Не более трех раз кряду...

НЕ БОЛЕЕ ТРЕХ РАЗ КРЯДУ
.
Сказочная повестушка для взрослых и не очень взрослых читателей.

1.
Владимир Семенович Лунев, техник – смотритель ДЭЗ № 18, молодой мужчина двадцати пяти лет, с отвращением смотрел сквозь пыльное, засиженное мухами окно на блекло-сиреневые сумерки, опускающиеся на Арбатские переулки. Крупные, несколько мультипликационные снежинки, кружась и вихляя в беззвучном танце, нехотя опускались на ломкую, промороженную траву на газонах и облупленные скамейки, расставленные в ряд в центре двора, на старинные тополя с коротко опиленными сучьями и растрескавшийся серый асфальт в выбоинах и буграх, на побитую молью старуху под кружевным зонтом эпохи Николая Кровавого и приблудную суку желтой, почти канареечной окраски отзывающуюся на кличку Бобик .
Да мало ли еще, куда может падать первый снег, занесенный в столицу из какой ни будь, Богом забытой Лапландии.
Этот первый, пушистый снег казалось, совершил чудо, прикрыв собой, своим нетронутым еще искристым пухом всю ту неказистость, грязь и разруху, издавна царившую в этих переулках, почти в самом центре Москвы .
Вот еще немного, совсем чуть-чуть, самое большое одна ночь подобного снегопада и в Луневском дворе станут практически незаметны уродливые кучи земли, вывороченные аварийщиками при замене канализационных труб, да и сами трубы, в беспорядке сваленные возле заглохшего уже в семнадцатом году фонтана с фавном сидящем на пне, превратятся в нечто загадочное и поэтическое - то ли сибирские сугробы, а то ли среднеазиатские барханы, светлейшего кварцевого песка, пересеченные изломанными, лиловыми тенями от корявых, вековых деревьев, выживающих пока еще в Москве, невзирая на экологию, или вернее сказать на ее полное отсутствие.
Протяжно и нудно, словно гигантский, неведомый восточный музыкальный инструмент, запели где-то под потолком трубы парового отопления, за окном звякнула пружиной входная дверь, пьяная соседка за тонкой, фанерной перегородкой в сердцах помянула чью-то маму, и вновь наступила почти полная тишина, столь обыденная для подобных дворов.
Владимир Семенович, затягивая на шее ненавистный ему галстук, тоже помянул чью-то маму, но сразу понять было трудно, чья ж это все-таки была мать: галстука, никак не желающего завязываться в приличный узел, или же того самого собрания правления жилищного кооператива, на которое Лунев, как техник-смотритель и собирался в настоящий момент.
- Какое скотство, -
думал он, набрасывая на свои тщедушные плечики единственный (на выход) пиджак.
- Этим старым перхунам, которые, небось, еще в девятьсот пятом с красными флажками по Москве бродили, просто не сидится дома. А ты перед ними, как шлюха дешевая вынужден выступать, выпендриваться.…Видите ли, они желают знать о планах моего, первого участка на второй квартал. Суки нафталиновые! –
Владимир горько вздохнул, твердо осознавая, что на собрание идти все ж таки придется. Эти самые, старые коммунисты, ныне оставшиеся не у дел, с легкостью смогут добиться его, Лунева увольнения, и тогда все: прощай надежды, прощай Москва, прощай эта малюсенькая служебная квартирка на Арбате.
- Нет! Этого просто никак допускать нельзя.-
Буркнул Владимир и поплелся, старчески шаркая раздолбанными тапками к себе на кухоньку - курнуть в последний раз.
Кухня в его квартире (в прошлом дворницкой), представляла собой комнатушку пяти метров площадью, половину из которой занимала большая русская печь, на которой Лунев держал всяческий кухонный хлам, крупы и прочую лабуду, столь иногда необходимую в хозяйстве.
С бутылочным звуком, Лунев выдернул из печки круглую жестяную пробку и неторопливо прикурив, выпустил бледные кудри дыма в сторону открывшейся отдушины. Как ни странно, дым против обыкновения не желал заползать в вентиляцию и покачивающимися пластами повис под потолком.
