черной обложке, а мужчина – в цветущем возрасте. Глядя на вошедшего, можно было залюбоваться, не сразу понимая, что является украшением чего - или мундир был украшением мужчины, или же хозяин мундира был его украшением. Они дополняли друг друга, создавая ощущение полной гармонии, в поисках которой и шли сюда люди, не находя ее там, снаружи, за дверью здания.
Видимо, неуверенный вид Виктора Петровича выдавал его слабую надежду на успех и понимание, когда он излагал свой вопрос о возможности наказания жуликов, обставлявших свои пакостные делишки солидными бумагами. Такой возможности служитель закона не усмотрел в случае с дедом.
- Вы, конечно, можете написать заявление – это ваше право, на него никто не посягает, - участливым тоном разъяснял он. - Только должен Вам сказать, что в вашем случае все по закону. Договор подписан, стоит подпись покупателя. В таких случаях обычно отказывают в возбуждении дела, - развел руками дежурный прокурор, словно расписываясь в своем бессилии и давая понять, что все расставил по своим местам.
- Странно, - не удержался Виктор Петрович. - По нынешним законам выходит, что если ребенка заманили конфеткой в машину и похитили – это значит, что он сам виноват? Ведь он сам сел, никто его не принуждал. Сел и уехал. Все по закону. Ах, да! Похитители еще могут бумажку показать с его подписью о том, что он добровольно сел в машину. Вы опять скажете, что все сделано с соблюдением закона? - усмехнулся Виктор Петрович. Он встал, не ожидая никакого ответа: - Над крыльцом вашего красивого здания не хватает плаката большими буквами: СПАСЕНИЕ ЛОХОВ - ДЕЛО РУК САМИХ ЛОХОВ! Тогда люди не будут беспокоить вас по таким пустякам, да и я обратился бы к вам только тогда, когда моего деда ограбят, зарежут, сожгут его дом. Во всех остальных случаях, выходит, жулики недосягаемы и ненаказуемы. Теперь я буду об этом знать.
Виктор Петрович вышел из прокуратуры, не обращая больше внимания на архитектурные прелести здания, вся сила которого была в его фасадных формах, а не во внутреннем содержании. Виктор Петрович не мог больше упрекнуть себя в бездействии, однако чувство беспомощности никуда не исчезло. Что еще он мог сделать? Этот вопрос не оставлял его в покое. Неожиданно для себя он сел и написал то ли заметку, то ли фельетон о своем визите в прокуратуру. Он надеялся, что хотя бы газета обратит внимание людей на беспомощность стариков и их беззащитность перед жуликами с приятными манерами. Он надеялся, что его заметка заставит людей задуматься и принять меры без оглядки на государство, органы которого ничего не могут сделать, все более превращаясь в украшение государственной машины.
Виктор Петрович не ожидал, что напишет, что пойдет в газету, но он сделал это. В отличие от здания прокуратуры, здание редакции городской газеты ничем не привлекало глаз, кроме маленькой таблички на входной двери, да и внутри помещения редакции оказались далеки от блеска и лоска служителей закона. Узкие коридорчики и маленькие кабинетики больше напоминали мышиные норки, чем место, где вершилось таинство зачатия городских новостей. Все было блеклым, тусклым, серым.
В кабинете, куда ему посоветовали обратиться, сидел полный, грузный мужчина, вид которого не мог дать ответ на вопрос о том, что держит его здесь, среди этих стен в таком почтенном возрасте. Наверное, причиной тому были тишина и спокойствие, что царили в кабинете, недоступном для шума домочадцев и внуков.
Выслушав Виктора Петровича, заслуженный журналист взял его текст и молча прочел. Виктор Петрович первым нарушил молчание:
- Раньше, давно, в советские годы, в газетах печатали фельетоны. Я сейчас газет не читаю и не знаю – печатают их или нет. Гонорар мне не нужен, - добавил он. - Тут не до гонорара. Свое бы вернуть.
Мужчина задумчиво потер переносицу:
- Ну, не знаю, - покачал он головой. - Опубликовать такое – прокуратура на нас обидится.
- На что тут обижаться? – не вытерпел Виктор Петрович. - Я никого не обидел, во-первых, а во-вторых, это ведь не вы написали, а ваш читатель, желающий помочь людям, еще не попавшим в такую ситуацию. Что тут такого? – пожал плечами он.
- Вот что, - решил журналист. - Вы оставьте свой номер телефона. Мы Вам позвоним. Я не один все решаю.
Из редакции Виктор Петрович вышел, окончательно уверившись в своем мнении. Его попытки приобщиться к работе шестеренок государственной машины провалились в вату, увязли в тесте, о котором больше ста лет тому назад писал Лесков. Несмотря на это все шестеренки крутились, органы государства работали, своим видом украшая и панораму города, и окружающую жизнь людей. Трещина, расколовшая здравый смысл мира, была этим органам не по силам. Виктору Петровичу надо было не бороться с ней, а спасаться от нее, спасать своего деда своими силами. Ему оставалось надеяться только на свой план, чтобы достать незваных торговцев и отбить у них охоту к этому занятию, по крайней мере, в пределах одной улицы. Он посвятил в свой план деда и его соседку. Запах денег не оставит жуликов в покое. Они объявятся вновь. Ему оставалось надеяться только на свои методы, зная, что защищать его деда больше некому.
