 
-  Тут  всё  можно. Можно  жить.  Можно  умирать.  Кому  как  повезёт. Думаю,  на  этот  раз  нам  с  тобой  повезло  больше,  чем  нашей  команде -  вздохнул  он:  Мне  не  впервой  терять  друзей.  Они  ничего  не  успели.  А  я  только  успел  сапоги  скинуть –  добавил  он.  Его  губы  искривились. Наверное, на  его  лице  это  означало  улыбку.  Тут  я  вспомнил,  что  сапоги  боцман  ни  разу  не  снимал  за  три  недели  рейса.  В  них  он  работал,  в  них  он  и  спал.  Этими  сапогами  он  спас  мне жизнь.  Теперь  уже  ценой  собственной  жизни.
Не  успел  я  прийти  в  себя  и  осознать  очередную  безысходность  своего    положения,  как  боцман  вдруг  изменился  в  лице:
-  Ненавижу  акул -  сквозь  зубы  прошипел  он,  указывая  рукой  в  сторону.  От  его  невозмутимости  не  осталось  и  следа.
-  Кажется,  пока  одна  подошла -  добавил  он,  оглядываясь  по  сторонам.  Я  увидел  причину  его  опасений.  Невдалеке  от  нас  из  воды  торчал  острый  плавник,  красиво  сверкая  на  солнце. 
-  Это  акула? -  спросил  я.
-  Это  наша  смерть.
Мне  казалось,  что  после  пережитого  ужаса,  когда  смерть  казалась  избавлением  от  мук,  уже  ничто  не  сможет  меня  испугать.  Я  равнодушно  смотрел  на  приближающийся  плавник.  Но  боцман  не  разделял  моих  настроений.
-  Зря!  - восклицал  он:  Зря  я  скинул  сапоги!  Они  любят  этот  запах  -  бормотал  он,  не  отрывая  глаз  от  плавника.  Я  не  мог  понять  его  слов,  о  чём  он  говорил.  Боцман  явно  подозревал,  что  из  нас  двоих  акула  не  проявляет  ко  мне  никакого  интереса,  словно  презирая  меня  за  мою  привычку  каждый  вечер  мыть  ноги  и  менять  носки.  Но  тогда  я  был  далёк  от  таких  мыслей. 
Всё  произошло  гораздо  быстрей,  чем  я  успел  что-либо  сообразить,  убаюканный  нежными  волнами,  тишиной  и  лучами  солнца.  Плавник  стремительно  исчез  у  нас  на  глазах.  Бурун  воды  помчался  в  нашу  сторону.  Боцман  дико  закричал, задёргался,  пытаясь  выскочить  из  воды  и  вскарабкаться  на  обломок  мачты,  но  верёвки,  спасшие  нам  жизнь,  крепко  держали  и  мешали  его  усилиям.  У  меня  на  глазах  он  вскинул  руки  вверх,  тело  резко  дёрнулось  вниз,  голова  запрокинулась  вверх  с  диким  воплем,  который  поглотила  морская  пучина,  сомкнувшись  над  головой  боцмана.  В  следующий  миг  голова,  безмолвная,  поникшая  на  грудь,  появилась  на  поверхности.  Руки,  безвольно  раскинутые  в  стороны,  качались  на  волнах.  Снизу,  из  глубины,  поднималась  кровавая  пена,  образуя  вокруг  красное  пятно,  растущее  на  глазах.
Ужас  охватил  меня,  холодом  пронзив  всё  тело. В  любой  момент  я  ожидал  своей  участи  оттуда,  из  глубины,  когда  смертельная  пасть  нанесёт  свой  неотразимый  удар.  Я  начал  лихорадочно  отматывать  верёвку,  но  проще  было  бы  перегрызть  мачту,  чем  найти  запутанные  концы.  Мои  попытки  выбраться  из  воды  на  обломок  мачты  были  безрезультатны.  Кровавое  пятно  вокруг  разрасталось.  Даже  я  знал  по  рассказам,  что  кровь  привлекает  акул. 
