Рецензия на произведение Сергея Хамова «Капуста»

  Строго говоря, это анекдот. Точнее, наверное, «случАй» из жизни. Как таковой, он вполне имеет право на существование. В качестве юмористического рассказа он мог бы быть и посмешнее.
            При этом нельзя сказать, что автор не пытается как-то расцветить этот «случАй» стилистически. Пытается. Время от времени в достаточно лаконичном повествовании о том, как студенты решили подработать на овощебазе, прорываются такие, например, пассажи:
«Синий халат кладовщицы прекрасно сочетался с зеленой тоской, исходившей от ее съехавшей набок прически. Подобная композиция выглядела бы забавно в иных обстоятельствах, но в данном случае она слабо заражала оптимизмом и настоятельно советовала запастись терпением впрок. Впрочем, студенту, прослушавшему, в свое время, курс лекций по истории материализма, этого добра – не занимать».
Или: «Сейчас, когда наша жизнь обогатилась таким количеством красивых слов, не составило бы большого труда убедить себя и охрану, что мешок, вывалившийся за забор – не что иное, как маркетинговое исследование рынка. А может даже, и пилотный проект акции «Закрома Родины». Но, увы, тогда, выстроившись перед трехметровым забором, мы с обреченностью советских граждан понимали, что банально воруем капусту. В особо крупных размерах».
            С этими попытками связана первая претензия к рассказу.
            Распространено убеждение, что прозу сочинять легче, чем стихи. Не надо заботиться о размере, рифме и т.п. На самом деле это далеко не так. М.М.Бахтин, в частности, когда-то блестяще показал, что проза – это второе диалектическое отрицание. Поэзия возникает гораздо раньше именно как отрицание первое, отталкиванье от обыденного языка, новое «слово о вещах», по выражению М.М.Бахтина. Проза «как бы» возвращается к обыденному языку. На самом деле это, прежде всего, «слово о словах».
            В связи с этим возникает проблема языка рассказчика (а также, конечно, и языка конкретных персонажей прозаического произведения) Остановимся именно на языке рассказчика. У остальных персонажей рассказа собственная языковая зона практически, по-моему, не проявлена. Однако и языковая позиция рассказчика проявлена лишь эпизодически. Мы понимаем, что он тоже студент и что он стремится острить.
            Есть масса возможностей для создания «зоны рассказчика», которая способна углубить ироническое отношение к действительности. В памяти, например, всплыл рассказ Довлатова о приключениях его героя на овощебазе. Довлатов с самого начала своего сочинительства стал пользоваться одним формальным, но, по-моему, очень действенным приёмом. Все слова в его предложениях начинаются с разных букв алфавита. Это, во-первых, неминуемо делает предложения короче, во-вторых, вынуждает выискивать синонимы, а в-третьих (и это, наверное, главное) само по себе создаёт образ ироничного и немногословного рассказчика, который присутствует буквально в каждом предложении всех его произведений. Это только один приём, их на самом деле множество. Задача автора сделать так, чтобы рассказчик «идеологией» (выражение М.М.Бахтина) своего языка освещал все события рассказа, чтобы его ирония не выглядела достаточно случайными попытками сострить (см.цитаты выше) Можно, например, сделать рассказчика пожилым человеком, вспоминающим о своей юности, можно (почему бы и нет?) сделать его девушкой-студенткой, случайно зашедшей в комнату, комсомольским активистом, начинающим фарцовщиком  и вообще «деловым», «ботаником»… Любая из этих позиций дала бы возможность резко углубить ироничность рассказа и осветить дополнительным светом события.
            Фабула и сюжет рассказа практически неразличимы, что вполне допустимо для короткого рассказа. Однако и здесь я бы подумал о том, как сделать более ударным финал: « - Обои…
 - Кого? – отложил Саня в сторону вилку.
Юрик в прямом смысле слова выразительно шевельнул левым ухом».
            Кстати, это шевелящееся левое ухо появляется и в начале рассказа. Оно слабо обыграно (а мог бы появиться запоминающийся, отличный от других персонаж; то же касается и двух других студентов, за которыми не закреплены сколько-нибудь запоминающиеся – и, меру сил, остроумные! – черты) Опять-таки автор понимает, судя по всему, необходимость создания ударных точек, «пуантов». Например, когда студенты едут на базу, они оплачивают проезд, когда едут обратно, наворовав капусты, они его не оплачивают, потому что теперь они, по выражению одного из них, «банда».
            Возвращаясь к противостоянию фабулы и сюжета. Вполне можно было бы углубить смеховое начало в рассказе, если бы, например, студенты с самого начала предстали как группа раздолбаев-неудачников (и каждый раздолбай по-своему) Можно придумать и совершенно другие ситуации (например, они все голодающие отличники), это дело автора, но в таком случае заиграла бы в полную силу «зона рассказчика», появились бы «зоны» языков других персонажей, а сюжет стал бы шире конкретной фабулы.
            Всё вышесказанное свидетельствует о том, что автор стремится не ограничиваться простым изложением «жизненного случая», но пока находится, в общем, в пределах арифметики прозы. До алгебры он ещё не дошёл, хотя представление о ней имеет. Неловко выступать с саморекламой, но я бы порекомендовал автору познакомиться с моей книжкой "Что такое искусство?" -  http://fabulae.ru/autors_b.php?id=9431. Там много рассуждений о структуре прозы. Общая оценка - 8 баллов.