Живём как можем. Глава 3. Виктор

добавил плавки, полотенце, мыло, электробритву, зубную щётку, пасту, похлопал по карману лёгкой курточки, надетой поверх тёплой ковбойки, проверяя, на месте ли паспорт и банковская карта, пересчитал наличность в кошельке, оставленную Адой – на дорогу, пожалуй, хватит. И всё – долой сомнения – глубоко вздохнул, огляделся, попрощался с Мурчей:
- Бывай, брат! Храни дом. – Тихо, чтобы не скрипнула дверь, шагнул за порог, но там прежде оказался сторож. – Куда ты? – Тот и ухом не повёл, задрал хвост и прошествовал к калитке, сел там, ожидая, когда откроют. – Решил проводить? – и на это не последовало ответа. – Дуешься? – Кот ждал. – Ну и чёрт с тобой! – Попытался всё же дотолковаться: - Надо мне, понимаешь? Очень надо. – Открыл калитку и, не отвлекаясь, зашагал к автовокзалу, не оглядываясь на оставленного черныша.
Так рано вставать в субботу и досыпать в холодном автобусе было мало желающих. Виктор без проблем приобрёл билет и прошёл к запылённому автосуперу, стоявшему с открытой дверцей. Чтобы не маяться рядом с кем-то, падающим с храпом на тебя, пробрался в конец салона и уютно разместился у окна, прислонившись к нему спиной и понемногу приходя в себя и соображая, что он делает и зачем. Но поразмышлять над трудной проблемой не удалось – рядом на сиденье вскочил… Мурча и принялся независимо вылизывать свою роскошную блестящую шерсть.
- Ты что? – в ужасе воскликнул Виктор. – Совсем ошалел? Зайцем поедешь? – выговаривал упрямому коту бесполезно, поскольку давно известно, что «Васька слушает да ест!» - Вот высадят обоих, - пригрозил, - и придётся топать пёхом, - но Мурча был согласен и на это, лишь бы быть рядом с хозяином. Он ещё что-то говорил упрямцу, не вникая в суть сказанного, увещевал оставить глупую затею, хватит и одного идиота, ринувшегося невесть зачем туда, где его не ждут. Но котяра ничего слышать не хотел и даже свернулся калачиком, спрятав голову и прикрыв её лапой, чтобы не слышать бесполезных стенаний того, кого он успел полюбить редкой кошачьей любовью. А тут ещё на их головы нарисовалась контролёрша, и пришлось зайца затолкать в сумку и даже замолнить её, оставив небольшую щёлку для дыхалки. Мурча безропотно снёс насилие, словно понимая, что так надо для общей безопасности. Когда же полусонная контролёрша удалилась, задевая жирными боками сиденья, он ещё некоторое время опасался вылезать из надёжного убежища, только когда автобус, наконец, тронулся, решил осторожно выбраться из сумки и, тесно прижавшись к бедру Виктора, затаился, прикрыв глаза и чутко поводя носом.
До Ставрополя маялись в тряской дрёме, да разве выспишься даже в мягком автобусе по нашим дорогам? Потому мятые и недозаспанные с удовлетворением сошли у железнодорожного вокзала, огляделись, щурясь на уже ярившееся солнце, обещающее максимальный дневной прогрев, и направились к привокзальному выносному кафе. Мурча напрочь отказался от сосиски, но с удовольствием слямал жареного тунца и долго лакал бутилированную воду из пластиковой мисочки. Виктор, окончательно смирившийся с прилипалой, беспокоился только, чтобы тот не затерялся в толпе, а потому для надёжности снова усадил в спасительную сумку и пошёл к кассам внутрь вокзала с торчащей из сумки кошачьей мордой, зырившей по сторонам.
