— Значит, Вадим, завтра в городе — у «Строителя», на Гагарина, встречаемся. Всё закупим — да и начнём! Ну, а сегодня поехал я тогда уже. Делать, без материалов, всё равно мне нечего.
Покедова!
Вышагивая, как цапля по болоту, по обрезкам досок и битому кирпичу в разливах луж и жирном месиве грязи, за обтянутую сеткой-рабицей ограду дома, я уже прикладывал к уху мобильный.
— …Люба! В общем — не гоношись: деньги на туфли у меня в кармане — пусть это будет мой тебе новогодний подарок, ладно?
— Ну, ты — рыцарь!..
— И пусть ты будешь танцевать с другим партнёром…
— Даже не рассчитывай!.. Рада была тебя слышать! Целую!
«Целую»!..
…Едва приехав сюда, едва зайдя в дом и повстречавшись — не покраснев! — с Вадимом, первым делом без стеснения взял у него две тысячи аванса: «На проезд».
Вот что с «людя’ми» делает любовь!
* * *
«Рыцарь»! Купил звание, прохиндей?! Да и дёшево — даром, можно сказать: по случаю — на распродаже.
«Рыцарь»!.. Рыцарь. Можно было бы теперь уже и ускакать — без страха и упрёка. Деньги только в четверг отдать не позабудь, посвящённый!.. Ну и камин теперь за них положить — само собой.
Да нет — как же я теперь смогу — без вторников и четвергов?!.
* * *
Впрочем, справедливости-то ради…
Впрочем, ещё до приезда к Вадиму я набрал Гришу.
— А, да-да, Лёха, привет! Денег мы тебе за звонок на столбе должны! — с ходу зачастил в трубке он. — Слушай, но сегодня, да и завтра-послезавтра, я ничем не помогу — болею: грипп.
И кашлянул — для пущей убедительности.
Да не тревожься уж ни за что, Григорий Викторович, выздоравливай. Больше я уж точно не позвоню — чёрт с ними, с двумя этими тысячами! Я ведь изначально знал почти наверняка, что столб доковыриваю за «спасибо»: а то не знал, с кем дело имею! Но Вы-то, впрочем, тут не при чём — Вам и так спасибо за всё, Григорий Викторыч: Вы много для меня сделали, ещё больше пытались сделать — в меру своих сил. Другое совсем дело, что не Вы на Нахимова были всемогущи… Да и столбу этому последнему, со звонком — спасибо: не будь его, могло бы не быть и последних двадцати шести тысяч — вполне!
Но столб-то этот я латал уже свободным!
И всё на этом, всё!.. Замкнули круг.
А деньги я сейчас и у Вадима стегану!
Впрочем…
Впрочем, хрен редьки не слаще — справедливости-то ради…
* * *
Декабрьский четверг гнал халтуру плюсовой температурой при почти нулевой видимости с самого утра — пасмурного и влажного. Два года назад, когда я начал в зиму выкладывать столбы под плёнкой с обогревателем — там, на Ушакова, — я бы конечно порадовался таким «косякам» природы. А нынче лишь куртка сырела снаружи и изнутри. Я, чертыхаясь, поспешал на автобус. А когда-таки успел впритык, тот, вместо того чтобы прямёхонько вывезти меня к окраинному «Строителю», вдруг лихо свернул по новой дорожной развязке к комплексу высотных новостроек. И первая остановка, по законам жанра, само собой была в десяти минутах ходьбы обратно — по кюветной грязи, впритирку с брызжущими ею колёсами проезжавших самосвалов. Зато пройди лишь чуть вперёд — и прямиком открывалась улица, на которой жили сейчас Нахимовы.
«Нет, на сорок четвёртом не поеду», — вспомнил я слова Любы, сказанные в какой-то вечер в ожидании её автобуса. — «Он сейчас в обход идёт — слишком долго».
Ишь, прыткая какая!
А я уже опаздывал на встречу с Вадимом, на ходу отвечая на его звонки. Шлёпал обратно («Нормальные герои всегда идут в обход!»), кляня и развязку новую, и себя, шляпу рассеянную и «безлошадную», да ещё и белой завистью успевая завидовать всем тем счастливцам, что скоро в этот район новосёлами переедут.
