самолета-то при посадке следует снизить даже при аэродромном приземлении, а тут, раскрутив обороты двигателей, до полной своей отдачи, летчики пытаются приземлиться на совершенно неподготовленную для этого местность, всю в складках, и еще там неведомо каких, преградах и препятствиях. Летчики понимают, что скорость слишком велика, лишь перед самой землей, когда сделать практически уже ничего невозможно. Самолет, на скорости семьсот километров в час касается земли, и к моменту полной своей остановки разрушается чуть ли не до винтиков, не оставляя пассажирам и экипажу ни единого процента и шанса выжить. От людей остаются лишь так называемые биологические фрагменты, которые собирают потом пинцетом, на протяжении целого километра от точки первого контакта самолета с поверхностью земли. Но как же заставить опытных летчиков не включить этот самый обогрев датчика скорости, когда на авиационном бортовом оборудовании четко горит транспарант, что обогрев датчика скорости выключен. Пилоты ведь не самоубийцы, они его включат. Для этого достаточно, хотя это лично мое предположение, как недоучившегося электронщика, при техническом обслуживании самолета поменять электрические контакты табло «включено» и «выключено» местами, и тогда, при включении обогрева загорится «выключено», а при выключении – «включено». Пилоты уверены, что обогрев включен, ведь надпись об этом извещает недвусмысленно, а на самом деле они его сами собственноручно выключили. Но как заставить опытного техника, обслуживавшего перед полетом самолет, и ставящего свою подпись в акте, свидетельствующую о полной исправности проверенного им электронного оборудования, совершить умышленное преступление, тянущее на пожизненное заключение? А это уже специализация работников нашей службы безопасности. Они оттачивают свое мастерство в сфере ломания психики людей, и подчинения их своей воле. Чего уж там сделали тому технику, который совершил собственными руками убийство целой группы пилотов и пассажиров, не известно, но он все же этот свой поступок совершил, а значит, наши спецы были весьма и весьма убедительны.
- Еще остается Лида, - сказал Самойлов. – А где сейчас Анжела?
- А зачем она?
- У нее есть прямая связь с Лидой. Нужно попробовать выманить ее из офиса их компании. К Анжеле она выходит без охраны.
- Анжела очень далеко. А вот ее телефон. – Вынул я телефон Анжелы. Самойлов его взял, полистал электронный справочник телефона.
- А, вот и Лида. Больше никаких Лид здесь нет. – Обрадовался он. – Теперь бы еще найти девушку с голосом, похожим на голос Анжелы.
- Кажется, у одной девушки-администратора немного похожий голос. Она сейчас тут, у стойки в гостинице. Я ее видел. – Сказал я.
- Отлично! – Обрадовался Самойлов, и торопливо направился обратно в гостиницу. К вечеру вся Москва уже знала о громком убийстве женщины топ менеджера фирмы наших конкурентов в кафе, средь бела дня, почти в самом центре Москвы, на глазах посетителей. Но это было позже, а сейчас я пошел к машине Любы, сел за руль, и самостоятельно, впервые без инструктора и без прав, поехал в свою фирму, так как ехать или идти мне сейчас было больше некуда.
Я ехал по Москве, не имея водительских прав, в надежде, что это сойдет мне с рук. И действительно никто меня не остановил и не задержал. Я доехал нормально до офиса без прав. Не имею я прав и до сих пор. А если останавливают инспектора дорожного движения, то ссылаюсь на рассеянную забывчивость, и искренне прошу у них меня простить за какие-нибудь там две пятитысячные купюры. И инспектора проникаются ко мне неподдельным доверием, лишь прося в следующий раз права не забывать, и отпускают, хотя в их компьютерной базе данных наверняка высвечивается информация, что я прав, как таковых не имею, и никогда не имел. Но чего не сделаешь ради хорошего, порядочного, и, главное, честного человека.
Придя к себе в кабинет, и сев за стол, я вдруг сильно загрустил. На меня накатила страшнейшая депрессия. Говорят, депрессия – это агрессия на самого себя. Кто-то называет ее чертовым колесом. Возможно это и так. Во всяком случае, когда это чертово колесо закрутилось и засосало меня всего целиком внутрь себя, белый свет вдруг стал мне полностью не мил. Я осознал собственную никчемность, и начал враждебно относиться к своей беспутной жизни и своему неправильному существованию, приведшему к гибели людей. Я почувствовал себя сеятелем смерти. Это заставляло сильно, можно даже сказать осязаемо, душевно страдать. Я не мог ни на чем сосредоточиться. Чувство собственной бесполезности постепенно переросло в ощущение вины за грехи и горести всего человечества. Все, что раньше имело идею и цель, вдруг теперь показалось бессмысленным и безнадежным, а я был беспомощен что-либо изменить в этой почерневшей жизни. Исчезла ключевая энергия жизни, погрузив меня полностью с головой в ощущение несчастья. Все мои рассуждения носили негативный оттенок и пессимистический настрой.
Первой заметила мое подавленное состояние Виктория, зашедшая сообщить о ходе наших дел. Все ее усилия как-то повлиять на мое понурое состояние заканчивались неудачей. Единственное, что я смог из себя выдавить, это сказать, что ВП и Иван убиты. И тогда она забила тревогу, и призвала на помощь Валентину. И уже вдвоем они стали, как две заботливые курочки ворковать надо мной: налили чаю, накапали пустырника, что-то без конца говорили, пытались вывести меня на контакт. Потом, когда им стало ясно, что дело хуже, чем казалось с первого взгляда, Валентина предложила взять опеку надо мной, и увезти к себе домой, под чуткий женский присмотр. Виктория, как ни странно, сразу согласилась. Они вызвали машину. Валентина надежно подхватила меня под руку, и практически поволокла за собой.