Ну, уж в электричке-то выспались, добрав необходимую суточную норму, тем более что никто из соседей, привычных к тому, что многие дачники таскают четвероногих питомцев туда-сюда, не возникал по поводу лохматого безбилетника, а некоторые даже пытались погладить красавца, но он не позволял никаких вольностей и угрожающе шипел, прижимая уши. Виктор, чтобы доброхоты животных не очень беспокоили подопечного, устроил его у окна в уголке и прикрыл своим телом, с наслаждением дохрапывая ночной недодел и отложив на вечер тягостные размышления всё о том же: куда едет сам и зачем везёт кота, и как довезёт. Он отдался на волю судьбы, загадав только, что если доедут удачно, то все надежды сбудутся. Пусть Мурча будет живым талисманом. Появившаяся поездная контролёрша дружелюбно похвалила экстерьер талисмана и шутливо пригрозила прокомпостировать усы, если кот вздумает дебокоширить. Но они ехали смирно, не поддаваясь ни на какие игривые уловки пацанов,  подходивших поглядеть на усатое чудо. Правда, Мурча, освоившись и потянувшись всем телом, сам по-хозяйски пошёл осваивать вагон, а вернувшись, вкусно облизывался, вероятно, от доставшейся от кого-то деликатесной подачки, которую невозможно было отвергнуть. И опять спали, одуревшие, просыпались, глазели в окно, причём Мурча с рук хозяина. Но ему не нравился, тревожил убегающий пейзаж, и он предпочитал кемарить в улёжанном уголке на куртке Виктора. И опять, и опять дремали под стук перестыковок рельс и под опасное пошатывание вагона на стрелочных переходах, и наконец – Краснодар. А дальше – тьма неизвестности и чёрно-белая неопределённость.
На юге народишко разнотравчатый и весь какой-то ошалелый, и потому никто не удивился появлению своеобразной парочки, да, казалось, не удивился бы и если вместо кота была гиена. То и дело приходилось увёртываться от нахально прущих напрямую разгорячённых тел и от пинающих куда попало многочисленных ног, хотя на дворе была всего-то серёдка весны. Для вдохновения потерявшиеся приезжие подзаправились в вокзальном буфете полукопчёной затвердевшей колбасой, выкинув прилагающиеся к ней полузасохшие полубулочки, а от полужидкой сметаны Мурча категорически отказался. Виктор снял в банкомате наличку, и они потопали на поиски такси. Долго, однако, искать не пришлось, поскольку уже на выходе их вычислил бомбила – корявый, чернявый, усатый, лохматый, плохо выбритый мужик неопределённой нации и почти силой увёл к своему «Ларгусу». Виктор попросил вывезти за город на магистральное шоссе, ведущее на юг. Он действовал как-то затуманенно, не по разуму, а по наитию, будто кто-то подсказывал, что делать дальше, кто-то, неизвестно кто, знал, куда им надо и зачем, а Виктор только подчинялся подспудной подсказке, не пытаясь как-то её осмыслить, осознать. Ехали молча: и шофёр оказался неулыбчивым, угрюмым, и они, притомившись за долгую дорогу, не склонны были ни к какой эйфории, тем более что впереди маячил только жёлтый светофор. Когда выехали за город, бомбила, притормозив у обочины, спросил с надеждой:
- Дальше-то куда?
- В Новороссийск, - коротко ответил кошачий парень.
- Так довезу? – предложил автодоброхот, но Виктор отрицательно покачал головой.
- Оставишь без штанов.
Левак тускло усмехнулся:
- Зачем они тебе на море? – и успокоил: - Обойдётся лишь вдвое дороже автобуса – дешевле никто!
Упрямый осёл, однако, подхватил разомлевшего кота и вылез из машины.
- Спасибо. Бывай! – и оба пошли за кусты, что благоприятно росли вдоль обочины поодаль. Там с глубочайшим облегчением опорожнились, обмочив с благодарностью пересохшие корни, обнажённые засухой, и снова вышли на дорогу, тщетно пытаясь остановить проносящиеся мимо фуры и грузовики. Большинство кабин было уже занято, а некоторые водилы, с подозрением оглядывая парочку, не хотели брать животину. Мурча сидел, прижавшись к ноге хозяина и безропотно ждал удачи.
И она не объехала их стороной. Вскоре резко, с визгом и долгим отдыхом, рядом притормозил грузовоз-длинномер с плотно прикрытым брезентом кузовом. Открылась дверца, и, перегнувшись через пассажирское сиденье, шофёр в бутафорской капитанской фуражке поинтересовался у самопутешественников:
- Куда с цирком-то?
Труппа промолчала, а руководитель сообщил просительно:
- В Новороссийск хотелось бы.
