Живём, как можем. Роман. Глава 2. Виктория

Макар Троичанин

Живём, как можем

Глава 2
Виктория

Прошёл год, и снова клан Ивановых собрался в знаменательный день, и не было, слава богу, Нины Владимировны, которая выцарапала всё же у Василия, как и ожидалось, квартиру в обмен на чахлую полуторку и завершила тем самым бракоразводный процесс.
Не было и самой младшенькой – Виктории. Тихоня ещё прошлой весной, втайне сговорившись с Родионом, с его помощью устроилась в институтскую летнюю экспедицию и ещё до майских праздников умотала аж на самый краешек земли, на неведомый русский восток, омываемый Японским морем. И об отъезде предупредила всего за два дня, чтобы не слышать отговоров и не дать слабину. А никто и не пытался отговаривать переросшую деву, мятущуюся в неперебродившем молодом соку. Только мать повздыхала украдкой, заранее жалея: как ни суди, а всё же – дитятко. Отец, ошалело зациклившись, ходил вокруг, беспрерывно повторяя: - «Ну, ну! Ну, ну!». Виктор, дружески, мягко улыбнувшись, поинтересовался с подковыркой: - «Что, захотелось полной свободы? Думаешь, там обретёшь? Не знаю, не знаю. От себя не убежишь и за тридевять земель». – И попросил, взяв за руку: - «Если что, не забывай: мы – один род». Провожал один Василий, как настояла отщепенка, помог дотащить до автостанции объёмистый рюк со многими кармашками и застёжками, нужный, как ей думалось, там, в полевой жизни, и не менее объёмистую спортивную сумку, набитые всяческой полевой одеждой и обувью, гигиеническими принадлежностями и всем тем, что по приезде обычно выкидывается за ненадобностью. Попрощались без лишних сантиментов, без скупых слёз и жалостливых улыбок, как равные, достойные друг друга взрослые люди, объединённые одной идеей и разъединённые разными дорогами к ней.
А дальше были долгие нудные дорожные хлопоты с накопленной усталостью, забытьём недавнего прошлого и равнодушием к скорому будущему. Тем более что Родион оказался не очень-то угодливым рыцарем и надёжным спарринг-партнёром, больше заботящемся о себе, а не о захомутнённой подруге в обременительном и утомительном путешествии. Хорошо, что старшие члены экспедиции оказались более отзывчивыми и предупредительными, чем соблазнитель, и всячески старались помочь новому привлекательному члену полевой семьи преодолеть неурядицы многих пересадок и перевалок на пути к столичному Домодедову. И только в самолёте, с любопытством разглядывая проплывающие внизу за иллюминатором в разрывах облаков картиночные земные пейзажи, очухавшись, Вика задумалась вдруг, нужны ли ей вся эта авантюра и этот, скорчившийся на соседнем кресле, утомлённо сопящий в усталой дремоте. Надо ли было так кардинально менять спокойное существование и избавляться от опостылевшего мелькания взбрыкивающих жирных ног и вяло вздымающихся безмускульных рук, от пустых глаз и употевших рож, старающихся обрести гармонию духа через гармонию неподдающегося тела. Очень хотелось, чтобы самолёт летел побыстрее, а земля внизу крутилась пошустрее, чтобы кончилась, наконец, экспромтом выбранная дорога и началась совсем незнакомая жизнь, которая, может быть, принесёт ей душевную гармонию. Но только без этого, сидящего рядом, этот – не опора. Повернув голову, с интересом, будто впервые, разглядывала почти детское, обмякшее во сне лицо, обмоднённое жидкими мягкими волосиками просвечивающих усиков и бородёнки, и твёрдо решила, что если вздумается, приспичит замуж, то подберёт себе настоящего мужика без штанишек на лямках. А то, что придётся жить там самостоятельно, без поддержки, страшило и одновременно наполняло чувством собственного, Ивановского, достоинства, несмотря на предательски просверкивающую трусоватость, успокаиваемую тем, что никто не помешает, в случае чего, вернуться на старт. Ну, нет, она выдержит, не вернётся побеждённой, не дождёшься, дорогой Витюля, иначе, зачем жить. А пока… не заметила, как тоже задремала. Проснулась, когда за иллюминатором совсем потемнело, казалось, что самолёт повис в непроницаемой тьме, потеряв движение. Вспомнила, что время, однако, торопится навстречу, укорачивая дорогу к испытанию.
