Петенька.)
Лев Львович. А, это ты! Добро пожаловать. А почему без Маши?
Петенька. Она сказала, что нам с вами надо один на один поговорить, установить отношения.
Лев Львович. Придётся, если мы будем родственниками. Видишь, как жизнь повернулась?.. Входи, не стесняйся; садись на кресло, что ли…
(Петенька снимает фуражку, идёт к креслу, по пути задевает столик с вазой; столик падает, ваза разбивается. Петенька пытается собрать осколки, но роняет фуражку; когда он её поднимает, осколки снова рассыпаются.)
Лев Львович. Ох, ты, господи! Ладно, оставь это, – будем считать, на счастье. Садись, тебе говорят!
(Петенька усаживается на кресло, вначале попробовав, надёжное ли оно. Лев Львович садится напротив.)
Лев Львович. Ну, расскажи, чем занимаешься с тех пор, как из Москвы уехал. Я слышал, учительствуешь?
Петенька. Да, преподаю математику в земской школе.
Лев Львович. Справляешься? Ученики, должно быть, тебя любят – им такие чудаки нравятся… Жалование какое тебе положили?
Петенька. Двести пятьдесят рублей в год, но будет прибавка, когда я пять лет отработаю.
Лев Львович. Не густо. Одному прожить можно, а с семьёй? Машенька у меня не привередливая, но деньги всё равно нужны – на то на сё, на всякие женские штучки. А дети пойдут?..
Петенька. Всё наладится. У нас образовался кружок единомышленников, хотим со временем открыть свою школу для талантливых ребят. Обучение будет бесплатным, а деньги станем зарабатывать от чтения лекций, выпуска книг, благотворительных концертов, – да мало ли чего!
Лев Львович. Ты, брат, предприниматель. Ну, а если не заладится?
Петенька. Не может этого быть! У нас такие люди собрались!
Лев Львович. Такие же предприниматели, как ты? Верю.
(Петенька мнёт фуражку, не решаясь ответить.)
Лев Львович. Не мучай фуражку, – она и без того у тебя, как блин... Шутки в сторону, давай говорить серьёзно. Уж не знаю, как там с деньгами будет, но помни ещё вот о чём: когда ты женишься, твоя вольная холостяцкая жизнь кончится. Больше тебе не порхать по цветам легкокрылой бабочкой.
Петенька Я не порхал!
Лев Львович. Если раньше ты жил своими удовольствиями, то теперь для тебя главное – интересы семьи. Семейная жизнь – это обязанности, обязанности и ещё раз обязанности! Да-с, обязанности и ограничения! Возможно, тебе захочется отдохнуть, расслабиться; возможно, тебя привлечёт лукавый женский взгляд…
Петенька. Меня?!
Лев Львович. Возможно, ты увлечёшься какой-нибудь юной прелестницей и будешь готов отдать ей всё что имеешь…
Петенька. Я?!
Лев Львович. Но ты не сможешь уже этого сделать, ибо женат и должен быть верен своей жене. Хорошо, если она будет снисходительна к твоим маленьким шалостям, а если нет… (Тяжело вздыхает.) Вот что такое семейная жизнь – ты понимаешь, на что идёшь?
Петенька. Я люблю Машу и никого больше не полюблю; не нужны мне никакие другие женщины!
Лев Львович. Ох, не зарекайся, брат!.. (Снова вздыхает.) Ну, я вижу, ты втюрился по уши. Бог с тобой, женись! Вы с ней два сапога пара.
(Входит Маша. Насторожено смотрит на Льва Львовича и Петеньку.)
Маша. Поговорили? Я не хотела вам мешать.
Лев Львович. А мы уже обо всём договорились. Приди, дочь моя, под родительское благословение! Иконы нет, не обессудь – впрочем, икона вам не нужна, вы безбожники. Дай хоть перекрещу и поцелую! (Петеньке.) И ты иди сюда, зятёк!
(Петенька встаёт и роняет фуражку; наклонившись за ней, ударяется головой об стол.)
Лев Львович. Нет, лучше оставайся на своём месте, а то покалечишься до свадьбы, или нас покалечишь.
(Входит Зинаида Михайловна.)
Зинаида Михайловна. Так и знала, что опоздаю! (Петеньке.) Вы, наверное, тот молодой человек, который любит Машеньку? Я вас таким себе и представляла: симпатичный, интеллигентный. Вас, кажется, зовут Михаилом?
Петенька. (Уступая ей место.) Нет, Петром.
Зинаида Михайловна. Это ещё лучше, просто чудесно! Пётр – так звали Абеляра, который страстно любил свою Элоизу… Как, Лев Львович, неужели вы не благословили молодых?
