Лето любви и смерти

и удаляется, нетвердо ступая на тоненьких каблучках. Нинка выставляет ей вслед палец пистолетиком и делает: пу! Она явно пребывает в прекрасном расположении духа.
– Слушай сюда, – воинственно обращается она к Корольку. – Убийцу Владьки надо найти. И вовсе не потому, что хочу отомстить за смерть своего благоверного, а чтобы не трястись от каждого телефонного звонка. И вообще противно, когда какой-то жирный потный следователь прямо намекает, что кокнула муженька я. Паразит! Так вот. Я тебя нанимаю. Будешь работать на меня.
Он усмехается в ответ, при этом прихотливо изгибается едва заметный шрамик, пересекающий его левую щеку от уха до уголка рта.
– Да будет тебе известно, Нинок, я не имею права заниматься частным сыском. Если начальство про такое узнает, меня запросто попрут из органов.
– Неужто не хочешь утереть всем ментам нос? – не унимается Нинка. – Покажи, что ты настоящий опер. Разве преступники не должны сидеть в тюрьме?
– Знакомая сладкая песенка, которую сам когда-то напевал. Дорого бы я дал, чтобы так происходило… А, была не была. Я берусь найти убийцу твоего мужа. Довольна?
– О сумме договоримся, не обижу, – обещает Нинка. – А сейчас отчитайся мне как заказчице, что намерен предпринять.
– Ямщик, не гони лошадей, – осаживает ее Королек. – Информацию буду давать тебе только ту, какую считаю нужным. И то в общих чертах. Иначе не сработаемся.
– Согласна, – быстро кивает Нинка.
– Тогда кое-какие предварительные размышления, – смягчается Королек. – Версия первая. Убийство на почве ревности. Под подозрение подпадают те, для кого связь Владика и этой дамочки – зовут ее, кстати, Ксения, и годочков ей тридцать четыре… те, для кого эта связь – нож острый. А таковыми могут быть отвергнутый возлюбленный Ксюши или… ты.
Нинка теряет дар речи и только издает квохчущий звук, означающий предел возмущения.
– А ты как думала, моя прекрасная леди. Ты и есть первая кандидатка в душегубы. Наняла пару дуболомов и…
– Так ведь я ж сама прошу расследовать убийство Владьки! – Нинка аж подпрыгивает на стульчике. – Выходит, я за свои кровные против себя же и копаю! А про звонок забыл? Не кого-нибудь – меня угрохать обещали!
– Да, звонок был, точно. Но кто слыхал, с кем ты общалась и о чем была беседа?
Корольку явно доставляет удовольствие поддевать нанимательницу. А может, нарочно дразнит, чтобы разозлилась и отказалась от его услуг? Но Нинка не из таковских. Скрипнув зубками, она цедит:
– Продолжай.
– Успокойся, Нинок, как я уже говорил, этот вариант почти невероятен. Вариант второй – деньжонки. С подвариантами. Во-первых, Владика могли уничтожить конкуренты, во-вторых, – братки, с которыми он не поделился, как следует. У него ведь наверняка была «крыша». Или я заблуждаюсь?
– «Заборские», – опустив глазки, кратко отвечает Нинка.
– Серьезные ребята. Проутюжить и прикончить – в их стиле. Кстати, ты сказала об этом следаку, который ведет дело?
– Само собой.
– И что?
– Вроде как принял к сведению.
– Наконец имеется еще один очень занятный подвариантик. Отношения Владика и Ксюши могли быть не только деликатного свойства, но и вполне деловыми… Впрочем, давайте-ка оставим печальные проблемы и насладимся ниспосланной небом пищей, – и Королек дружелюбно подмигивает девочке-ковбою, принесшей на подносе еду.
– Привет, – раздается над моей головой.
Господи, Мика, бывший мой дружок! Пухленький, весь лучащийся, в беленькой безрукавочке и бежевых летних штанишках.
– Разрешите. – Со своей очаровательной бесцеремонностью, сражающей женщин наповал, Мика присаживается на стул и обращается ко мне, ничуть не смущаясь присутствием посторонних: – А ты похорошела.
