просто так, для того чтобы радовать глаза прохожих, и подчеркивать свою уникальную статусность столицы самого крупного по размерам территории, государства. И, хотя, ходу до гостиницы было около часа, но они прошли как-то совершенно незаметно, в постоянном удивлении и восхищении все новыми и новыми встречаемыми красотами рукотворного происхождения, мастеров высочайшего класса.
В гостинице я заказал ужин. Сейчас, спасибо за это Виктории, на официанток глаза уже не глядели. Хотелось лишь просто покушать, уткнуться головой в подушку, и уснуть. И тут, наверное, по закону подлости, еду принесла именно та официантка, которую я тогда так сильно ждал, но так и не дождался. Мысленно я даже схватился за голову, но на деле вида не подал. Она подкатила тележку с ужином к журнальному столику, а я в это время сидел на диване. Затем подошла почти вплотную, держа перед собой терминал. Я поднес карточку к терминалу, а второй рукой, как бы случайно, чуть погладил ее ногу ниже колена. Терминал пиликнул, и термопринтер напечатал чек. Официантка замерла, ничего не говоря, но ведь и не отстраняясь. Могла бы просто сразу же быстро уйти, но она явно ожидала продолжения. Тут у меня зазвонил телефон. Это звонила Анжела. Я приложил трубку к уху.
- Алло? – Спросил я. Официантка кажется сделала вид, будто хочет уйти, но я поймал локтевым сгибом ее за ногу, выше колена, и прижал к себе, останавливая и не позволяя двигаться.
- Привет, любимый, как ты?
- Привет, я нормально. Скажи лучше, как ты там, где едешь? – Спросил я, медленно поглаживая вверх-вниз ногу стоявшей девушки. Теперь уже становилось точно понятно, что не уходит она совершенно намеренно, и терпеливо ожидает, когда я наговорюсь по телефону.
- У меня за окном елки мелькают без конца. Замучалась на них смотреть. Лучше бы уж пальмы мелькали. Я уж и належалась, и насиделась. Кто-то где-то курит, так запах этот неприятный разошелся по всему вагону, нечем дышать. Курить ведь вроде запрещено в поездах?
- Да, мне тоже кажется, запрещено. – Согласился я, заводя руку глубоко под юбку официантке, стараясь на ощупь определить, прямо через колготки и нижнее белье, малейшие детали ее биологического строения самых интересных частей тела. – Может проводнику сообщить? – Предложил я, почувствовав, что и официантка не стоит без дела, а начала приятно поглаживать меня рукой по спине, и плечу. Надо бы было, вроде, отпустить ее, и продолжить разговор, но так получалась беседа еще и с экзотической приправой. И официантка не торопилась, и не отказывалась от подобного времяпрепровождения, поэтому отпустить бы ее сейчас было самым настоящим преступлением, перед не знаю даже кем, но все же преступлением. Во всяком случае, настоящий рыцарь точно бы не отпустил. Вот и я не отпускал, контролируя ее одной рукой, прикасаясь то там, то тут, изучая потаенные, и скрытые от посторонних глаз, различные места ее тела.
- Да ладно. Не хочется ни с кем скандалить. Потерплю. Немного уже осталось. В час ночи приедем. Я чего-то, Володь, волнуюсь.
- Не переживай. Там тебя встретят очень хорошие и добрые люди. Ты в купе или в плацкарте? – Спросил я, прижимая телефон плечом к уху, освободив вторую руку, на помощь первой, и уже двумя руками стал расстегивать блузку у официантки, начиная с середины, где она больше всего выпирала вперед, обозначая своей топографией аппетитные возвышенности.
- В купе. Здесь еще одна пожилая женщина со мной едет, но сейчас вышла, так я тебе звоню. А так всю дорогу с ней и разговариваем. Она бывшая учительница на пенсии. Говорит, что современные дети сильно изменились в худшую сторону, стали неуправляемыми, какими-то развязными. – Я в это время расстегнул всю блузку и потрогал живую грудь. На официантке не оказалось бюстгальтера. Хотя я это заметил сразу же, как только она еще вошла в номер, по выступающим вперед небольшим горошинам, которые очень своеобразно и вызывающе конфигурировали блузку, что сами обращали на себя особое мужское внимание. – Представляешь, Володь, - продолжала Анжела, - могут посреди урока встать, походить по классу, или вообще, ничего не говоря, просто выйти.