Лев Львович. Только что благословил.
Зинаида Михайловна. Ну, вот, я всё пропустила. (Петеньке и Маше.) Дайте-ка я тоже вас расцелую и пожелаю большой-большой любви на всю жизнь! (Целует их и достает платок.)
Лев Львович. Стойте, не плакать! Вон кто-то идёт.
(Входит Арнольд.)
Арнольд. Здравствуйте и до свиданья! Я зашёл попрощаться: завтра уезжаю в Ниццу, а после – вояж по Италии.
Лев Львович. (С завистью.) Со своей певуньей?
Маша. С какой певуньей?
Лев Львович. Подруга Коломбины, избранница его. Я тебе давеча рассказывал – это он из-за неё от женитьбы отказался.
Арнольд. Да, с нею, с кем же ещё? Жаль Коломбины нет – передайте ей огромное мерси за это знакомство.
Зинаида Михайловна. Как всё чудесно устроилось: Маша с Петей, Арнольд со своей возлюбленной, а мы с Львом Львовичем! Извините, я сейчас, всё-таки, заплачу…
Арнольд. А что вы с Львом Львовичем? А, понимаю!.. Надо же, как всё случилось, даже стариков проняло.
Лев Львович. Ты нас в старики-то не записывай.
Арнольд. А Петя – это кто? (Обращается к Петеньке.) Вы, что ли? Слыхал, слыхал!.. Вы на меня не обижайтесь, что я хотел жениться на Маше: не по своей воле, отец заставлял. Но теперь она ваша, – отца моего, слава богу, здесь нет… (Ко всем.) Не отметить ли нам этот счастливый «fin», как говорят французы?
Лев Львович. А певунья тебя дождётся? Не сбежит?
Арнольд. От меня?! Обижаете! Она меня сразу полюбила, как и я её. Мы с ней – не разлей вода, и никто нас не разлучит.
Сцена 2
Раздаётся громкий настойчивый стук в дверь.
Лев Львович. Еntrez!
Арнольд. Кто там ломится?
(Дверь открывается и входит Кузьма Кузьмич в поддёвке и сапогах, в руке он держит картуз.)
Лев Львович. Кузьма Кузьмич?!
Арнольд. Отец?! С ума сойти!
Кузьма Кузьмич. Я вижу, вы мне рады. Здравствуйте. Позвольте присутствовать?
Лев Львович. Конечно же! Здравствуйте! Садитесь на моё кресло.
Кузьма Кузьмич. Когда захочу, сяду. (Кладёт картуз на стол и наступает на осколки вазы.) Что тут у вас – погром был? Или вы скандалили?
Лев Львович. Нет, это так, пустяки, случайно вышло. Однако какими судьбами вы в Париже?
Кузьма Кузьмич. Известие получил о том, что у вас творится, и приехал. Может, ты мне сам расскажешь?
Лев Львович. Признаться, кое-какие события, действительно, произошли. Не знаю, с чего начать…
Кузьма Кузьмич. А ты не робей – что, язык проглотил? Ну, так я тебе помогу. Узнал я, что твоя дочь пренебрегла сыном моим и за другого хочет замуж идти – правда это?
Маша. (С вызовом.) Я не люблю вашего сына!
Арнольд. Отец, я…
Кузьма Кузьмич. Совсем дети распустились – старшим перечат. (Арнольду.) С тобой особый разговор будет, а тебе (обращается ко Льву Львовичу) стыд и позор: почему дочь плохо воспитал? С каких пор девицы стали голос иметь? Она у тебя эмансипе, что ли? Так из женского пола, дай бог, одна на миллион в серьёзных делах разбирается, а остальные с собой разобраться не могут. Коли им волю дать, они и себя погубят, и много бед принесут… Задрать бы ей подол и всыпать, как следует, да уж поздно, – срамно будет, эвон какая барышня выросла! Раньше надо было драть, учить уму-разуму: не пришлось бы терпеть её дерзость ныне.
Маша. (Вспыхивает.) Как вы смеете?
Петенька. Послушайте, кто дал вам право…
Кузьма Кузьмич. (Живо поворачивается к нему.) А это что за молодец? Ты кто таков, любезный?