- Неужто засорилось, сволочь?-
обиженно сплюнул Владимир и выбрав из кучки столовых приборов длинную деревянную ложку для варки варенья с силой пошурудил ею в круглом жерле отдушины. Что-то там, в ее глубине хрустнуло, зашуршало, и к ногам Лунева упал небольшой, прокопченный сверток….
- Ни чего себе!-
охнул пораженный Владимир и еще глубже, по самые свои пальцы засунул ложку в черное лоно печи. С противным, стеклянным скрипом ему удалось вытащить на свет Божий небольшую бутылочку, на линялой этикетки которой тем ни менее легко читалось: « С РАЗРЕШЕНИЯ ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВА. ЛУЧШЕЕ СРЕДСТВО ДЛЯ ЛЕЧЕНИЯ ЗАСТАРЕЛОГО ТРИППЕРА”.

- Нда!- выдохнул Лунев, и брезгливо отбросив склянку с явно просроченным лекарством, наклонился за свертком. Это уже было более интересной находкой…, более интересной, таинственной и интригующей. Но если бы любопытный Володя знал, чем закончится более детальное ознакомление с этой его находкой, кто знает, может быть, он бы предпочел одним махом проглотить содержание ранее отброшенной бутылочки. Кто знает? Одним словом, заинтригованный Лунев, бегло взглянув на ручные часы и машинально отметив, что до этого, столь не желанного собрания еще более получаса, а значит, ознакомиться со свертком он вполне успеет.
Включив свет, и зачем-то, задернув занавески на оконце, техник – смотритель присел за стол и слегка подрагивающими руками взялся за заскорузлую бечевку, которой сверток был добросовестно опутан.
На куске желтой, свиной кожи, величиной не более листка из школьной тетради, кто-то старательно вывел черной тушью, несколько, правда побуревшей от времени план его, Лунева нынешней квартиры, с заостренными стрелками и жирным крестиком в углу.
А под планом уже менее старательно начертал крупными, слегка наклонными буквами:
- НЕ БОЛЕЕ ТРЕХ РАЗ КРЯДУ!-
-Тоже мне, ‘’Пиковая дама’’, какая, не более трех раз кряду!-
передразнил Владимир автора послания и отчего-то испуганно огляделся по сторонам.
Бывшая дворницкая, а ныне служебная квартира Лунева расположенная в полуподвале, своими небольшими окнами с неаккуратно заштукатуренными откосами смотрящаяся во двор, мало изменилась со времен своего первого хозяина. Та же печка, все те же голые лампочки, висевшие под округлым, аркообразным потолком и еще массивный дубовый шкаф, стоящий в углу комнаты, возле самого окна.
Если верить плану и стрелкам, изображенным на нем, крестик должен находиться прямо под днищем этого мебельного мастодонта.
Владимир безнадежно прошел в комнату, взялся за угол шкафа и дернул.
Шкаф неожиданно легко отошел от стены и на дощатом, давно некрашеном полу Владимир увидел небольшую крышку люка с кольцом посередке.
- А шкафчик – то, с секретом!-
изумился Лунев и резко, словно в омут головой дернул кольцо вверх.
2.

Из подземелья пахнуло сыростью и осенними прелыми листьями. Проржавелые, осклизлые скобы уходили вниз и терялись в плотном сумраке.
- Да гори оно огнем, это собрание! – громко (что бы отогнать подступивший к горлу страх), озвучил свое решение Владимир, и неумело перекрестившись, шагнул на первую ступень.
Как только ноги его коснулись дна колодца, при дрожащем свете газовой зажигалки Лунев с удивлением обнаружил, что стоит он в самом центре коридора, пол и стены которого искусно выложены темно-красным, влажным кирпичом.
Не мудрствуя лукаво, техник – смотритель резко повернул налево, изредка щелкая накалившейся уже зажигалкой, шел в основном на ощупь, аккуратно выставляя вперед ногу и не отрывая руки от влажной шероховатости стены. Шел он, как ему показалось довольно долго. Иногда, мимо него пробегал кто-то довольно крупный и невидимый, судя по топоту его лап, или ног?