- Да-а, я так такого еще не встречал, - как бы согласился я с ее словами, взвешивая две груди на руках, пытаясь определить на вес и внешний вид, которая более красивая, и привлекательная. Официантка улыбнулась, догадавшись, похоже, что я в это же время разговариваю со своей подругой, и мои слова в это время носили двойной смысл: о чем это я сейчас сказал, о груди, какой еще не встречал, или о чем-то по телефону, чего еще не встречал, или обо всем сразу.
- Совершенно инфантильные дети сейчас пошли. – Продолжала Анжела, - их подбиваешь на какое-нибудь мероприятие или игру, типа, давайте вот в это сыграем, а девочки отвечают: «Че мы дуры что ли?», вот и работай с ними после этого. – Я на этих словах расстегивал молнию юбки на бедре у официантки. – Вот учительница и не знает, если они считают, что играть в игру, это значит «дуры», то она, подбивая их на эту игру, тогда кто? – Молния поддалась, и юбка пошла вниз по ногам. – А сами-то, не то чтобы таблицу умножения совершенно не знают, так и элементарное сложение двузначных чисел в голове произвести не в состоянии. Тупоумие какое-то полное. – Я снова погладил и слегка приподнял грудь, любуясь ее совершенными формами. – Единственное развлечение у них, это носом в телефон уткнуться, и сидеть в интернете, не вылезая. – Я стал аккуратно, чтобы растянуть удовольствие, спускать по ногам нежнейшие на ощупь колготки. – А спросишь, что вы там в этом интернете смотрите, Володь, так отвечают: «Да не зна-аю», - официантка перешагнула снятую юбку и спущенные колготки, чтобы не путались под ногами, и слегка оттолкнула их носком туфли в сторону. – Она им говорит: «Лучше б делом каким-нибудь занялись, столько дел хороших и нужных на свете, руками своими что-то бы поделали». – Я в это время как раз, следуя рекомендациям пожилой и точно опытной учительницы, и делал все собственными руками, начиная снимать ажурные трусики, и не выдержал, чтобы не хохотнуть, и тут же подумал, не примет ли этот смех официантка на свой личный счет, что под трусиками было нечто уж настолько юморное, что без смеха, совсем уж никак. Но у официантки нервы оказались крепкие, или она понимала, что мой смех к ней никак не относится. – Да, руками вообще ничего делать не умеют. Как они самостоятельно жить будут? Единственное, что интересует мальчиков, это как дети появляются. - Я тут мысленно с этими наблюдениями согласился, отметив, что не только интересует, но и практическая сторона этого вопроса считай на первом плане. – Говорит, что встречает иногда некоторых своих бывших этих учениц. Уже нарожали, по одному, по два ребенка, сдали их в детдом, как какие-то вещи, и горя не знают. Считают, что там их детям будет лучше. Впрочем, наверное, правильно считают. С такими бестолковыми мамами лучше детей не оставлять. – Официантка осталась уже всего в одних только туфлях. Я ее потянул за локоть в спальную комнату. Она без сопротивления подчинилась. – А бывшие ее мальчики многие, теперь уже дяденьки, только и знают пивосик, да сигарету. Некоторым чуть больше двадцати лет, а уже дипломированные, бандиты и алкоголики. Ходят по улицам, раздают всем подзатыльники, отбирают деньги. Разве этому их в школе учили? Ведь учат всех одинаково, а потом дороги людей расходятся в совершенно противоположные стороны. И уж точно никого не учат пить, и обижать других. – Я положил официантку на белоснежную кровать, и стал расстегивать свою рубашку. Она начала помогать мне, расстегивая брючный ремень, и брюки. – Представляешь, она всех политиков знает поименно, и прошлых, и нынешних, кто что говорил или когда-то что-то обещал. Каждый, приходя на должность, обещает всем райскую жизнь, а затем почти все обещанное и забывает. – Я полностью разделся. Официантка показала мне в своей ладошке приготовленную заранее резинку, которую она до этого скрытно держала в своей руке. – Помнит даже вообще в самом начале двадцатого века кто был, и что когда-то говорил. – я взял резинку в свою руку, но сразу приступил к главному, не надевая ее. Официантка одними губами проговорила «нет!», и состроила виноватые и одновременно недовольные, и испуганные глазки, а я в ответ губами изобразил твердое и решительное слово «да». И спорить-то уже в принципе было поздно, так как процесс уже шел полным ходом. – Ты чего так тяжело дышишь? – Спросила вдруг Анжела.
