разочарований — и крохотных, но таких дорогих побед.
А Татьяна?! А у тебя — Сергей?! А наши дети — это вообще святое, это чудо!
— Пришла моя нежданная любовь,
Пришла как белый день.
И радостью моей ты стала вновь,
И болью ты моей!
Вот до чего любовь доводит: разве стал бы я такую «пепси-колу», как Слава выражался, в нормальном состоянии слушать?!
Средь сотен тысяч самых разных глаз
Твои я отыщу…
Взгляни правде в глаза, Гаврила: смог бы, взяв по жизни за неё ответственность, дать ей что-то большее и лучшее, чем Серёга (а Сергей — сильный!)?
Ой, как не уверен!
Смог бы ты сделать её счастливой? Выдержал бы её притязания и претензии, прихоти и капризы? «Потянул» бы ты её?..
Но как знать — ведь стал бы я защитником её, что делало бы меня сильнее. Ведь был бы я такой любовью окрылён, которая на такое способна сподвигнуть, что едва ли помыслишь и сам!..
А была бы она долгой — эта любовь?
Чтоб никогда тебя не потерять —
Прижму, не отпущу!
Да не трави ты душу!
Магнитофон был переключён на мой аудиокурс испанского — для пользы дела:
— Гранде — большой, пикеньо — маленький… Дульсе — сладкий, амарго — кислый… Фелис — счастливый, тристе — печальный… Эсто буено! — Это хорошо!..
Гаврила же под шумок затеял свою «блуду». Заднюю стенку топки (в специальной литературе именующаяся также, как «зеркало») — «зуб» тот самый, на котором наш печник-самородок зубы съел, угол закладки которой и без того каждый раз нужно
было вымерять тщательнейшим образом, аккуратнейше потом возводя, — он придумал выкладывать «паркетным» порядком, как в одном журнале подглядел.
Руки бы оторвать! Тому, кто журналы эти блаженному подсовывал. Кому это надо — через две топки стенка эта закоптится до безобразия! Кто это оценит — Вадим? Вот если бы ты ему за кладку эту диковинную скинул пару тысяч — вот тогда бы да!..
Давно, мерзавец, план в голове вынашивал. Нашёл, эстет, когда экспериментировать!
— …Эста барбарида! — Это ужасно!
Вот, надо было это? И так ведь работа тягучей гусеницей, через «не могу» переваливая, еле ползла.
Но: «Не вынесла душа поэта!»
* * *
Воскресным вечером («Алексей, ты сегодня пораньше?» — «Да нет, Танечка, как обычно — часам к восьми вернусь») лишь с моим приездом воцарилось полное спокойствие. «И к кошке-то, — как говорила тёща, — привыкаешь». Все тут же разошлись по комнатам, улёгшись перед мерцавшими телевизорами, оставив меня наедине со
сковородой, с дюжиной блинчиков с творогом под крышкой.
И правильно…
— На, смотри, что хочешь, — отдала телевизионный пульт Татьяна, когда набивший требуху Гаврила тихонько шмыгнул в комнату. Как законное за трудовой день вознаграждение.
В итальянской лиге «Милан» играл с «Интером» — и лучшего завершения недели по всем телеканалам было не найти: суетное — на полтора часа — отступало перед вечным. Но вовсе не из-за переживаний происходящего на сочно-изумрудном поле
были печальны мои вздохи.
— Ну, — сердцем, конечно, угадав мои мысли, пришла на помощь Татьяна, — давай поговорим: что тебя гложет?
Спохватившись, я замотал по подушке головой: «Не- не, Танечка, нормально всё!»
Она не торопила.
— Ты знаешь, это хорошо, что ты не скрываешь сейчас своих переживаний. Было бы гораздо хуже, если бы ты таил это где-то внутри, и маялся ещё больше, и всё это в себе усугублял.
«Милан» — «Интер» — это всегда особое противостояние: свои у них там счёты.
— Вы с ней очень похожи… Оба — ненормальные. Мы, конечно, все со своими странностями, но у вас обоих это — через край… Нахимова, кстати, в разговоре с девчонками удивлялась: «Как Алексей с Татьяной столько времени вместе? Они такие разные!»