Тело  боцмана,  обмотанное  верёвками,  качалось  на  волнах.  Я  заметил  торчавший  у  него  из  нагрудного  кармана  нож  с  широким  и  коротким  лезвием.  Не  составило  труда  дотянуться  до  него  и  перерезать  верёвки.  Освободившись  таким  образом,  подгоняемый  страхом,  я  мгновенно  вскарабкался  на  обломок  мачты  и  облегчённо  вздохнул,  оглядевшись  по  сторонам.  Акулы  нигде  не  было  видно.  Я  перерезал  верёвки  боцмана  и  легонько  оттолкнул  тело  в  сторону.  Оно  тихо  покачивалось  на  волнах,  лицом  вниз,  с  раскинутыми  в  стороны  руками.  Только  это  было  не  тело.  Изуродованный  обрубок.  Ночью  я  видел  мачты  корабля,  выдранные  из  его  корпуса.  Теперь  я  видел  тело  боцмана  с  оторванными  ногами.  Что  ещё  мне  уготовила  судьба?
Пользуясь  тем, что  акулы  не  видно,  я  осторожно  перебрался  по  обломку  мачты  туда,  где  из  воды  торчала  площадка,  которую  моряки  называли  марсом.  Она  высоко  торчала  из  воды,  нелепо  напоминая  калитку  в  пустынных  океанских  просторах.  Устроившись  поудобней  в  её  тени,  я  напрасно  искал  глазами  акулу.  Она  больше  не  появлялась.  Для  меня  это  было  загадкой.  Как  знать,  может,  ей  не  понравились  носки  боцмана,  и  она  поспешила  удалиться,  чтобы  прополоскать  свои  внутренности.  Кто  их  знает,  этих  акул. 
  У  меня  из  головы  не  выходили  слова  боцмана:  Кому  как  повезёт. 
-  Может,  ему  повезло  больше,  чем  мне.  Закончились  его  мучения.  А  что  ждёт  меня  в  безбрежном  океане?  Повезло  ли  мне,  что  я  остался  живым?  Не  позавидую  ли  я  через  несколько  дней  боцману,  моля  о  смерти?
Не  зря  говорят,  что  новичкам  везёт  в  любом  деле.  Я  в  этом  убедился.  На  второй  день  надо  мной  пролился  тропический  дождь,  и  я  вволю  утолил  жажду,  почувствовав,  что  жизнь  возвращается  в  моё тело  с  каждой  каплей  воды,  а  вместе  с  ней  и  надежда  на  спасение.  На  третий  день,  проснувшись  и  открыв  глаза,  в  лучах  восходящего  солнца  я  увидел  берег,  к  которому  медленно  приближался  мой  обломок.  Шум  прибоя  и  крики  чаек  над  головой  подтверждали  мне,  что  всё  это  не  сон.  Да.  Меня  прибило  к  берегу,  на  котором    начались  все  мои  приключения,  воспоминания  о  которых  и  заставили  меня  взяться  за  перо.  На  усмотрение  читателя  верить  или  не  верить.
                                                                  2
Увиденная  картина  наполнила  меня  ликованием,  вытеснив  все  прошлые  страхи  и  будущие  невзгоды,  мысли  о  которых  не  приходили  мне  в  голову.  Я  видел  землю!  По  щекам  моим  катились  слёзы.  Слёзы  капали  вниз,  в  океан,  становясь  его  частичками,  а  молитвы  мои  возносились  ввысь,  к  небесам,  по  воле  которых  я  обрёл  спасение  там,  где  ждал  своей  смерти. 
    Мой  обломок  прибило  к  берегу,  и  я  спрыгнул  в  воду.  Оказавшись  по  пояс  в  воде,  я  вышел  на  песчаный  берег,  что  узкой  полоской  тянулся  вдоль  крутых  скал,  и  в  изнеможении  упал  на  тёплый  песок.  Силы  оставили  меня. 
