...Так я виновен или виноват?
Был слишком слаб цветочный аромат
и я концовки приговора не расслышал.
Когда такой громадный аппарат
и рассылает, и хранит, и пишет,
и стебли трав за городом колышет,
мне нужен Тютчев, а не адвокат.
Нет, точно, сделать ничего нельзя.
Во рту клубится слово "невозможно"
и выплывает к небу осторожно.
Ах, если б знали, из чего гроза
над теми собирается, кто здесь
недавно перечитывал "Процесс"
и в тишине потом сидел тревожно,
кто видел дней логическую связь,
чья жизнь блестяще в ней не удалась,
как удаются кражи и побеги,
и прочие приметы человека.
По ним когда-нибудь нас будут изучать.
А мне в том будущем хотелось бы молчать
и быть на полке книжной тише снега.
Мне в оправданье нечего сказать.
Я говорить, быть может, не умею.
Но показать могу при надобности, где я
дар речи спрятал двадцать лет назад
и возвращался к месту преступленья,
как только сочинял стихотворенье.
Мне б самому себя, как вы меня, поймать.
Когда я выйду? До закрытия за час.
Как ловко всё устроено у нас.
Как хорошо, что некуда податься.
Как в камеру приятно возвращаться
и в холодильник выгружать пивас.
Вот стол и стул.
На случай выхода в начальство
плакат с красоткой закрывает лаз.
А впрочем, к чёрту всё... Остаться бы в пальто.
Пускай в итоге существует только тело.
Но эти мысли, что достались ни за что,
ни ложь не выскребла, ни бестолочь не сьела,
ни полюбил по-дружески никто...
И я на лавке в парке знаю, что
сижу по сфабрикованному делу.
И дух мой существует потому.
|