- Отжимаюсь. Тренер велел вечером отжиматься.
- Это я с тобой говорю, а ты там себе отжимаешься?
- Ну, а чего такого?
- Ты там один хоть отжимаешься, или на ком-то?
- Ну, нет, конечно один. Ну тяжело, конечно, одновременно отжиматься и разговаривать.
- То-то я слышу, пыхтишь как паровоз. Заканчивай давай отжимания свои.
- Ну сейчас, еще секундочку.
- Чувствую я, странные какие-то у тебя там отжимания. Под тобой кто там сейчас?
- Да никого нет, я один. – Официантка состроила удивленную смешную рожицу, как бы спрашивая, а она-то что, пустое место здесь что ли?
- Володь, я же чувствую все. Ты меня за все время еще не разу даже по имени не назвал. Ты помнишь хоть как меня зовут?
- Да, помню.
- Так как?
- Анжела.
- Чего «Анжела»?
- А чего еще сказать?
- Скажи: «Я тебя люблю, Анжела»!
- Я тебя люблю, Анжела, - официантка сморщилась, изображая шутливое недовольство.
- Еще раз скажи это отчетливо.
- Я тебя люблю, Анжела, - повторил я, чувствуя, что моя тренировка с официанткой непривычно сильно затягивается, а финала даже в самой дальней дали еще не видать. – И все-таки что-то у тебя там происходит. – Продолжала строить свои женские предположения Анжела.
- Что происходит? Ничего не происходит. С тобой вот разговариваю.
- А ну-ка, скажи этой дуре крашеной, чтобы выметалась из нашей постели!
- Кому сказать? Я один. Совсем один. По тебе скучаю.
- Володь, ты правда меня любишь?
- Правда, конечно правда.
- Целиком-то все предложение в слух скажи.
- Я тебя люблю.
- Ты забыл имя сказать.
- Анжела, я тебя люблю.
- И больше никого?
- И больше никого, - подтвердил я, а в это время официантка то поднимала удивленно брови, то сжимала недовольно губки, то еще строила какие-то веселые рожицы, своей мимикой шуточно комментируя мой с Анжелой разговор, и чуть ли не выводя меня в состояние смеха.
- Ну все, моя соседка пришла. Давай, пока. И передай этой крашеной дуре, что она дура, а ты мой. – На этом Анжела разъединилась. А я еще несколько минут наслаждался прелестями внезапной любви, с той самой крашеной дурой. Но откуда Анжела решила, что она крашеная? Затем отдал официантке десять тысяч, которым она сильно обрадовалась. А я сходил быстро в душ, поужинал, съел конфету, и полностью отключился.
Внезапный звонок разбудил меня. Кругом была почти полная темнота, из чего выходило, что еще ночь, значит это звонила не Люба.
- Алло, Володь, я уже подъезжаю. Мне страшно.
- Анжела, девочка моя, я тебя люблю, не переживай. Все будет в порядке. Тебя сейчас встретят, и вы поедете ко мне домой.
- На такси?
-Да, на такси. У нас нет машины.
- А ты меня любишь?
- Анжелочка, любимая, конечно люблю.
- А обезьяна крашеная уже ушла?
- Да, и обезьяна ушла, и мартышка ушла, все ушли. Я один тут, скучаю по тебе.
- Ну все, Володь, поезд останавливается, пожелай мне
С уважением, Пётр