Искры

большинстве своём дёшево врут, не показывают многих важных деталей и нюансов подневольной советской жизни. Именно советской, сложившейся ещё во времена ГУЛАГа, в несколько дней внушающей  впервые попавшему сюда, что он никто и звать его никак. Нечеловеческие условия лишают не только свободы, но и здоровья, достоинства, элементарной гигиены…словно окунают с головой в яму с помоями, пропитывают непередаваемой ни на что не похожей вонью одежду и загаживают душу. Основная ошибка заключается в том, что часто путают тюрьму и зону – места во многом различные.
   В больших общих камерах следственного изолятора, по-простому тюрьмы, переполненных до того что на одно место приходится по два а то и больше человек, жизнь кипит полные сутки. Суетятся около единственной розетки желающие замутить чифира, кофе или  заварить быстрой вермишели, умело управляются они с кипятильниками заводскими и сделанными тут же из двух кусочков жести и спичек Кто-то жгёт газету от запаха, находясь за занавеской на дальняке – отхожем месте и предупредив присутствующих о своём намерении, чтобы те не начинали есть.
Разбились на группки, по двое, трое, некоторые всегда одиноки. Спят, читают, пишут письма, играют в шахматы, шашки, реже в запрещённые режимом карты, мастерски изготовленные из проклеенной хлебным клейстером газеты. Редко перестают в большой камере стучать зарики – игральные костяшки для нард. Кто-то поддерживает бродяжий ход: славливается с соседними камерами по воздушным или дальняковым дорогам, передаёт он малявы, слухи, приветы, прогоны, чай, сахар, сигареты…и даже одежду, книги. Самые умелые и предприимчивые находят общий язык с мусорами и через них отправляют и получают всё, что нужно, включая наркотики, водку, деньги.
  Тюремные дороги – интереснейшее изобретение подневольного человека. Славливаютя камеры плетёными из распущенных вязаных вещей нитями. Делается это через унитазную трубу или окно. Предварительно договорившись через пустую гулкую трубу, и поставив кого-нибудь на шухер около двери, в унитаз смывают шнур определённой длины с грузилом на конце и привязанными торчащими спичками. В другой камере делают то же самое. Нити переплетаются, цепляются спичками и получается дорога по которой переправляют всё, что угодно, плотно упаковав в полиэтилен.
  Воздушные дороги устраивать сложнее и опаснее, но зато так из некоторых камер словиться можно даже с волей. Из нескольких слоёв газеты склеивают духовую трубку и выстреливают бумажной стрелой с грузиком, тянущей за собой тонкую нить, на волю или на бумажный крюк, торчащий из окна другой камеры. За тонкую нить притягивают прочный шнур и готово. Риск заключается в том, что под окнами ходит мент с крюком и обрывает дороги, разживаясь куревом, сахаром, чаем…малявы относит он операм. Иногда самые рьяные из дворовых ментов обнаруживают в сорванных грузах какашки и слышат громкий гогот в камере.
  Большинство следственных камер тюрьмы похожи на  проточный водоём. Постоянно тусуют людей туда-сюда, из одной камеры в другую, кого на этап, кого на суд…Большую часть населения этих мест составляет так называемая теплотрасса – бомжи, пьяницы, деревенские мужики и молодёжь. Нет у них поддержки с воли, едят много баланды и довольны, сигареты и деликатесы могут получить за услуги: стирку, уборку, принеси-подай иди на х.. не мешай. Часть теплотрассы добровольно заезжает в тюрьму перед холодами в поисках пропитания, тепла, интересной компании…
  Другая часть сидельцев состоит из стремящихся. В основном это молодёжь, приверженная блатной романтике, живущая семьями и  наставляемая опытными зеками, покрытыми наколками, беззубыми, постоянно чего-то мутящими и неизвестно как оказавшимися на общем режиме вместо строгого. В таких семьях обычно один-два человека получают скудные передачи, которые делят на всех. Помимо этого выигрывают они в карты, меняют, иногда даже приходит что-то из общака, находящегося при смотрящем за корпусом.