Во Владивостокском аэропорту было темно, пасмурно, холодно, неуютно и неприветливо. Зябко поёживаясь и нервно зевая, сгрудились в слабо освещённом зале с лавками, устеленными безнадёжно уставшими неудачливыми летунами. Настенные часы высвечивали четвёртый час, а табло – многие задержанные и отменённые рейсы. Прилетевшие бесцельно послонялись по пустому залу, убивая уже не торопящееся время, с трудом дождались багажа и, обрадовавшись согревающему движению, перетаскали экспедиционное снаряжение в угол зала, захламив его под негодующее ворчание дежурной уборщицы. В движении, да ещё в коллективном, люди раскрываются полнее и ярче, можно повнимательнее присмотреться к каждому.
Всего в экспедиционной команде, как и в футбольной, насчитывалось 11 игроков без запасных и обслуги. Самый дряхлый, с неясно выраженным возрастом за 50, траченный благородной сединой и самый внушительный по размерам, был, естественно, руководителем оравы, начальником экспедиции с прозванием Валерий Валентинович Венедиктов, а если по-кухонному, то Вал-Вал. Несмотря на возраст, явную пожухлость и убывающий интерес к науке и выдумке, он ещё не утратил наглой надежды вырваться из заношенных оков докторской степени и навесить на себя академическую мантию с соответствующим дополнением к зарплате. Скудость мышления и мыслительной отдачи не мешали иметь квалификацию ведущего специалиста, хотя ведомые давно уже обошли на повороте, и в струе никого из молодых и талантливых не было. Сохранению на кафедре помогали давняя дружба с деканом фака и солидарность таких же, как он, облепивших науку и не дающих продохнуть ничему свежему и опасному для них. А для укрепления солидарности в ходу были дежурные пикники семьями на дачах с неизменными шашлыками и аквавитой. «И вообще», - любил повторять Вал-Вал на таких шашлыках, - «главное, не надо чересчур мытариться, сочиняя что-то и куроча мозги, а полезнее числиться сочинителем, тем, кто пыжится, подбирая чужие материалы и переделывая их в свои. И не торопиться». В этот раз команда собиралась изрядно пощипать местную геологоразведочную экспедицию, пообещав руководству места для их опусов в институтских изданиях. Местным тоже хочется поиметь авторство, научный авторитет, а вместе с ним и кандидатский ярлычок. И Вал-Вал уверен, что взаимопонимание будет, и он продвинется на шажок к цели, хотя прежде уже отстал на два. Но для отчётности и подтверждения наукоспособности и одного хватит.
Семеро подчинённых одного среднего невнятного возраста, одинаково обросшие городской щетиной, тоже приехали с ложкой – кому позарез нужна статейка, кому уже материалы для начала диссертации, кому для её продолжения, а кому так, на всякий случай. Запомнить, кто есть кто, сразу невозможно. Все они были по виду, поведению и экипировке тёртыми не одной командировкой в греки и отличались приспособленностью к дорожным передрягам, не особенно соблюдая внутрикомандный этикет. Виктории никто из них особенно не пригляделся, да и они не особенно-то благоволили к новенькой, неясно от кого всунутой в их дружный коллектив и неизвестно на что годной.