Квартира у Валентины оказалась меньше меньшего. Казалось, что кухню разделили на несколько частей, соорудив из нее отдельную комнату-спальню, да еще и ванну с туалетом, коридор, и оставив небольшой клочочек пространства для самой кухни. Нечто еще более худшее я видел лишь однажды в интернете на фотографии то ли японской квартиры, то ли китайской, где прямо на кухне была одновременно и спальня, и душ, и, что самое ужасное, еще и располагалась без всяких перегородок уборная, или, точнее, санузел. И все это скомпоновано очень плотно друг к другу, так, что, встав с кровати, можно было, не делая ни одного шага, приготовить еду на кухонном столе, шаг влево – принять душ, а шаг вправо – сходить в туалет. Конечно у Вали до такого не дошло, но ассоциации близкого сходства вдруг непредумышленно возникли.
Валя помогла мне раздеться до самых трусов, уложила в свою одноместную, но не по размерам, очень удобную и мягкую кровать, накрыла еще более мягким, нежным и белоснежным одеялом, а сама куда-то вышла. По удобству и чистоте кровати можно было судить, что женщина, несмотря на довольно стесненные условия проживания, очень любит себя, и заботится о своем домашнем комфорте и уюте. Единственное, что отрицательно бросалось в глаза, это в ее комнатке отсутствовал такой необходимый для каждого мужчины предмет интерьера как телевизор. Пока я лежал под одеялом, изображая живого покойника, Валя навела какого-то травяного очень пахучего свежим сеном, отвара желтовато-зеленоватого цвета, и горьковатого на вкус, и предложила мне его выпить. Я не сопротивлялся, безвольно выполняя все ее медицинские предписания, выпил это живительное зелье, смесь фитотерапии и Валиного любовного колдовства, заметив, что Валя уже переоделась в тонкий домашний халатик. Потом она убрала у меня чашку, и очень осторожно, по-женски, или даже по-кошачьи, прилегла ко мне рядышком сбоку. Я чуть отодвинулся, уступая ей немного места.
- Лежи, лежи, - прошептала она, окутывая меня собственным мягким телом.
На следующее утро Валя отпросилась по телефону у Виктории на день посидеть со мной. Виктория была не против. Я еще не знал, что вчера оператор сначала пытался дозвониться до меня, чтобы узнать, почему его какие-то охранники не пускают ко мне в гостиницу. Но я не брал трубку. У меня Виктория с Валей отключили и спрятали телефон, посчитав, что так для меня будет лучше. Да я бы и не смог ни с кем ни о чем разговаривать. Потом он позвонил Виктории, которая отменила на один день съемку брифинга. Но и на следующий день депрессия держала меня за горло так сильно, что я ничего не мог делать. И тогда Виктория решила попробовать заменить меня собой. Нашла среди наших коллег финансового гуру, который сочинил ей текст в моем стиле выступлений. Пригласили оператора прямо к нам в кабинет офиса, привезли из гостиницы и установили видеооборудование. Над видеокамерой поставили ноутбук, на котором крупно отражался необходимый для чтения текст, нечто наподобие видео суфлера. И Виктория, как диктор телевидения, очень правильно и красиво все рассказала, а вернее, прочитала. Но, забегая сразу вперед, можно сказать, ничего особенного у нее не вышло, обыкновенный информационный бюллетень, без необходимых эмоциональных интонационных акцентов, и жизнеутверждающей психологической подзарядки. А кого интересуют сухие экономические новости, без привязки их к личности слушателя, к его чаяниям и надеждам, к его вере в то, что стоит только лишь сильно захотеть, как все задуманное обязательно сбудется. Большинство людей реалисты, и понимают, что одного хотения, трудолюбия и упорства мало, нужны еще и возможности, которых у большинства нет. Под возможностью имеется в виду стартовые возможности начинающего бизнесмена. Так, если, например, у вас родители уже имеют несколько крупных магазинов в личной собственности, и вводят вас в состав совета директоров, управляющих сетью этих магазинов, то вот они как раз и есть, эти самые возможности, где вам и первых ошибок по молодости не дадут сделать, и научат, как куются большие деньги. А если человек только что закончил учебное заведение, и родители простые рабочие, то какие у этого человека еще могут быть возможности, и кто его научит зарабатывать большие деньги, если, конечно, на него не обратила внимание какая-нибудь крупная компания, как на возможного перспективного своего сотрудника, или не положила глаз какая-то молодая леди, как на кандидата в супруги, а у ее родителей уже имеется солидный бизнес. В общем, вот такое грубо обобщенное понятие слова «возможности». И такие возможности мало у кого есть, в силу обычных жизненных обстоятельств. Это не хорошо и не плохо. Просто так вот сложилось. Но, какой раб не мечтает стать императором. И хотя этому никогда не быть, но поддерживать в людях эту их светлую и приятную мечту кому-то надо. Тем более, что мы за это их поддержание веры в собственные силы, еще и получаем неплохие деньги. Мы поддерживаем в них святую, ни на чем не стоящую, без всякого фундамента, веру в свои собственные силы, что будто бы они сами творцы собственного счастья. И, если, например, религиозные веры зиждутся на своих основаниях, доктринах, то у нас все основания и доктрина сделаны и состоят из одного, и только лишь из одного – пустого воздуха, и больше не из чего. Вся реклама накачена сплошным воздухом, наглым вымыслом и фантазиями без тормозов и критики. Но
С уважением, Пётр