— Нахимовы если не к Новому году, то к весне точно квартиру получат, — убеждённо поведала недавно Татьяна. — Они уже, вроде как, даже ездили — смотрели. Серёга сам дизайн планирует — рисует: он же в таких вопросах педант.
Вот так — в каком-то из этих, быть может, домов, на высоте, гляди, птичьего полёта будет скоро жить она — вместе со всей своей семьёй. А ты, Гаврила, так и будешь бегать, как бобик, по первому звонку клиента, шабаша заказы грошовые, через которые заработаешь — быть может! — свой угол только в следующей жизни…
Уныние туманно-серое подразогнал деятельный Вадим, выехавший мне навстречу.
Нет, это же в последний раз — заказ этот! Сейчас, деньги на документы заработаю, и — в море, в море!
В полупустом «Строителе», где у Вадима имелась золотая карточка скидок, мы обстоятельно высчитали, сколько нужно нам закупить огнеупорного кирпича и красного декоративного («под старину») кирпичика — на обрамление топки. Плюс серой продолговатой плитки на цементной основе (такое убожество!), которой Вадим с супругой решили облагородить внешний вид камина.
Не на такой, вообще-то, вариант отделки мы договаривались, но теперь уж я ввязался в драку, теперь уже обратного хода не было. Взамен были деньги на чёрные бальные туфли моей партнёрше.
Но кто, скажите, как не партнёр, должен был их купить?
— Ну ладно, Вадим, там, на доме, найдётся кому выгрузить?
— Да, а чего тут — три ящика плитки и сотня кирпичей. Там же у меня работают ребята — отделочники.
— Добро! Завтра тогда, с самого утра, я подъезжаю, и — вперёд!
Я опять выгадал день для вечера — сегодня же были танцы!..
* * *
— Как с тётей Любой потанцевали? — не жадничая на порцию жёлчи в мой адрес, справлялся со второго яруса своей кровати Семён. Вопрос этот в последнее время стал уже привычным.
— Нормально, сынок… Вальс нынче был.
А вальс нынче был как-то по-особенному торжественен и даже величав. Но лёгок и прост при этом. Мы шлифовали стопами паркет — до блеска, мы, распрямляясь из приседания, легко взмывали на пенных гребнях волн, и в пружинистом этом движении была жизнь, была радость — вечное стремление вверх, ввысь! Всё растворилось в чудесной музыке и белом свете софитов. Суета стёрлась размеренной мелодией, бессмысленность и безнадёжность исчезли в безупречной гармонии вальса.
Но не всё было так хорошо.
— Вот сейчас можно сказать, что только две пары танцевали правильно, — отметил во время паузы Артём. — Вот эта, — он указал на нас с Любой, — и эта, — протянул руку в сторону Екатерины с партнёром. — Остальные же явно спешат. Почему? Да потому, что вы не приседаете в полной мере. А, значит, и не распрямляетесь. Это время — спуска-подъёма — вам нечем занять, и поэтому вы шагаете дальше, пропуская, по сути, счёт «два»… Вы его просто проходите! Мимо… Вот откуда спешка — вы недорабатываете эти движения. И, получается, умудряетесь пройти свои шаги два раза за один отрезок времени!..
— И за те же самые деньги, — не удержался, чтоб не вякнуть, я.
— Кстати! — поддержал затесавшийся нынче в наши ряды Паша.
Все засмеялись.
— Давайте продолжим, не забывая про спуски и подъёмы, — это медленный вальс!
Мне же главным было не забыть про деньги, что лежали в нагрудном кармане рубашки. И когда занятие окончилось, я придержал Любашу за руку.
— Деньги-то отдай!
— Да-да, — игриво улыбнулась она, характерно перебирая пальчиками правой руки, — где наш финансист?
Я вытащил две сложенные купюры из нагрудного кармана (всё занятие их там «пас» — карман был без пуговицы).
— С Новым годом тебя, Любашечка!
Приподнявшись на цыпочки, она, не смущаясь полной скамейки семичасовой группы, коснулась краешка моих губ своими…
— Это просто туфельки для Золушки!