У него бархатистый баритон, которым он играет, как оперный певец. Отлично понимаю, что Мика бессовестно врет, но почему-то приятно.
– Как на личном фронте? Без перемен? – продолжает Мика типовой разговор, точно ведет по лекалу.
– Гнием помаленьку. Лучше поведай о себе.
– А, ничего интересного, – отмахивается Мика. – Менеджерствую. Бабки капают. Причем, недурные.
– Что ж это у тебя за работенка такая лакомая? – вклинивается Королек, фамильярно обращаясь к Мике на «ты». Кажется, мой старый знакомый ему не слишком симпатичен. – Может, и я смогу пристроиться?
– Секрет, – уклоняется от ответа Мика.  
– Не женился? – это уже я.  
– В поиске.
– Кто сегодня разделяет твою неугомонную жизнь и постель? Как всегда – дама бальзаковского возраста, соскучившаяся по мужской ласке?
В сладких Микиных глазках горький укор.
– Да будет тебе известно, Натали, я – скорая психологическая помощь. Неотложка. Согреваю женские души, озябшие на беспощадном жизненном ветру, – эти слова Мика адресует вылупившейся на него Нинке, безошибочно угадав в ней именно такую душу.
– Насвистывай свои сказки другим. Просто с нашим братом – одинокой бабой – легче иметь дело. Много не требуем, за малое благодарны.
– А ты стала жестче, – Мика озадачено вглядывается в меня, как в сфинкса, загадку которого ему необходимо разгадать. – И самостоятельнее. Мужское влияние. Не угадал?
– Жизнь просветила.
Как будто ниоткуда колокольчиками вызванивается мотивчик попсового шлягера. Мика лезет в карман, достает мобильник и почти поет игриво, нежно и многообещающе:
– Да-а-а?
И тут же выражение его подвижного, как у клоуна, пухлого бабьего лица резко меняется. Даже не страх – ужас расширяет его глаза.
– Извините, господа, дела… – бормочет он торопливо, срывается с места и уносится, не забыв напоследок сделать ручкой.  
– Однако, – комментирует Королек…
Вываливаемся в нескончаемый вечер. От возбуждения Нинка трещит, не переставая.
– Скорых результатов не жди, – охлаждает ее Королек. – Дело очень даже непростое. Казалось бы, ясно как божий день. У твоего муженька «крышей» были «заборские». Похоже, они его и кончили. А теперь представь на миг, что я на них вышел. Дальше что? Это крутой мэн из киношного триллера может заглянуть к бандюганам на огонек, вышибить ногой дверь и процедить небрежно: «Кто из вас, мразь, Владика замочил?» Да если я только пальчиком трону верхушку «заборских», меня тотчас из ментуры попрут, потому как среди наших имеются их ребята, причем не рядовые менты. И это в лучшем случае. А в худшем – и пальчик оттяпают, и башку. Так что действовать придется крайне осторожно.

* * *

Весь следующий день меня преследует невесть откуда взявшаяся тревога. Возможно, из-за собирающейся грозы. С утра небо обложено клубящимися иссиня-черно-фиолетовыми тучами. Ветер метет клубы пыли. В салоне понемногу меркнет свет, даже мой любимый ангелок как будто цепенеет в страхе и смятении, тускнеют его позолоченные крылышки.
Около шести вечера природа, празднуя самый долгий день в году, дает торжественное представление с артиллерийской канонадой грома и фейерверком молний. Затем на сцену врывается главный герой феерии – чудовищный ливень, заволакивая окна сплошной пеленой, и по ней время от времени точно пробегают судороги ярости. В салон заскакивают прячущиеся от водопада горожане, которых обычно сюда пряником не заманишь. Время тянется, а бушующая вода не иссякает.    
В семь часов собираюсь прямых ходом отправиться домой, но вспоминаю, что надо бы купить продуктов, и отправляюсь во «Вкусноту» – магазинчик из прежде Владиной, а нынче Нинкиной гастрономической вселенной. Это не по пути, и объяснить самой себе такое решение я не в силах, наверное, подспудно хочется хоть чуточку продлить насыщенную риском жизнь, к которой сподобилась прикоснуться. Если верить Пушкину, «все, все, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья – бессмертья, может быть, залог!» Уж не бессмертья ли мне захотелось?