А иной раз, Луневу казалось, что где-то, совсем рядом, может быть прямо за стеной, пролетают вагоны метро и чей-то простуженный голос скучно объявляет:
- Следующая станция Библиотека имени Ленина, поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны….-
Владимир уже хотел, было плюнуть, и повернуть назад, как вдруг, впереди, явственно услышал чей-то хриплый, словно прокуренный голос.
- А ну стоять, сволочь!-
Лунев нерешительно остановился, внимательно, во все глаза, вглядываясь в плотную темноту, и как можно тише шарил руками и ногами вокруг себя в поисках, хоть какого ни будь оружия: палки или кирпича.
Увы, поиски Владимира Семеновича оказались тщетны – на полу этого странного подземного хода не валялось ничего лишнего.
Еще шаг сделаешь,-
грозно пообещал все тот же голос,
- Врежу промеж ушей, сразу же копыта отбросишь….-
…Луневу где-то в глубине души стало стыдно за свой страх и он втянув шею в плечи и, невзирая на невидимого но надо полагать бесстрашного забияку, шагнул вперед.
За небольшой, плотно прикрытой, обитой жестью дверью находился все тот же Арбат. А дверь эта оказалась ничем иным, как угольным люком в крайнем доме Серебреного переулка, на котором иногда отдыхал, разложив немудреную закусь, уставший от ежедневного трудового подвига местный сантехник дядя Паша.
Владимир облегченно вздохнул, и уже было поспешил в свой родной двор, как вдруг с ужасом заметил, что рядом с ним, прямо на Арбатскую брусчатку подняв грязный, серо-белый хвост чья-то лохматая, запряженная в замызганную бричку лошадь, никого не стесняясь, исторгала из задницы своей рыжеватые яблоки навоза. На облучке, подложив под задницу потертую бархатную подушку, в драном тулупе сидел отчаянно пьяный возница и, хлопая рукавицами по заиндевевшему крупу своей кобылки как видно по привычке громко ругался, густо перемежая обыкновенную речь отборным матом.
- Да что же это такое,-
поразился Лунев.-
Кино что ли снимают?-
Хотя сам тут же понял, что ни один режиссер в Советском Союзе, насколько б он не был знаменит и обласкан властью, не рискнул бы снимать подобное, да и не видно что-то ни кинокамер, ни юпитеров, ни толп зевак, без которых не обходятся ни одни съемки.
- Так что же это такое, если не съемки!?-
Почти в голос возопил удрученный техник-смотритель. Испуганная его криком, лошадка вывалила последнее свое яблоко и рванула куда-то вверх, к ресторану Прага.
Подбитые железными обручами колеса пролетки звонко задребезжали по мостовой, разбрасывая в разные стороны грязную, снежную воду из довольно глубоких луж.
Только сейчас Лунев обратил внимание, что на улице гораздо теплее, чем он предполагал, собираясь на собрание. Снега почти не было, а если он и остался где, так только в аккуратных, утрамбованных кучах в центре улицы, собранных надо полагать старательными дворниками. Кстати один из них, в подшитых кожей валенках и сером, пусть и не свежем, но все ж таки фартуке, опираясь на большую деревянную лопату, смотрел, смеясь вслед убегающей лошади.
Владимир, отряхнув пиджак и брюки, от кирпичной пыли и робко озираясь по сторонам, прикрыв за собой угольный люк, ступил на Арбатскую мостовую.
...- А вот сбитень горяч! Кипит горяч! Пьет приказный, пьет подьячий!-
Молодой, хамоватый мужик с металлической, обмотанной тряпьем флягой на спине чуть не сбил зазевавшегося Лунева с ног.
- А ну-ка, посторонись барин, как бы мне тебя не ошпарить!-
Крупные, как у лошади зубы лоточника сверкнули в коротком смешке, а Владимир жадно и одновременно испуганно озираясь, уже бежал вниз по Арбату, инстинктивно и необдуманно, он бежал по