- Спёр или приобрёл на птичьем? – выразительно посмотрел на Мурчу водитель, улыбаясь. – Красавец!
- Не то и не другое, - отверг догадки шофёра Виктор. – Бездомный. Сам принайтовался и не отстаёт.
- Надо же! – удивился автошеф. – Словно пёс. Как он в кабине-то? Не взъерепенится?
- Привычен, - почти соврал хозяин, вспомнив долгую дорогу и сам удивляясь тому, что Мурча ни разу не взъерепенился, не отстал.
Капитан сухогруза освободил пассажирское место.
- Ну, тогда влазьте, - и предупредил круто: - Начнёт блажить – высажу. - Виктор осторожно, с возникшей и окрепшей за дорогу нежностью к верному другу, поднял его на сиденье, взобрался сам, пригладил, прислушиваясь к пощёлкиванию наэлектризованной шерсти, и подумал, что, чёрт возьми, всё же хорошо, что взял черныша с собой, забыв, что стоило бы ещё подумать, кто кого взял, и что с Мурчей, конечно, хлопотно, но как-то спокойнее, недаром же он – дорожный талисман. – Ни разу не возил кота, - признался шофёр, с любопытством оглядывая неожиданного пассажира, - да ещё такого ВИП. И ни разу не слышал, чтобы такой самостоятельный индивидуалист так прилипал к человеку, выбрав по неведомым критериям хозяина, - и хохотнул весело: - К тебе, верняк, и бабы липнут, не успеваешь отдирать?
И Виктор в ответ улыбнулся, но только невесело.
- Как раз – наоборот.
Шофёр добавил поощрительного хохота.
- Ну и радуйся! Этого добра на нашу шею хватит. Только вот что я тебе скажу, - посерьёзнел, - держись крепче за ту, что сама тебя нашла, сама привязалась, как твой кот: такая не предаст, будет верной помощницей и домашней отрадой. И пусть будет внешностью неражей, лишь бы душа была без подвоха. – Завёл мотор, тяжело тронул грузовик с места, разогнался и дальше пёр, загнав стрелку спидометра за 120, и продолжал поучать подвернувшегося молчаливого пассажира, подумавшего, что дальнобойщикам именно такие попутчики и нужны, не для заработка, а для того, чтобы выговориться. – А то у нас, мужиков, дурной глаз намётан на красуль-моделей, всё петушимся высветить какую покраше и обхаживаем на свою голову, пока она не сядет на неё, свесив ножки и балдея в бездельи. Такие, вроде бы сдавшись, недолго тешат мужское самолюбие и быстро дают понять, что коль получил, то она – всё, а ты – дерьмовое приложение, бабконос.
- Ты что, - спросил Виктор, подогревая колёсную психологию, - обжёгся на такой?
Шофёр примолк, очевидно, соображая, в чём можно сознаться, не теряя лица.
- Полгода уже, как разбежались, - признался, наконец. – Бензином пахну, а не одеколоном. И вообще ей, видите ли, стыдно перед знакомыми, что у неё муж – шофёр. Каждая стремится заполучить ярлык супруги хотя бы нераженького олигарха с шестизначными бабками в загашнике. – «Ну, нет, Маша не такая», - молча возражал чокнутый любовью пассажир, - «ей меркантилизм не свойственен, она – натура одухотворённая, ей нужен Идеал с большой буквы, и мы бы с ней могли его сотворить», - и тут же, по обычаю натуры, засомневался: - «Хотя, кто их, этих женщин, толком знает, даже Монтень и тот постоянно признавался в заблуждениях на их счёт». Ясно только одно, что олигарха и даже паршивенького предпринимателя из Виктора не получится, и значит… - Скурвилась, сучка! – зло выругался пострадавший, - пока я в дороге эти самые бабки заколачивал для неё.
- Да ты и сам, наверняка, не промах? – подзудил Виктор, с улыбкой оглядев франтоватого водилу.
Тот, довольный собой, тоже ухмыльнулся, соглашаясь и забыв о заживающей обиде.
- Я – что: сунул, вынул и пошёл, - выразился нехорошо, по-дворовому, - чисто, гладко, как и не было, а у неё, скажите на милость – любовь! – произнёс с сарказмом.
Виктор