Была и одна женщина, тоже впервые, державшаяся строго особняком, не допуская командировочного панибратства. Звали Софьей Иннокентьевной, и только так, без уменьшительного, тем более что ей явно было за сорок. Одета в поношенный джинсовый костюм и высокие зимние кроссовки. Потом уже Виктория услышала, что фамилия ей Парина, и что она спец по минералогии и петрографии, усердно занимается коллекционным сбором института и приехала для пополнения коллекции полу- и драгоценными камушками, для чего мыслила самостоятельно полазать по отвалам и карьерам местных рудников и пошастать по тайге в поисках жильных камушков в скальных выходах коренных пород. С Викторией она старалась не соприкасаться, очевидно, считая её непонятным и ненужным вложением в экспедицию по чьей-то начальнической прихоти. Да и менталитет, и интересы разновозрастных женщин были нестыковочными.
И, наконец, они с Родионом – явные шестёрки на подхвате. До сих пор никто толком не объяснил, что ей предстоит делать, зачем она в экспедиции. Больше всего Вика опасалась, что захотят употребить в занюханные кухарки, а она и варить-то ничего не умеет по-настоящему, а только из полуфабрикатов, да и то не любит. Самой хотелось бы ходить по тайге, лазать по скалам, сплавляться по рекам, посиживать у костра с песнями под гитару и мечтать вслух в палаточной тьме. А иначе, зачем было пылиться в такую даль?
Удалось примоститься на лавке в ногах скрючившейся от холода бабы, укрывшейся платком с головой, и вытянуть свои усталые онемевшие ходули, бездумно наблюдая за гоношащимся, очумело просыпающимся людом, зевающим и потягивающимся. Казалось, что никто никуда не спешит, не стремится, а приспособился жить здесь, оставив всякие надежды на скорый улёт. Голова стала бессильно клониться на грудь, а утомлённые глаза непослушно закрывались, как будто и она здесь давняя приживалка, и хотелось только одного – задремать, заснуть. Так и сделала с частыми тревожными просыпами, с раздражением взглядывая на своих, бодро вышагивающих по залу, копошащихся в багаже, и на Софью, отстранённо читающую какую- то книгу.
Только через два часа, при полном рассвете и ясном светиле, выкарабкавшемся из надгоризонтных слоистых облаков и устремившемся вверх по чистейшему бледно-голубому куполу неба, появился Венедиктов и дал долгожданную команду загружать аэропортовский грузовичок экспедиционным барахлом, а ещё через час они уже болтались, проваливаясь в воздушные ямы и вздымаясь на горки, на чартерном Ан-2, дрожащем в крупной лихорадке и заглушающем все звуки. Примостившись на неудобном металлическом сидении, Виктория с жадностью первооткрывателя наблюдала, как под двойным крылом самолётика побежала навстречу земля, потом широкая долина с извилистой мутной рекой и, наконец, уже далеко внизу сплошной сопочник, сначала невысокий и невыразительный, а вскоре с внушительными выположенными вершинами, теснящими друг друга и покрытыми густым лесом, а кое-где обезображенными выходами серых скал и россыпями курумников. Вверху – ясное золотисто-голубое небо, внизу – зелёно-бурая бугристая земля, между ними, застыв в неподвижности, дрожащий самолётик, а в нём – она, быстро утомившаяся от примитивности этошней природы. И ради этого стоило переться такую даль? Ещё большее разочарование нагнетали чувствительная сквозящая прохлада, безмятежно и бесстыдно распластавшиеся на экспедиционном имуществе соратники и Софья, укачанная Софья, натужно опорожнявшаяся в полиэтиленовый мешочек. Оставалось только закрыть глаза и постараться перетерпеть трясучий полёт, отдавшись на волю судьбы. Уже почти смирившись, увидела, что её манит пальцем с противоположной стороны один из семёрки, рыжий и патлатый Саша, Александр…, а отчество забыла. Отцепившись от режущего пристяжного брезентового ремня, она, раскорячившись, чтобы не потерять равновесия и не рухнуть на распластанные тела,