Да ладно… Главное, чтобы они — туфли бальные, о которых, наверное, мечтала, — на ногах твоих лёгких исправно сидели!
Хотя башмачки твои простенькие мне милее были…
А когда я ожидал Любу из раздевалки, ко мне, искренне улыбаясь, приблизилась Татьяна:
— Ну, Алексей, ваш прогресс — налицо! Просто семимильными шагами вы движетесь!
— Да какой там! Путаюсь, вон, ещё сплошь и рядом.
— Но всё равно — согласитесь: совсем не то, что было, когда вы только пришли! Тогда…
— Да, — смиренно кивнул я, — тогда был — полный Буратино!
* * *
На улице подмораживало.
— Похоже, на мороз дело идёт.
— Да, в России уже зима. Звонила вчера матери — она в деревне, печку топит: «Мама, ты что? Почему ты в такую холодину не в городе, у сестры?»
— О, так ты, получается, умеешь печь растапливать? Редкое уменье!
— Я и котелок теперь умею разжигать. Когда мы — здесь уже — снимали комнату в частном доме…
— На Емельянова?
— На Мечникова, точнее… Когда Серёжа на службе, я спущусь со второго этажа, зову сына хозяйки — алкоголика жуткого:
«Воло-одя! Помоги мне, пожалуйста, котелок разжечь». Так что печку с детства разжигать умею, котелок — с замужества научилась… Камин вот только, — повела головой в мою сторону она, — разжигать не умею.
— Да это-то! — махнул рукой я. — Захочешь — научу: ничего там мудрёного. Как костёр пионерский.
— Захочу, конечно…
* * *
Не с самого, конечно, как Вадима уверял, утра — часам, эдак, к десяти, прибыл я на продуваемый восточными ветрами домик на краю оврага. Симпатичный, даже без внешней ещё отделки. Да и внутри отделочные работы только начинались — бригада
из трёх мичманов в отставке прицеливала уровни к стенам и полу.
Старшим был Александр — добродушный, толстенький и покатый, как пельмешек, с поблёскивающими, словно масляная заливка, глазками.
— Зашли в походе в Йемен — в Аден. В увольнении все наши ломанулись в городе от местной кухни восточной пробовать — кебабы их, — рассказывал между делом он своим, ну а теперь уж за компанию и мне. — Я посмотрел на поваров тех местных, на руки их, которыми они чего только не берут и куда только ими не лазят: «Не, парни, здесь я ничего есть не буду!»
У отставников же с руками было всё в порядке: и строительное дело они разумели.
— Вадик!.. Вадик, — с некоторой даже усмешкой объяснялся Саня с Вадимом. — Я тебе говорю: здесь все стены надо стягивать выравнивающим раствором заново — посмотри, какие завалы. Иначе обои твои — с шёлкографией, — по углам не сойдутся.
— А зачем я тогда сто тысяч за штукатурку отдал? — досадливо вопрошал Вадим у безмолвных, неровных стен: «своего» штукатура настоятельно присоветовал ему Слава. «Подогнал» мастера. Хотя отклонения-то были в разумных пределах: шпаклёвкой только и подравнять. Но парням дополнительная работа лишней не была.
Своя везде кухня…
Гаврила с бойкими вояками, на голых стенах находящих живые деньги, общий язык нашёл удивительно быстро:
— У моей партнёрши по бальным танцам мужик тоже — мичман. Только он служит ещё.
От суровых военморов Гавриле был за то респект.
Однако, надо было приступать: плитка и кирпич были уже занесены в дом и складированы напротив каминной ниши — заранее нами со Славой оставленным проёмом в несущей стене.
Пора было браться за работу.
Пришла пора платить по счетам: за свет искрящийся софитов; за Её тепло, что вбирал я в танце своими ладонями; за воздух, за всю атмосферу маленького зала, в котором вырастали большие крылья за спиной.
Вздохнув, я взялся за зубило…
* * *
Надо было ещё больше расширить каменную нишу, подрубив по краям керамические блоки…
— Просто, я нашёл свою нишу, — ответил я приснопамятно давно (пятнадцать лет тому назад) на вопрос восхищённой новой, положенной печью, хозяйки дачи: «Алексей, если не секрет: откуда такая
