Не более трех раз кряду...

упрямого и пьяного посетителя, придавал ему ускорение при помощи самого примитивного удара коленом под тощий зад разбушевавшегося его сиятельства.
Владимир плача от обиды и как ему казалось оскорбительного для него неверия со стороны старого служаки-швейцара, шатаясь и спотыкаясь, шел к себе домой, сбрасывая с себя по дурацкому своему пьяному обычаю шубу и шапку и с каким-то дешевым купеческим шиком отбрасывая их в снег, далеко позади себя…

8.
- Что Володя,- промычал сам себе Лунев, проснувшись под утро и мучаясь страшной головной болью.
- А не пора ли тебе возвращаться домой? Смотаюсь, пожалуй, с Наташкой на Кавказ и домой. Хватит, отдохнул, пора и честь знать, да и Юрку уже давно пора в школу устраивать, здоровый уже парень, а все один год церковноприходской…
Владимир со стоном наклонился и вытащил из-под кровати желтой кожи ридикюль, где он хранил свое золото, советский паспорт и мятую книжицу комсомольского билета.
- Нда - удрученно протянул он.
- Такого пассажа я не ожидал. Тут не то, что на Кавказ, на одну приличную ставку и то не хватит…
На дне ридикюля, тускло блестела всего одна монетка.
Лунев подошел к окну и с тоской посмотрел на серый, февральский рассвет, на серые силуэты домов напротив, на серую фигуру одинокого мужика, стоящего под газовым фонарем и практически в упор разглядывающий его окно.
- Стоп, стоп, стоп - тихо простонал Владимир, опускаясь на кресло стоящее поодаль.
- Что-то мне это лицо кажется знакомым…
Он вспомнил, что за последние дни уже не раз ему встречался этот человек с лицом подпорченным псориазом.
- Пасут сволочи. Как пить дать пасут…
Заскучал он, вспомнив, что не раз в свое время читал, там еще, у себя дома, что сыскное дело в дореволюционной России было поставлено на необычайную высоту…
Выбежав в подъезд и кликнув вездесущего дворника, татарина из Поволжья, он вручил ему клочок мятой бумаги - письмо к Наташе, наспех написанное им тут же, на лестничной клетке:

