соседей-то да у прохожих случайных.
А на Ушакова кто «когти рвать» через забор уже собирался?! Судьба-то тебя всё равно догнала — не там, так здесь!..
Но всё же — как многогранна строителя работа!
Пошёл я, под радостный весенний день и под счастливую такую перспективу утра завтрашнего, мимо забора каменного, ручья заболоченного и изгороди из стальной проволоки с калиткой деревянной, так хорошо мне знакомой…
Всё, как в сказке: «А на другом берегу ручейка стояла избушка…» Или как в университете бы «растележили»: домик дачный деревянный, облупленный, и особняк претенциозный, с каменным забором — через ручей, глухо журчащий, мутный, загаженный. Старое и новое по берегам неумолимого — блин! — жизни течения. Какие символы!..
* * *
— Что же вы этим словом прямо как матом ругаетесь? — порицал, хорошо помнится, нас Станислав Витальевич на зачёте.
Впрочем, было это уже чуть позже — и рабфак, и лекции незабываемые по литературе, и понятие «символ», почти святое.А сначала, грязно-рыжей дефолтной осенью, был вот этот дачный домик — вполне тогда, кстати, приличный на фоне прочих развалюх.
— Ну, что — как вчера сватовство-то прошло? — с неподдельным участием спрашивал Виктор Михайлович — дотошный хозяин домика.
В ответ я лишь грустно вздохнул, махнув безнадёжно рукой.
Вздохнул, сочувственно, и он.
— М-да!.. Но, может, оно и к лучшему? Может, так и было надо?.. Ты не переживай — может, и образумится всё ещё.
Да уж куда там! Уж лучше: «оно и к лучшему».
Накануне я сватался к Татьяне. Хотя «сватался» — это громко сказано: посидели просто вчетвером под вино красное при свечах. Не очень, в общем-то, душевно.
— Конечно, — говорила мать Татьяны, — мне хотелось бы, чтобы и твои родители сейчас вот здесь сидели. Но, коли уж они так далеко!..
— А мне всё-таки хотелось бы услышать, — упорствовал Татьянин отец. — Прошу руки вашей дочери.
Как на параде! Иванович — он военный в отставке.
— Ладно, — пересиливал себя я, — если так: я прошу руки вашей дочери.
— Хорошо, — облегчённо подхватился Иванович. — Значит, тогда свадьбу будем …
— Подожди, — стальным голосом, непререкаемо оборвала его тёща. — Дай теперь я скажу!.. Не такого бы избранника я хотела для своей дочери. Вот сердце моё, — она прижала к груди руку, — просто кричит!.. Но, если уж всё уже зашло так далеко!..
Да чего там ещё «зашло»?!. «Заднюю» ещё включить — с пол-оборота!
Я сидел раздавленный, с подспудным желанием потихоньку уйти и никогда уж не возвращаться. Нет, ну а что — она права: всё верно «на договоре» обозначила. Чтоб не было ни сейчас никаких недомолвок — «непоняток», ни после разговоров и «обидок».
Реально! Конкретно. Правильно…
И когда уже, экономя свечи, зажгли электричество, и готовились уже собрать опустевшие бокалы и тарелки, внести ясность до конца решил я. Попросив Ивановича с Татьяной оставить нас вдвоём с тёщей, я прямо спросил:
— Хорошо, Мария Семёновна — положим, я сейчас уйду…
Вы уверены, что встретится, найдётся тот самый зять, которого бы вы хотели?
— А я не сказала, что не такого бы я хотела зятя! — отвела рукой мою претензию тёща. — Может, ты будешь любимым мне зятем! Но — не такого бы избранника!..
Да, тут «за метлу не прихватишь», с толку не собьёшь!
Грамотно, что и говорить!
— И потом: тебе не кажется, что она уже любит?
В общем — не дёрнулся я понапрасну.
О чём ни разу ещё не пожалел… Даже сейчас…
И дивную же камино-печь сложили мы у того Виктора Михайловича! На месте дымившей его печурки! Разобрали, опять же, археологически — пальчиками, с кисточкой! — кафель древний и из него и собранных Михалычем за несколько лет кирпичей и булыжников (они у нас на обрамление каминной топки пошли) сложили действительно в своём роде чудо. Именно — сложили.
— Алексей! — в сердцах восклицал по ходу горячей нашей работы Михалыч, — если бы мне надо было, чтобы мне слепили, я бы нанял шабашников… А твои возможности я знаю!
Мы немало собачились, не доходя, конечно, до крайностей: так — по работе. Значит — по делу. Истинно рабочий момент! Издержки производства — неизбежные. Просто ладили мы нашу камино-печь достаточно долго — пять, целых, недель!
Где тогда была ещё моя Ушакова?!
— Я хотел тебе ещё премиальных дать, пока ты херовничать не начал!
Ну да — было дело. Спросил у него однажды — от работы, и от какой-то очередной дилеммы печной осоловев: «А на кой, вообще, сдалась вам эта печь?»
Бодались — бывало. Но — зачехлёнными рогами.
— Ну, я тебя найду, если что! — грозился Михалыч.
Он с самого начала представился мне бывшим сотрудником госбезопасности.
Время тогда такое было — бандитское. Только эфэсбэшники противовесом беспределу и выступали.
А за зарешёченными от толп воров окошечками домика стояли увядающие дни октября той дефолтной осени, когда самые пронырливые и деловые живчики-барыги упали в полную депрессию: «Ёлки-палки, уснуть бы, хоть на полгода — чтоб проспать всю эту хрень!»
