Фантомные боли смерти, или, как устроить идеальное общество в отдельно взятом населённом пункте.

существовать долго, а тем более достойно в этом паскудном мире, это противоречило законам системы. Здесь ублюдки были для системы, но не наоборот. Ну, и какая перспектива маячила здесь на горизонте у отдельно взятого ублюдка? Только смерть являлась той единственной реальной ценностью, доступной для него в этих “райских кущах”. Только смерть светила ему путеводной звездой на его скорбном пути. Только смерть была его главным призом, его долгожданной наградой, его единственным утешителем. Леший стремился к смерти. Это стремление сначала было неосознанным и смутным, но по мере осмысления этого вопроса он проникся им и уже сознательно двигался в этом направлении. Это превратилось в навязчивую идею, в его заветную цель. Леший желал быстро, легко и безболезненно, а, главное, незаметно и для себя, и для всего мира покинуть эту враждебную ему систему.

«Подсознательное стремление человека к смерти обусловлено абсолютной, бескомпромиссной, совершенно неподкупной честностью оной. Смерть ещё никого и никогда не разочаровала, не подвела и не обманула в его надеждах и чаяниях, – думал Леший, – подобных мне ублюдков, жизнью наказывают, а смертью награждают. Ну, и что же мешает мне поднять этот кубок над головой? Почему бы мне не забрать этот приз досрочно? Мне кажется, я уже давно заслужил эту награду, давно заработал своё законное право сдохнуть. Эту войну я проиграл. Возможно, мне и удастся выиграть парочку локальных сражений, но война проиграна безоговорочно, я разбит вчистую. Так что всё логично, всё закономерно. Свою бочку дерьма я выхлебал до дна. Довольно уже с меня всех этих “радостей” жизни, – так думал Леший, следуя в свой последний путь».

И другого пути стать человеком у него здесь не было. Тут сама система процветала за счёт ублюдков, но никак не наоборот. “Биологический мусор”, именно к такому виду живой природы причислял Леший самого себя. И имел на это полное право. В этом материальном мире он не смог добиться даже минимально приемлемого уровня существования. И не то, чтобы он был каким-то там идиотом, лентяем или алкашом, вовсе нет, просто доступ к этому самому материальному ресурсу для него был закрыт наглухо. “Человек с закрытой дверью” – так ещё называл он сам себя. Путь ему везде был заказан.

Леший уже давно выбился из сил в бесплодных попытках вырваться из этого своего убогого ничтожества. Чего он только не делал, чего не предпринимал, каких способов не перепробовал, сколько видов деятельности не сменил, а результат всегда был один и тот же, плачевный был результат. Всегда и везде повторялась одна и та же история. Его, словно пробку из бутылки, вышибало отовсюду. Он со свистом вылетал из всех, даже самых незавидных и малопригодных для работы мест. То он чем-то начальнику не понравится, то “дружный” коллектив вдруг начинает бурную, кипучую деятельность на предмет его выживания и отторжения из своих спаянных рядов, а то и вообще, вся контора развалится.

Это своё тотальное, беспросветное ничтожество Леший влачил стоически и с редким достоинством. Он спокойно и равнодушно презирал свою судьбу с её дебелой, непробиваемой предопределённостью. Леший только люто ненавидел ту непреодолимую, злую силу, что самым наглым и бесцеремонным образом вторгалась во все его начинания и вменяла ему свою своенравную прихоть и непреклонное самодурство. Он не ныл, не сетовал на свою долю и не посыпал голову пеплом, а просто упорно делал одну попытку за другой в плане изменения линии своей жизни, изменения хода событий. Он хотел освободиться из-под ненавистного, всеподчиняющего пресса предопределённости, переломить кривой, уродливый перст своей судьбы, он пытался разорвать этот порочный, замкнутый круг своей фатальной ублюдочности и вырваться за её пределы, сбежать на простор абсолютно другой реальности бытия.

И раз за разом получал жесточайший отказ от системы в этом, казалось бы, совершенно невинном своём желании. И с каждой новой попыткой его энтузиазм таял, а энергетический потенциал угасал. Ну, и совершенно предсказуемо наступил такой момент, когда его внутренней энергии не осталось совсем. Ему больше нечем было долбить эту непробиваемую стену фатума, этот дебелый монолит предопределённости судьбы. Леший иссяк, он потерял надежду. А без надежды жить невозможно. Настал тот самый важный и долгожданный момент в жизни каждого человека, когда появляется реальная возможность изменения своего генерального маршрута, своей дорожной карты. Пришло время сдохнуть! И Леший ни за что не хотел упускать столь редкий дар судьбы.

«Пока этот воздух пропитан ядом моего физического присутствия, ничего хорошего здесь со мной случиться не может априори! Это просто невозможно. Сама система не позволит, она этого не умеет, не прописана такая опция в её программу. Тут уж ничего не поделаешь, так она функционирует, таковы её базовые, фундаментальные настройки, – такое мнение имел Леший и на свой собственный счёт, и в отношении всего мира в целом, – вопрос заключается лишь в том, изменит ли система своё резко негативное отношение ко мне на более благожелательную позицию после того, как я оставлю её пределы? Или исчезновение из общей совокупности энергетик всей системы моей ничтожной персональной энергетики ублюдка ни на что не повлияет в этом мире, и я так и останусь здесь изгоем? И, что, интересно, лучше: эта обычная презрительная враждебность системы, или её благосклонность после моего физического исчезновения из неё? Наверное, всё-таки, было бы лучше, если бы ничего не изменилось, чтоб система осталась прежней, однозначно негативно настроенной по отношению ко мне, чтобы она не стала для меня дружелюбной и благоприятной. А то совсем уже будет какое-то несусветное паскудство. Экая пакость – посмертное признание, эдакая глумливо-лицемерная форма презрения. Прям, как в том стишке:

Когда я сдох и труп мой хладный
Глодали черви в яме смрадной,
Тогда раскрылись ради смеха
Все двери, что ведут к успеху.
Запрет, дебелым монолитом
Лежавший на пути закрытом,
Теперь по чьей-то злой насмешке
Растаял. И сошёл неспешно
Сонм удивительных даров.
И мутной мглы слетел покров.
Доступно стало всё, открыто.
Черпай бездонное корыто.
Успех, восторги и признанье,
Да пышногрудых дев лобзанья.
Капризной публикой обласкан,
Над их умами стал я властен.
Все стали чтить меня и помнить,
Читать взахлёб в полночьи тёмной.
Вздыхать над мыслью моей грустной,
Смеяться шутке простодушной.
И нет отказа мне нигде.
Желанным гостем стал везде.
И вот теперь богат и славен,
Известен всем, любим богами.
Я банк мечу, я правлю бал,
Сбылось с лихвой, о чём мечтал.
Познал я всё по полной мере:
Богатство, славу, поклоненье.
И стал мне сладок каждый вдох.
И что с того мне?
Я же сдох!

Н-да, интересный вопросик. А на интересные вопросы, как известно,  не бывает интересных ответов. Ну, да ладно, чего голову то себе зазря ломать, всё равно я об этом уже не узнаю. А вот интересно, когда человек перестаёт генерировать достаточное количество материального ресурса для нормальной, полноценной жизни, он начинает имитировать оную. А если ему не хватает этого ресурса даже для имитации, что тогда он должен делать? – часто задавался он подобным вопросом, – человечество же состоит из подонков и ублюдков, все остальные оттенки человеческой натуры являются второстепенными и малозначимыми, это лишь прикрытие, маскирующее её главную ипостась. Причём подонки доминируют над ублюдками. Сильный всегда живёт за счёт слабого! Так было, есть и будет. Таковы незыблемые, фундаментальные законы формирования всех стихийных, или упорядоченных скоплений двуногих, таковы негласные вечные ценности любого человеческого коллектива. И, если мне выпала доля быть ублюдком, то, что я могу сделать? Становиться подонком я не желаю категорически, но и дальше оставаться ублюдком тоже не могу.

Эх, надоела мне эта игра в одни ворота. Здесь такие, как я, не выигрывают! Нельзя садиться за стол с шулером и играть с ним его же краплёной колодой. Этот шулер всегда тебя надует и облапошит. В этой поганой системе у меня есть только один шанс выиграть – сдохнуть! Здесь только смерть готова играть со мной по правилам, но в такой “честной” игре главным призом и является сама смерть. И по-другому мне не выиграть. Ведь, выигрывает всегда только тот, кто устанавливает правила игры! И, если ты не способен на это, если не можешь подстроить систему под себя, тогда лучше, вообще, не начинать игру. А мне здесь никто и никогда не позволит менять условия. Это противоречит основополагающим принципам, на которых зиждется эта блядская система. Но ведь человек не может быть всегда не прав, это просто невозможно! А я, по факту, такой и есть – всегда неправый, – с грустью констатировал Леший, – моя неполноценность находится на какой-то недосягаемой для меня глубине, там, где определяется энергетика человека. Именно на этом загадочном уровне взаимодействия энергий и заложена моя нежизнеспособность. И, если представить всё, что меня окружает, как энергетические сущности, то я, как та же самая энергетическая сущность, совершенно не в состоянии взаимодействовать со всеми остальными. Уровень моей энергетической сопротивляемости слишком низок, катастрофически низок, просто несовместимо с жизнью низок. Или полярность моего биополя не та, что надо, но факт остаётся фактом, эта система меня всё время отталкивает. Печально, но с этим не поспоришь. Моя ублюдочность проявляется на генетическом, клеточном уровне. Такое не лечится. Чтобы такое исправить, необходимо перевернуть всю систему с ног на голову, или, наоборот, с головы поставить на ноги. Но разве такое возможно? Да ни в жизнь! Эта система никогда не повернётся ко мне лицом, а только всегда будет давить меня своим отхожим местом, – печально подвёл он итог».

Леший не сильно винил людишек в своих бедах, хорошо понимая, что они являются лишь инструментом в этом процессе, это сама система материальной жизни его гнобила и вытравливала из себя всеми возможными и невозможными способами. Он даже для определения “дружелюбности” окружающей среды придумал новую физическую величину: “Коэффициент концентрации мразья на один квадратный ублюдок”. Этот коэффициент у Лешего зашкаливал. И каждый раз после очередной безуспешной попытки оторваться от дна и хоть немного всплыть, он неизменно оказывался в одной и той же точке пространства и времени. И точка эта находилась на самой грани, на самом острие между жизнью и смертью. Ну, не принимала его существующая система материальной жизни, не желая терпеть в своих дружных, спаянных рядах. Она его отторгала и пыталась выбросить за свои пределы, вытолкнуть за свои границы и погрузить, а может быть и вернуть обратно в небытие.

И всё время, балансируя на этой узенькой грани между жизнью и