«Дорогая Наташа, срочные дела вынуждают меня спешно покинуть Москву. Вернусь через несколько дней.
. Прошу тебя, не думать обо мне плохого, но если я для тебя что ни будь, значу, срочно и безотлагательно, сейчас же съезжай со своей квартиры и жди меня в тех номерах, где ты жила до нашей встречи. По возвращению все объясню. Твой Владимир».
Татарин, получивший от напуганного молодого человека целую горст медяков радостно поспешил по уже давно известному ему (он и раньше передавал подобные послания этой молодой женщине) адресу, а Владимир, прихватив последний золотой и рассовав документы по карманам своего дорогого (по последней Парижской моде) костюма, с самым независимым видом вышел на улицу.
Филлер, пропустив молодого человека на двадцать – тридцать шагов впереди себя и упорно читая газету на ходу (ну и жох!), двинулся следом.
И напрасно Лунев почти бегом плутал по переулкам и тупикам Арбата, сыщик с псориазным лицом все, также упрямо уставившись в развернутую газету каждый раз, оказывался на расстоянии видимости.
Но все ж таки Володе повезло: резко повернув в противоположную сторону и почти столкнувшись с настырной ищейкой лоб в лоб, он, приподняв приветственно шляпу, почти бегом кинулся в проходной подъезд, вынырнул с другой стороны дома и, не обращая внимания на удивленные лица редких прохожих, как был в своем шикарном костюме, так и прыгнул в угольный люк, спешно прикрыв дверцу над головой.
«Шершавый», почти бегом выскочил за ним, но его удрученному взгляду предстал практически безлюдный
запорошенный жиденьким снежком Серебряный переулок.
- Ушел сволочь,-
сплюнул тот с досадой и, пробежав еще пару кварталов для очистки совести, отправился писать докладную записку…
Володя подбежал к своей, если можно так сказать уже родной лестнице практически успокоившимся и, посмеиваясь, ступил на первую скобу.
- Тоже мне, сыскарь нашелся. Сейчас еще столько же нашлепаю и всю вашу хваленую жандармерию вместе с тобой, шершавая твоя рожа, куплю с потрохами.
Шкаф как обычно отодвинулся практически без усилий и тут Лунев увидел,…нет, скорее почувствовал, что в его комнате кто-то есть. Воздух в квартире был буквально пропитан алкогольными парами, а со стороны любимого Луневского дивана доносился мощный, с переливами и всхлипыванием мужской храп.
- Засада! - пораженно шепнул молодой человек и аккуратно выглянул из проема.
Его диван и в самом деле был самым наглым образом занят.
Огромный детина, в черном костюме и мятых брюках, не снимая обуви согнувшись в позе эмбриона, лежал поверх клетчатого пледа и откровенно спал. В изголовье, на полу стояла целая батарея из пустых водочных бутылок, а на венском, колченогом стуле, придвинутом к дивану вплотную, лежал самый настоящий, правда несколько запылившийся пистолет.
Обложенный со всех сторон техник смотритель на цыпочках прошел на кухню, снял телефонную, замотанную кое-как изолентой трубку и набрал номер своей начальницы, Мухиной.
- Это я, Володя - прошипел он…
На другом конце провода, сквозь шорох эфира, обрывки чьих-то разговоров и судеб он услышал ее, может быть в первый раз самый обыкновенный, по-человечески добрый голос.
- Беги Вовка.… Беги куда хочешь…. Я не знаю, что ты натворил, но тобой заинтересовалось КГБ. Беги Володя.-
Он аккуратно положил трубку и вновь вернулся в комнату.
- КГБ - подумал он, нервно потирая ладони.
- Им – то собственно, что от меня надо?
Словно зомби он подошел к спящему и внимательно, почти не дыша, посмотрел на пьяного оперативника.
Тот, застенчиво улыбаясь во сне, семенил ногами и словно ребенок шевелил пухлыми губами с прилипшими к ним хлебными крошками. Из уголка его рта тонкой, дрожащей ниткой повисла прозрачная слюнка.
- На посту пьешь, сука!
Неожиданно для себя, громко и внятно проговорил Владимир и взял со стула непривычно тяжелое оружие.
Спящий повернулся к Луневу спиной и громко и резко испортил воздух.
От неожиданности, бедный техник-смотритель доведенными последними событиями до нервозного состояния, граничащего с истерикой, выронил пистолет, который (бывает же) при ударе о половицу, выстрелил. Грохот и пороховой дым тот час заполнили комнатушку, а пуля, отрекошетив от кирпичной стены, рассерженной пчелой вылетела в окно. Звон разбитого стекла, вконец добил Владимира и тот, не соображая, что в конце то концов он делает, рыбкой, словно в воду, нырнул в спасательный люк.
Зацепившись ногой за верхнюю скобу, он непроизвольно взглянул наверх.
Пораженное лицо вглядывающегося в темноту КГБшника, на мгновенье показалось в светлом квадрате люка и в тот же миг, что-то сухой и теплой волной пронеслось мимо упавшего на дно колодца Владимира. А над его головой, вместо привычного, толстой доски люка прошитого ржавыми гвоздями оказался монолитный, железобетонный подвальный свод.
…По Калужскому тракту, мимо Голицинской больницы с ее колоннадами и масонскими знаками на фасаде, сквозь позднюю мартовскую пургу пробивалась странная троица- молодая девушка с мальчиком, внешне очень похожие друг на друга и худощавый мужчина лет тридцати, сгибающийся под весом большой, заправленной в тряпичный футляр шарманки, шлепающий по лужам и грязным колеям от телег, своими некогда роскошными, а ныне вконец разбитыми туфлями крокодиловой кожи…