Но планам Виктора Петровича не суждено было осуществиться. Он давно привык относить такие случаи под категорию «человек предполагает, а бог располагает», хотя в этом случае язык не поворачивался упоминать про бога. Разве мог бы господь позволять творить такое? Все планы Виктора Петровича словно провалились в ту трещину, что расколола здравый смысл реальности сегодняшней жизни. Он с ужасом обнаружил, что трещина эта гораздо шире, чем он предполагал, когда столкнулся с фактом беззащитности таких стариков, как его дед.
В прокуратуру он нанёс визит осенью, а зимой ему пришлось забыть и про свой визит, и про шустрых газовиков. Однажды, перед его уходом, дед неожиданно пожаловался, что до пенсии ещё далеко, а у него осталось всего две тысячи рублей.
– Не понял, - удивился Виктор Петрович. - Тебе на прошлой неделе пенсию принесли. Где она? Все семнадцать тысяч израсходовал? Как так?
Дед, сидя на табурете, развёл руками:
- Приходил на днях паренёк. Сказал, что наш участковый. Показал удостоверение и сказал, что пенсионерам носят фальшивые деньги. Надо их на экспертизу забрать. Вот и оставил мне две тысячи.
Виктор Петрович, как стоял, так и сел рядом, на железный сундук под окном. В голове всё перемешалось:
- Как?! Так просто взял и забрал?! И никакой бумаги взамен не оставил, никаких следов?! Он хоть в форме был?! - набросился Виктор Петрович на деда. Но дед был по-детски невозмутим:
- В курточке серой он приходил. Худой. Высокий.
Виктор Петрович вдруг почувствовал, что ему стало мерзко и противно. Он знал, как бывает противно и мерзко организму от чрезмерного вливания в него водки или тому подобной жидкости. Всего несколько раз в жизни у него ситуация с этим вопросом выходила из-под контроля, и он расплачивался каждый раз за это жуткими муками организма. Было это на дне рождения его жены, на его собственном юбилее. Вспоминать о тех муках не хотелось. Сейчас, сидя на обитом железом сундуке, он понимал, что противно было не его организму. Противно было его душе. Факт наглого, циничного обмана вызывал в его душе рвотные позывы, словно её переполнило гадостями жизни, подобно организму, перебравшему водки. К горлу подкатил комок. Надо было что-то делать. Вдруг он спохватился:
- Слушай, дед, я смотрю, на тебя нет никакой надежды. Ты умудришься ещё и все свои гробовые деньги отдать, что на похороны копил. Они хоть на месте у тебя? - в его сердце росло беспокойство. Дед успокоил его:
- На месте они. Где лежали, там и лежат, - но Виктора Петровича это не успокоило:
- Нет уж. Так дело не пойдёт. Пусть они у меня хранятся. Так мне спокойней и они целей будут. Давай-ка я их заберу с собой. В покое тебя не оставят.
Дед молча встал с табурета, взял кочергу от печки и прошёл в комнату. Там он подошёл к большому платяному шкафу и начал под ним шарить кочергой. Из-под шкафа показалась сумочка типа дамской косметички с замком - молнией. Виктор Петрович поднял её и раскрыл замок. Внутри толстой пачкой лежали тысячные купюры. Виктор Петрович покачал головой:
- Да, хороший улов был бы для жуликов. Вовремя я про них вспомнил, - он достал из сумочки пять купюр и протянул деду:
- До пенсии теперь тебе хватит, а остальное я с собой заберу. Я поехал в милицию, то есть, в полицию. Закрой за мной калитку. Не открывай никому. Как тебе ещё говорить? Не знаю.
Выйдя от деда, он зашёл к его соседке, на другую половину дома. Соседка получала пенсию в один день с дедом. Оказалось, что к ней никто не заходил насчёт фальшивых денег. Узнав про историю с дедом, Валюха, как называл её дед, до крайности расстроилась, видимо, догадавшись, что деньги теперь занимать будет негде. Основная часть её собственной пенсии маячила под столом в виде пустых бутылок.
- Да как же это?! Да что же это такое?! - громко причитала она, сидя на табурете и хлопая себя по коленкам. Виктор Петрович молча вышел.
Райотдел милиции был недалеко. Вход в его коридоры охранял дежурный за стеклянной перегородкой. Ему Виктор Петрович изложил причину своего визита, возмущенный и до крайности решительный. Дежурный не выразил ни сочувствия, ни удивления, ни возмущения. В отличие от Виктора Петровича, дежурный каждый день имел дело и не с такими фактами. Он просунул в окошко чистый бланк: " Пишите заявление" - и снова уткнулся в свои бумаги.
На бланке было отведено всего несколько строчек для изложения сути заявления. В этих строчках надо было как-то уместить лишь факт наглого обмана старика, а не те чувства, что переполняли Виктора Петровича и никак не могли бы уместиться в этих строчках. Пока он пытался скомкать свои чувства до размеров конкретных мыслей и бесстрастных фраз, сзади к нему кто-то подошёл. Виктор Петрович отвлёкся от раздумий и обернулся. Возле него стоял молодой парень среднего роста, неприметного вида, причём, настолько неприметного, что через пять минут Виктор Петрович не смог бы вспомнить ни его примет, ни его одежды, словно это был человек-призрак, ненавязчиво предлагавший ему свои услуги.
- Здравствуйте, - спокойным голосом произнес незнакомец. - Мне дежурный рассказал про Ваш случай. Я оперативный работник, - при этом он не