Сильно быстро отделаться захотели — полгода! К тому-то времени не то что эту хрень — всё на свете проспали!
А у нас с Михалычем было дело — мы печь, под свист и завывание осенних ветров и стук дождевых капель, ладили. И успели-таки: только я трубу поштукатурил, как на следующий день снег и пошёл. А ему наперекор дым повалил. Из зимнего — с обогревом всей печи — хода. А был ещё и летний — когда летом, только плиту чугунную топить — для готовки. Или для духовки — была у нас и она вмонтирована с задней печки стороны: всё по уму, да по учебнику! Каминная топка была расположена мавританским углом — срезая угол для ходьбы, камино-печь делила теперь большую комнату на две. И тусклый свет лампочки под потолком разливался в глазури тёмно-коричневого кафеля, и прямоугольные камешки обрамляли топку ровной аркой. А на заднюю стенку камина мы соштабелевали обрезки чугунные рельса, невесть каким случаем позаимствованные Михалычем у железной дороги:
— Они тепло будут хорошо держать, и считай что вечные — не прогорят, не треснут.
Тоже начитанный товарищ был. Это от него я узнал, что опалубка для печной или каминной арки называется «кружало»: прихватил Михалыч здесь меня в печном невежестве. И воду для кладки печки он загодя собирал дождевую — как написано!
— Да дай же вам Бог здоровья! — восторженно, от души восклицала хозяйка, увидев в финальную субботу, чего мы с её Михалычем натворили.
Да, со здоровьем-то пока всё было нормально — вот ума бы ещё! Впрочем, именно оттуда — взяв в воскресенье, первого ноября, выходной у Виктора Михайловича (он и сам тому был рад — тоже подустал), я и пошёл сдавать рабфаковские экзамены.
А следующим летом, когда наведался я, в тех краях опять же в выходной оказавшись, с профилактическим визитом («Нормально всё работает-то?.. И ничего не отвалилось?!»), Михалыч, в порыве объятий даже боднул меня в глаз ощутимо.
Забодал всё-таки! Авиатор Балтфлота в отставке — как выяснилось. В полёте мечтаний своих, иногда и до «чекиста» долетавший…
Как потешно он однажды вечером, когда сворачивали мы уже работу, по своей мобильной «рации» на связь с супругой выходил:
— Пенсию получила?.. Да, мы уже собираемся — сейчас уезжаем. Обожди — а бутылку-то, бутылку! — взяла?.. Молодец! Всё — еду!
…Тогда был дефолт, нынче — кризис… Тогда было Танино в моей жизни начало, теперь…
Что теперь?
* * *
А что теперь — теперь с умом время до самого вечера потратить. Две «стрелки»: по объявлению же с утра звонили! А один адрес, как я понял, в двух буквально шагах.
Это была тоже дача, со злющим цепным псом.
— Давайте, я вас сама проведу — на всякий случай. — И хозяйка взяла меня под руку.
Она была красива — даже в свои пятьдесят, верно, с небольшим. Изящные черты лица и большие, очень выразительные глаза.
В домике в полторы, не считая кухоньки, комнаты был мальчонка, тоже с большими и даже не испуганными — какими-то страдальческими — глазёнками, и покосившаяся печь, которую, конечно, надо было перекладывать.
— Вот только давайте тепла дождёмся — мы её ещё топим по ночам.
— Так, ну здесь мне всё ясно, давайте выйдем ещё на улицу — на трубу я ещё гляну.
— Я сейчас вернусь, — обернулась к внучку женщина, — только ты не плачь, ладно!
Мы опять вышли во двор. Мальчонка прильнул к окнам веранды.
— Кирпич, вон, у нас ещё запасной есть…
— Да и старый пойдёт…
— Камня, если надо, мы потихоньку натаскаем — у нас тут стройка рядом. — Она просто положила руку мне на запястье: — А сколько это будет стоить? Мы, если хватать не будет, потом, чуть погодя, доплатим — вы не сомневайтесь!
— Да за это-то не переживайте — не будет цена космической.
Что с них, беженцев, было взять?
— У нас, если что, и помощник один есть — тоже каменщиком он здесь всю жизнь работает… Вот, как раз он и идёт!
Краснолицый усач, так разительно не гармонировавший с этой изящной женщиной, надвигался, подминая грядки чужого огорода. Спешил.
Женщина моментально отняла руку.
— Ну — тогда как договариваемся? Чуть позже, как потеплеет, и начинаем?.. Номер ваш у меня есть — созвонимся!
Добро! Тем более, что вариант — лучше не придумаешь! И материал здесь же, и люди эти изголяться придумками не будут, и — в коня будет корм. Наберём чуть-чуть булыжничков, сделаю я, где можно (над аркой треугольнички и внизу, у фундамента, прямоугольник), каменные из него ставки, и булыжник этот зашлифую мягким диском — как друг Томек однажды показал. Получится — как гранит! И будет печка сердце людям согревать… Ну, и бока, конечно. И верных десять тысяч я в карман возьму — ещё и Тане, от документов, останется!
Разве что пёс цепной да усач-сторож… Но — всё абсолютно гладко не бывает, а это, Гаврила, лишь детские страхи твои.
Теперь оставалось проехать ещё на одну встречу, что в лучших прямо-таки детективных традициях должна была состояться на другом конце города, на стоянке торгового центра, где меня будет ожидать «ауди» с номерным знаком, что был сообщён по телефону.
Излишне даже и уточнять, что автомобиль должен был быть чёрного цвета!..
Я и говорю: тревожная это работа — печки людям ладить.
Хоть Славе, на всякий случай бы, позвонить?..