В отличие от игры — интересной, с равными шансами на успех — разговор шёл «в одни ворота». Я полностью отдал инициативу и на ответные действия даже не обозначался.
— А вы, посмотреть со стороны, подходите друг другу. Чуть не на физиологическом уровне… Конечно, с ней не просто. И депрессии, как и у тебя, бывают регулярно…
Рональдиньо, доигрывающий свою европейскую карьеру теперь в «Милане», ничего дельного не мог изобрести: пока играли «по нулям».
— Но она очень умная!.. Она умеет собраться в нужный момент и в критической ситуации. Она способна — и готова сейчас! — измениться: всё будет зависеть от того, кто будет рядом. А если ещё и полностью сменить ей обстановку!.. Особенно, если ты где-нибудь там, в Европе, зацепишься…
У «Интера» был тоже нынче сильный, сбалансированный во всех линиях состав. И ровный, что для командной игры очень важно.
— Я, конечно, буду против: пока мы Семёна на ноги не поставили… А там…
Соперники были достойны друг друга — на поле.
— Тань, да я тебя люблю!..
Но разве я врал? Просто не договорил неуместное: «тоже».
— Да ладно, не оправдывайся… Я ведь всё понимаю: это музыка, это совершенно новые впечатления и чувства! Всё понятно. Я даже в дневнике у себя записала, что ты обязательно влюбишься…
Я выключил телевизор: пусть на моих глазах и на моей памяти всё останется миром. Пусть эта игра для меня не закончится. Тихо счастлив я сейчас этим семейным вечером, согрет душевным теплом святой моей жены, умиротворён ровным дыханием спящего сына… И ещё сознанием того, что следующая неделя, которая наступает через какой-то час, обязательно принесёт мне вторник с четвергом…
И без последнего теперь — никак!..
* * *
Что было хорошо в доме Вадима — просторный зал, с широким входом от прихожей и выходом на небольшую застеклённую веранду — зимний «сад». Можно было, пока парни отъезжали на обед, шаги вальса и ча-ча-ча тренировать. Дома-то не разбежишься: между диваном и стенкой — абы по пути чего-нибудь не завалить, протиснуться бы!
Гаврила был упорным мужем,
Гаврила вальсы постигал.
Чтоб не быть больше неуклюжим,
Шаги теперь тренировал.
Надо было готовиться к турниру, что был уже на носу.
Надо было возводить камин, который, по уму, пора было уже заканчивать.
Ни в танцевальном, ни в каминном зале у конкурсанта и мастера Жеребцова ещё конь не валялся.
Из-за Гаврилинова новшества кирпично-паркетного требовалось теперь засверлить дюжину кирпичей — на столько стальных дюбелей из купленного пакетика хватало. Связать их после проволокой, проволоку завести по сторонам и залить поверху крепким раствором — заармировать. Дабы вся эта порядовка чудная всей стенкой в один прекрасный момент внутрь не рухнула.
Не было печали!
Впрочем, знакомое уже Гавриле дело — на арке-то «каталонской» он поднатарел!
Красиво, конечно, получалось. Но медленно. И кому это было надо? Вадиму нужно было только побыстрее. Ну и подешевле — само собой.
— Это только ты по таким ценам работаешь. Я по интернету смотрел: у других каминщиков от сорока тысяч работа начинается.
Да мне столько не надо! Несколько, буквально, тысяч, чтоб удостоверение матроса-
«международника» нового образца получить, да те шесть, что Славе с Джоном благодарно отдать.
А вообще: доживём до вторника!
* * *
Во вторник, когда, скользя на морозной брусчатке, семенил я по извилистой улочке маленького городка, телефон оживился телефонным звонком.
Нет, это была не она…
Звонила бабушка — отчётливо угадывалось это по голосу — по объявлению. С Любовью своей — Васильевной — я и забыл, что сегодня вышло оно в бесплатной газете.
— …Плита у меня есть. Маленькую печку надо — я тут, на даче живу.
В такую холодрыгу? Отважная бабуля!
— Да гастарбайтер этот меня подвёл — начал и бросил, ушёл к другим, а те деньги ему и не заплатили… Что?.. Да, есть и кирпич, и песок, и глина даже — всё есть!