  Громко сипя отжимаются от шконок молодые лысые бандиты. Такие, как правило, живут одиноко, не спеша перемешивают они тушенку с макаронами в глубокой миске и достают из тугого баула пару сигарет, чтобы обеспечит помывку посуды. Спят такие по одному не смотря ни на какую загруженность камеры и вечерами тихо разговаривают по сотовому телефону, закрывшись наглухо занавесками.
  Иногда попадаются совсем серьёзные люди. Держатся они обособленно, равнодушно и стараются попасть в другие камеры, менее населённые и более спокойные.  
  Может заскочить на несколько дней опытный маклер. Таким менты таскают по несколько здоровенных баулов, набитых вещами и продуктами. Активно выясняют они обстановку, ищут общих знакомых и земляков, меняют, играют и почти всегда выигрывают. Исчезают маклеры быстро, когда прощупывают сидельцев и ухватывают что можно. У них всегда есть деньги для перемещения по тюрьме тем более, что стоит это недорого. Ментам всё равно, где будет сидеть человек, если только по отношению к нему нету оперского интереса.
  Самые главные на тюрьме это опера. Через них можно сделать всё. Они имеют компромат почти на всех сотрудников изолятора и их козни бывают хитроумнее любого детектива. Если в интересах следствия на человека нужно оказать давление, то вольные опера связываются с опером тюремным и начинается разработка. Делается это через своих зеков, каковыми часто оказываются как раз те, кто громче всех поносит ментов и ратует за бродяжий ход. Ездят такие по тюрьмам страны под вымышленными именами с особыми сопроводительными документами. Никогда не работают они на родине, чтобы не нарваться на месть со стороны раскрученных ими земляков…
 
  Саша Красин двое суток просидел на краешке шконки около двери напротив параши. Спал он сидя. Доел бутерброды, принесённые дядей Олегом, попробовал картофельное пюре из порошка, угостили его чаем из вторяков. Почти никто не обратил особого внимания на парня с маленьким пакетиком, а по застиранной джинсухе лишь заядлый модник мог понять, что это богатенький сынок. Походил он на мелкого воришку. Усталость, неопределённость, теснота, тянущееся время, ужас от мысли, что в таких условиях придётся просидеть долго – эти безрадостные чувства терзали Сашку. Он оглядывался, прислушивался, ждал…

- Тихо, бродяги! Прогон от смотрящего! – прыщавый крепыш лет тридцати с наколотой смертью на плече развернул пришедшую по дороге маляву и ждал когда наступит тишина. -  Слушайте все! На централ заехал наркоторговец. Он продавал самодельные колёса от которых умерло три девочки. Зовут эту мразь Красин Александр. Достойные бродяги определили его наказать. Любая хата, в которой окажется это животное обязана призвать его к ответу за жизни девочек. Ответ отправить смотрящему. Алик Железный подписался.
- Есть такой? – спросил слезший с верхней шконки худой бледный зек в тельняшке. – Ты что ли? – уставился он на Сашку, подойдя поближе.
- Я. – Сашка встал и прижался к стене. – Никто не умирал…это ошибка.
- Вечером поговорим, когда Север проснётся. – худой подошёл к раковине и набрал кружку воды. – Думай, что сказать, парень.
  Потянулись часы ещё более томительные, чем раньше. Саня глядел по сторонам, прислушивался и ему казалось, что вся камера только и ждёт, когда представится возможность отомстить за каких-то девочек. Вдруг его прошибла током мысль – а что если и правда от последней партии кто-то умер? Ладони стали холодными и липкими, комок подкатил к горлу, сердце пустилось в галоп.
- Красин! – крикнул в приоткрывшуюся дверь контролёр. – С вещами на выход!
  Сашку привели в кабинет на  первом этаже корпуса. За столом сидел круглолицый майор и пил чай с печеньем.