Очнулся  я  от  острой  боли  в  плече.  Открыв  глаза,  я  чувствовал  себя  отдохнувшим.  В  плечо  мне  упирался  наконечник  копья.  Самого  настоящего,  как  на  картинках  в  старинных  книгах.  Повернув  голову,  я  увидел  здоровенного  чернокожего  туземца,  который  в  испуге  отдёрнул  копьё,  заметив  мои  движения.  Тут  же  он  задрал  голову  вверх  и  над  берегом  разнёсся  его  истошный  вопль.
В  моих  представлениях  о  туземцах  все  они  были  людоедами.  Я  не  стал  кормом  для  акул,  но  мне  предстоит  стать  обедом  для  дикарей!  Мысли  мои  прервал  шум  и  крики.  Вдоль  берега  к  нам  бежала  толпа  чернокожих  с  копьями.  Они  обступили  меня  плотным  кольцом  и  изумлённо  разглядывали,  крича  и  жестикулируя.  Разбудивший  меня  туземец  махнул  рукой  в  сторону  торчавшего  из  воды  обломка  мачты.  Толпа  загомонила  ещё  громче.  Я  закрыл  глаза:
-  Наверное,  спорят  о  том,  что  со  мной  делать  -  сварить  или  пожарить.  А  может,  они  любят  кровь  и  сырое  мясо?    -  я  рассуждал  равнодушно,  словно  речь  шла  о  каком-то  совершенно  постороннем  типе.  Шансов  на  спасение  у  меня  не  было.  Тут  я  почувствовал  лёгкое  прикосновение  и открыл  глаза.  Всё  тот  же  туземец,  сидя  на  корточках,  жестом  указывал  следовать  за  ним.  Я  поднялся.  Окружённые  толпой,  мы  пошли  вдоль  берега.  Несмотря  на  то,  что  прошло  много  лет,  я  помню  каждую  мелочь,  помню  даже  запах  кожи,  из  которой  были  сшиты  набедренные  повязки  туземцев. 
    Вскоре  прибрежные  скалы  закончились,  и  мы  свернули  от  берега.  Горная  гряда  оказалась  неширокой.  Она  тянулась  справа  от  тропы,  а  вокруг,  сколько  видел  глаз,  простиралась  равнина,  покрытая  тростниковыми  рощами,  зарослями  редких  кустарников.  Вдали  виднелись  пальмы  на  фоне  лугов,  скрывавшихся  за  горизонтом.  Ничто  не  говорило  о  том,  что  я  на  острове,  а  не  в  Африке.  По  мере  продвижения  вперёд  скалы  справа  становились  всё  ниже,  и  горная  гряда  незаметно  осталась  позади.  Уже  издалека  я  заметил  остроконечные  крыши.  Они  не  походили  на  творения  убогих  дикарей – людоедов.  Когда  подошли  ближе,  я  в  этом  убедился.  Стены  и  крыши  хижин  были  словно  связаны  из  тростника  вперемешку  с  ветками  кустарников,  арматурой  торчавшими  со всех  сторон.  Нигде  не было  видно  кольев  с  надетыми  на  них  черепами.  Не  видно  ритуального  кострища.
-  Неужели  они  предпочитают  сырое  мясо? -  мелькнуло  в  голове.  Меня  подвели  к  одной  из  хижин.  Она  ничем  не  отличалась  от  других,  разве  что  стояла  посередине  деревни  -  как  назвал  я  это  поселение.  Зато  хозяин  хижины,  появившийся  перед  нами,  отличался  от  окружающих  настолько,  что  я  отпрянул  назад.  Ноги  мои  подкосились,  отказываясь  служить  телу,  так  же,  как  глаза  отказывались  видеть  невыносимое  для  них  зрелище. 
У  хозяина  хижины  была  чёрная кожа,  но  я  ни  с  чем  бы  не  мог  спутать  волчью  голову,  что  красовалась  на  его  шее.  Вокруг  нас  собралась  огромная  толпа,  гомонившая  сотнями  голосов.  Я  успел  подумать,  что  каждому  из  собравшихся  достанется  по  жалкому  кусочку  моего