Уже хорошо.
— Труба?.. Трубу купим, вы только скажите какую.
Понятно — капитальной трубы не было, малой кровью тут не отделаться.
— С гастарбайтером этим я договорилась на четыре тысячи.
Ну, ясно теперь, почему он к другим ушёл!
Но что было с пенсионерки взять? Замерзающей, к тому же.
— Нет, уважаемая, за такие деньги я, конечно, не возьмусь. Шесть тысяч — самое меньшее, так ещё надо посмотреть, какой высоты трубу придётся гнать. Дача двухэтажная?.. А-а, второй этаж — мансарда… В общем, надо смотреть, но сегодня я приехать не смогу никак, нет. Вы вот что: позвоните-ка по другим объявлениям. Авось кого-то и найдёте: печников-то сейчас — как собак нерезаных!
Маловероятно, конечно, было, что какой-то дурень подпишется на кладку печки «методом замораживания», ещё слабее верилось, что грамотно и качественно пресловутый спец в таких экстремальных условиях соорудить что-то сможет. Гаврила бы, с его бесценным опытом ушаковских зим, смог, конечно.
Но, быть может, бабушка действительно кого-то найдёт — почему нет? Кризис на дворе.
Чесались, конечно, руки и бабулю выручить, и деньги скорые «срубить»! Но как от Вадима-то отбежать? Бабушка-то говорит, что печка маленькая. Впрочем, единожды я
уже выкладывал одной бабушке печку: «Мне малюю-юсенькую- премалюсень-
кую!» Десять лет, кстати, назад, только по ранней весне. Один фундамент «малюсенькой-
премалюсенькой» печечки — печурочки! — вышел мне по грудь. Печной массив в два этажа: отопительные каналы, кухонная плита, встроенная духовка. Плюс труба выше островерхого конька. Денег же с бабульки взято было действительно как за «малюсенькую- премалюсенькую» — согласно уговору, всё по-честному. Но мы с Татьяной и им были несказанно рады — шла первая весна после дефолта девяносто
восьмого. «За золотые руки моего мужа!» — подняла фужер красного вина Татьяна, когда я принёс домой смешные, быть может для кого-то, но такие ценные для нас деньги: я ведь тогда ещё и на рабфаке учился.
По осени бабушку ограбили бомжующие «железячники» — вынесли весь металл, вплоть до лома. Дверцы же печные и плиту (на сей случай я её, правда, мало-мало замуровал), то ли пощадив-таки красоту массива, то ли убоясь его на себя завалить, не тронули.
Может быть, это и дало основание бабушке позвонить мне: а никаким, случайно, я там боком… не видел ничего — не слышал?..
А, гори они все печки-камины синим пламенем (только чтоб тяга строго в трубу была) — мне сегодня пожаром латинским пылать!
Ура-ура!
* * *
Однако пылать до головешек нынче не получилось! Хотя танец нас ждал зажигательный…
— Джайва, — как всегда, широко и премило улыбаясь с перчинкой в глубине глаз (говорившей, как мне чудилось: «Все вы — дураки!») огорошила нас Татьяна. — Да, да!.. Паша, не вздыхай, нас самих только сегодня известили, что этот танец будет третьим в программе турнира — помимо медленного вальса и ча-ча-ча… Да, мы тоже в шоке, а тут ещё у Артёма температура! Так что он мне наказал рекордным темпом проходить джайву.
— О, джайва! — просияла Любаша.
— Джайва, — свойски («Чего уж такого?») подтвердил танцующий сегодня в две смены Паша.
— Да, кто уже знает — весёлый танец. Давайте и начнём! Первое: джайва всегда танцуется на подушечках стоп. Основная стойка: встаём друг против друга, полусогнутые чуть руки протягиваем своему партнёру. Партнёры обращают открытые ладони кверху, партнёрши кладут в них свои, а теперь делаем вот такой замочек: сгибаем пальчики… Сомкнули? Вот так и будем танцевать, но, естественно, ладони в этом «замочке» должны ходить свободно… Теперь шаги. Начинаем мы с левой: шаг назад… Нет — широко!