- Ну что делать будем, Александр Петрович? – сухо спросил он. – Если честно, то хочется тебя отдать им, чтоб порвали…это же надо: три молоденьких девочки умерли. – он осуждающе смотрел на парня.
- Это ошибка. – Саню колотило, мысли и слова путались. – Не может быть! Я сам пробовал!
- Знаешь, сколько я этого тут наслушался. – равнодушно заявил майор. – Труп твой мне тут совсем не нужен…что же мне с тобой делать? – задумчиво почесал он подбородок.
- А можно меня в подвал?
- Да не положено. Проверки в любой момент могут придти.
- Помогите мне! – Саня был на грани, голос его дрожал, во рту пересохло. – Родители мои вам…они могут вам…
- Попробуем. – после напряжённых раздумий обнадёжил опер. – Пойдёшь в тихую хату на другой край корпуса. Фамилию тебе дадим Стёпин. Контролёров я предупрежу. Статья твоя будет 158- я, кража. Запомнил?
- Спасибо вам…
 
  Лишь позднее Саня осознал весь глубокий смысл выражения: «Кому тюрьма, а кому и тюрьмочка». Камера в которой он оказался никак не была похожа на предыдущую. Если прежняя была рассчитана на пятнадцать человек, но вмещала тридцать, то новая была четырёхместной.
  Из четырёх шконок одна оказалась свободной, на ней даже был хороший матрац с подушкой. Стены были оклеены обоями в синий цветочек и плакатами с девицами и машинами. На полу лежал ковёр, а над входом висел телевизор.
  Трое зеков приняли его радушно. Напоили чаем, накормили, хотя он и сопротивлялся, но они убедили, что это от чистого сердца и что он попал в очень хорошую компанию и никто ничего здесь мутить не собирается.
   Вскоре Сане принесли дачку в трёх картофельных мешках. Продукты, одежда, мыльно-рыльные принадлежности, постельное бельё…опытная рука уложила всё необходимое.
- Расскажи про волю. Как там сейчас? – спросил вечером Саню седой зек лет сорока, назвавшийся Трифоном. – Девки как там, трахаться не разлюбили?
- Трахаются. – довольно подтвердил оттаявший на новом месте Сашка. – Я в основном на дискотеках снимаю.
- А чего вы сейчас им залечиваете? На что они ведутся?
- На наркоту. – он заговорщически понизил голос. – На колёса или амфик.
- Ну, ну. Расскажи подробнее.
- Ну даёшь им закинуться, они и колбасятся до утра. А утром обещаешь ещё и на хату целый табор заманиваем. Спать мы не можем и тянет на разврат ну просто невыносимо. Их главное завести, они такое вытворяют…
 Разговор продолжался долго. Малик и Сафрон, двое других сокамерников, тоже участвовали в расспросах. После невыносимых условий Сашка расслабился в благожелательной обстановке и охотно рассказывал про прелести дискотечной жизни. Одичавшие сидельцы постоянно возвращались к девкам, и он, в который раз, со всё большими подробностями описывал свои похождения.
- Чего? – вдруг переменился в лице невысокий плотный Сафрон. – Саня, ты что лизал? – он испуганно переглянулся с остальными.
- Ё моё! – Трифон хлопнул себя по лбу. – Не хватало на старость лет зафаршмачиться…да, прикололся ты над нами.
- А что тут такого? – чувствуя как холодный пот в который раз за последние дни покрывает спину, пробормотал Сашка. – Это же все делают.
- Ну и делай! – вскочил Трифон. – А мы с тобой из одной кружки пили, за одним столом сидели! Чё теперь делать, Малик, как думаешь?
- Ну, вообще такая херня только кипятком смывается, если по понятиям…
 В камере повисла напряжённая тишина. На лицах опытных зеков играла смесь недоумения, разочарования, злости, даже отчаяния. Вся их долгая подневольная карьера была