Под ливнем, непрерывно молотящим по зонту, втискиваюсь в забитый до отказа трамвай. Еду, покачиваясь, стиснутая толпой, вдыхаю замешанные на дожде человеческие запахи и гляжу, как за мутными стеклами льется вода. Вылезаю. Перепрыгивая через лужи, бегу к магазинчику. Он переполнен. В тесноте, суете и толчее сную среди полок, продавцов и покупателей.
При этом как бы ненароком, независимо от собственной воли разглядываю продавщиц, кассирш, охранников. Неужели никто из них не знает, отчего убили их босса? Они запарены до предела. Руки продавщиц так и мелькают, укладывая и расставляя пакеты, банки, коробочки. Кассирши работают как автоматы. Охранники вроде бы шатаются без дела, но чувствуется, что и они утомились за день смертельно. Один из них, кудрявый смазливый парнишка с внешностью киногероя, заметив мой бегающий взгляд, неторопливо провожает меня до кассы, внимательно наблюдает за тем, как расплачиваюсь, убеждается, что ничего не украла и разочарованно отчаливает.
Выпадаю под дождь. Вокруг пузырями вскипает вода, грязными потоками струясь по асфальту. В такие минуты город, в безоблачные летние дни веселый и разноцветный, смотрится замарашкой. Вдруг замечаешь, что испятнанные подтеками стены зданий облуплены, выкрашены небрежно, как будто второпях, а балконы завалены хламом.
– Привет, – под мой зонт заглядывает лицо Мики, его рыжеватые волосы потемнели и блестят от дождя. – Дастиш-фантастиш! За короткое время встречаю тебя уже во второй раз! Ната, это судьба…
– О чем ты, Мика?
– Эх, Натали. Ты уж прости меня, недоумка, за то, что когда-то покинул тебя ради другой. Так ведь я потом и от нее спасся бегством. К следующей. «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» – это не про меня. Не родилась еще та фемина, из-за которой я прекращу вечный поиск, и покой мне только снится! Но ты в моей жизни не проходная фигура. Ты… Да что там говорить, я тебя до гроба помнить буду…
– Фу, какие мрачные слова, Мика, на тебя не похоже. И, погоди, тебе в какую сторону?
– Пожалуйста, не перебивай! Я, может, тогда, в прошлом, немножко посмеивался над тобой, называл Мышкой-Наташкой…
– Вот не знала.
– Нет, это я так, про себя называл, любя. Мне забавно было, что ты живешь в своей норке. Носик высунешь – и обратно… Но я не об этом…
– Никогда не видела тебя в таком состоянии. Ты не заболел, Мика?
– Теперь я понимаю: меня послали к тебе оттуда… – он поднимает палец вверх, – как ангела-хранителя, чтобы предупредить: не якшайся с теми ребятами, что сидели с тобой в «Охотниках». Забейся опять в свою норку и замри! Замри и не дыши! Авось пронесет.
– Ты-то каким боком с этим связан, Мика?
– Даже не спрашивай, все равно не отвечу. Тайна Полишинеля… Тсс! – Он прикладывает палец к губам. – Меня уже нет.
– Уезжаешь?
– Растворяюсь. Я тебе приснился, я фантом, тень теней. Прощай, Ната! И помни, что я сказал!..
И, вынырнув из-под зонта, он пропадает в толпе.

Ближе к ночи выхожу на балкон. Самый долгий день передал свои права Его Вечернему Светлейшеству. От туч не осталось и следа, распахнулось наполненное сиянием небо, в котором зависли редкие бело-дымчатые облака. Чуточку похолодало и посвежело. Остро, пьяняще пахнет травой и листьями. Над городом выгнулась радуга, вызывая во мне глупый девчачий восторг, и отчего-то кажется, что вместе с ливнем исчезли все мои беды, и начинается новая жизнь, светлая, чистая, как послегрозовое небо. Вдыхаю ее полной грудью, задыхаясь от счастья. Нет, Мика, я не хочу в норку, мне нужен весь этот мир!
От