Лев Львович. Это друг Маши, более того…
Кузьма Кузьмич. А, стало быть, тот молодчик, который вознамерился на ней жениться? Ухажёр её? (Маше.) Святые угодники, где же ты его отыскала, в каком заведении для убогих? Сразу видно – интеллигент, а значит, ни к чему не годный, никчёмный человечишка. Немало я таких повидал и повадки их хорошо знаю: болтают много, а делают мало – вся сила на болтовню уходит. Трещат, как сороки, каждый норовит громче всех, при этом друг друга не слушают, но один другого заклевать готов, потому что большое мнение о себе имеют и обидчивы без меры. А ещё пуще – завистливы, и оттого нет такой подлости, на которую ни пошли бы, лишь бы ближнему своему насолить. Мерзкий народец, никчёмный, но вредный чрезвычайно – дай им волю, всё разрушат и загадят! За ними нужен глаз да глаз: будь моя воля, я бы их всех в арестантские роты отправил, как один умный человек предлагал. Для них настоящий труд, всё равно что для чёрта ладан, терпеть не могут – вот пусть и поработают на выживание, а кто выживёт, ладно, пёс с вами, умничайте, но под строгим надзором, чтобы пикнуть лишнего не смели.
Петенька. (Задыхаясь от возмущения.) Да вы!.. Знаете, кто вы после этого?..
Кузьма Кузьмич. Ну, ну, просвети! Чего же замолк?
Петенька. Вы ретроград – вот кто вы! И обскурант, к тому же!
Кузьма Кузьмич. Э, брат, да ты и ругаться толком не умеешь – мне от этих твоих слов ни холодно, ни горячо. Говорю же, никчёмный ты человек, а ещё жениться собрался. Кукиш тебе с маслом, а не женитьбу, – вот, видал?
Петенька. (Вне себя.) Если бы вы обидели только меня, я не стал бы обращать на это внимания, но вы враг всего лучшего, светлого, чистого, что есть у нас! О, я встречал таких, как вы, – дай вам волю, и мир погрузиться во тьму!.. Вы думаете, вам всё можно? – скоро вы убедитесь в обратном! (Выбегает из квартиры, теряя фуражку и опрокинув стул и стол.)
Маша. Петя! Петенька! Подожди меня!
Кузьма Кузьмич. (Загораживает ей дорогу.) Нет, постой, пташечка, куда собралась? Нечего тебе за ним лететь, оставайся в родном гнезде.
Маша. Пустите! Да что же это?!.. Папенька!
Лев Львович. Однако, Кузьма Кузьмич…
Кузьма Кузьмич. А ты помолчи, сейчас и до тебя очередь дойдёт.
Маша. Это невыносимо! Как вы можете? Я… (Сдерживая рыдания, бежит в соседнюю комнату.)
Кузьма Кузьмич. Ничего, поплачет и успокоится. Девки любят поплакать, слёзы для них – первейшая услада… Ну, а ты что же? (Обращается к Арнольду.) Я тебя для чего в Париж посылал? Нешто для того, чтобы ты здесь мои деньги с какой-то кабацкой плясуньей проматывал? Чином ещё не вышел, чтобы эдак вот гулять. Сейчас же пойди и порви с нею, – дай ей мелочь какую-нибудь, чтобы отвязалась, и расплюйся навсегда.
Арнольд. Я не могу. (С вызовом.) Я люблю её!
Кузьма Кузьмич. Решил всей Москве показать, какой ты дурак? А заодно и меня посмешищем сделать? Не позволю. Я тебя в бараний рог скручу, прокляну, лишу содержания! Что ты без меня собой представляешь? Пустое место.
Арнольд. Я не могу больше! Я застрелюсь! (Убегает.)
Кузьма Кузьмич. Не застрелится – кишка тонка… Теперь с вами. (Зинаиде Михайловне и Льву Львовичу.) Вы, что, белены объелись? Какого лешего вы решили пожениться? Я понимаю: седина в бороду, бес в ребро, – но жить-то чем будете? Или милостыню на паперти станете выпрашивать? (Зинаиде Михайловне.) Ведь у него в кармане вошь на аркане – шиковать он любит, а за душой ни гроша. За всю жизнь копейки не заработал, состояние промотал, и служить нигде не желает, тошно ему служить. (Льву Львовичу.) И у неё ничего нет: мой брат бесприданницей её взял, за одно благородное происхождение, а она тогда в драных чулках ходила, – а уж тощая была, смотреть не на что! Как брат помер, она у меня, словно ярмо, на шее висит; давно бы скинул куда ни попадя, да не могу по доброте своей душевной.
Лев Львович. Но у неё есть наследство от покойного мужа.
Кузьма Кузьмич. Эге, вон ты на что губы раскатал! То-то я не пойму, отчего ты на этой плаксивой дуре жениться собрался?.. Нет, шалишь, полушки не дам! Когда
