Сотворение любви - Глава 8

которое она разыграла передо мной, лишь бы доказать, что ее жизнь не была игрой.

Теперь мы с сестрой были уже не так дружны, как прежде. Клара и в самом деле повзрослела, и я не знала, как подобрать к ней ключи. К тому же, чуть погодя, моя жизнь полностью изменилась. Я бросила университет, ушла из дома и начала работать в офисе одной косметической фабрики.

Мы с Кларой по-прежнему неплохо ладили друг с другом, несколько раз даже пробовали вернуть былую детскую нежность, ту родственную доверительность и близость, когда кажется, что ее тело почти что мое, но, тем не менее, ты понимаешь, что это тело сестры. Это состояние сродни игре с куклой: она, вроде бы, отличается от тебя, а с другой стороны, у куклы твой голос, твои страхи и желания. Теперь мы не ложились рядышком на кровать, чтобы о чем-то пошептаться.

Иногда мы пытались доверительно поболтать друг с другом, но это притворство не красило ни ее, ни меня. Мы уже не примеряли вместе одежду матери, не смотрелись в зеркало, никто из нас не мог с гордостью сказать: “это моя сестра”, а если и говорил, то это была простая констатация юридического факта, годная для книги о семье, а прежнее единство было потеряно, и больше не было барьера, стоящего на пути между нами и одиночеством взрослой жизни.



Вокруг нас была почти непроглядная темень. Окна гостиной, хоть и выходили в маленький дворик, но огоньков других окон и слабеющего света, льющегося с маленького, вырезанного крышами окрестных домов, прямоугольничка небес, едва хватало для того, чтобы смутно различить очертания Карины и движение ее руки, подносящей стакан к губам. Я бросил подушку на пол и сел рядом с ней. Что-то подсказывало мне, что Карину нужно утешить то ли из-за смерти сестры, то ли из-за последних, выразительных слов, хотя голос ее не дрожал, и ничто не говорило о том, что она может заплакать. Ее слова пробрали меня до печенок, и я подсознательно понял, сколь печальна была жизнь Карины – дни и ночи женщины, не нашедшей своего счастья и подозревающей, что так и не найдет. Теперь мне была понятна ее суровость, покрытая броней строгой одежды, так беспокоившая меня вначале. Меня стали умилять ее решительные шаги, порывистость движений, готовность дать отпор. Все это было не свидетельством ее высокомерия или непреклонности, а, скорее, неумелым жестом человека, желающего защититься, но не знающего, как. Я погладил ее по голове. Карина повернулась ко мне и невольно улыбнулась в темноте. Я ждал.

Просто ждал.

- Никогда бы не подумала, что сделаю это, – сказала Карина.

Наши губы и зубы слегка соприкоснулись, и ее язык проник в мой рот, наполняя его. Тело Карины было нестерпимо настоящим, словно ее дух только что материализовался, обретя плоть и кровь, и перед моими глазами сбрасывало одежду потрясающее, осязаемое существо. Мне захотелось оказаться с Кариной в постели, наедине с ее телом, забыв про желание, потому что я сам и был желанием.

- Никогда, – повторила Карина и встала. Она потянула меня за руку вверх, чтобы я тоже поднялся с пола, и потащила к спальне, хотя я и не говорил ей, что дверь ведет в спальню. Она тащила меня за руку, как взрослый ребенка, чтобы уложить его спать, но вдруг остановилась. – Дай мне минутку, – попросила она и вошла в ванную. Я раздевался, слушая шорохи за дверью ванной и представляя, что делает там Карина. Послышался звук поворачивающегося крана, шипение вибрирующих труб и журчание льющейся в раковину воды. Глухо стукнула о бачок крышка унитаза, чуть слышно жикнула брючная молния и мягко ударились о кафельную плитку сброшенные туфли. Теперь я представлял Карину в нижнем белье. Интересно, какое оно у нее – белое, черное, с кружевами или без? Наверняка дорогое, выбранное к подходящему случаю. Впрочем, вряд ли, она сама сказала, что никогда в жизни не думала, что осмелится на такое, так что, скорее всего, белье будет повседневным. С другой стороны, несмотря на это “никогда”, она вполне могла выбрать дорогое белье просто для того, чтобы выглядеть красивой в своих глазах, даже если рядом не будет другого человека, который мог бы подтвердить это. Под журчание льющейся в ванной воды я подумал, не включить ли мне музыку, чтобы Карина не смущалась, поняв, что я все слышал. Она оторвала туалетную бумагу, и рулончик закрутился в металлическом держателе. Раздевшись, я уселся на край кровати, стесняясь собственного тела и испытывая неловкость. Мы встретились впервые, и мне непривычно предстать перед Кариной голышом. Я стеснялся своего возбуждения и своего далеко несовершенного тела. Неловко было показывать себя таким, каков я есть, когда не пью бурбон, не составляю сметы, не пытаюсь произвести впечатление. Сейчас я – просто животное, с ребрами, брюхом, руками и ногами, и членом, требующим к себе внимания. Я ждал, чтобы открылась дверь или раздался какой-нибудь звук, который подскажет мне, что делает Карина, но было тихо. Я представил, что она все еще сидит на унитазе, вот только – зачем? Чего она ждет? Раскаялась и сожалеет? Думает, что не может спать с бывшим любовником Клары, помня о ней? Считает предательством красть любовника у покойной сестры? Я ждал, и с каждой минутой мне становилось все тревожнее. Возбуждение прошло, я замерз и решил лечь в кровать, но не лег. Ох уж эти мне решения! Я по-прежнему сидел голышом на краю кровати, все больше понимая нелепость ситуации, но уповая на то, что вот-вот увижу обнаженную Карину, выходящую из ванной, что она подойдет ко мне, нежно потрется о меня, и я, наконец-то, почувствую ее кожу. Эти мысли служили мне оправданием, но Карина не выходила. Я понятия не имел, как долго ждал ее. Не слишком ли бестактно будет постучаться в дверь? Черт его знает! Может, у нее месячные, она не может найти тампоны и пытается уладить проблему туалетной бумагой? Но я уже давно не слышу позвякивания крутящегося держателя, да и шелеста отрываемой бумаги, не слышно.

- Карина! – позвал я и приложил ухо к двери, пытаясь расслышать, что же происходит за дверью. Но там то ли тишина, то ли дыхание – не разобрать. – Карина, – я постучал костяшками пальцев в дверь, но она не ответила.

Я осторожно приоткрыл дверь. Карина сидела на унитазе в наполовину расстегнутой блузке, с голыми ногами и трусами, спущенными до щиколоток. Эта картина не возбудила меня и не казалась постыдной, напротив, она показалась мне трогательной.

- Выйди, – твердо, но спокойно приказала она, ничуть не испугавшись того, что я застал ее в таком виде, что, в общем-то, естественно для близких людей. И не в том крылась причина ее желания выставить меня из ванной. – Выйди отсюда, – повторила Карина.

- В чем дело, что с тобой? – спросил я, закрывая дверь.

Карина вышла из ванной полностью одетой.

- Зачем ты мне соврал? Зачем? – она кивнула в сторону ванной.

- Я тебя не понимаю. Зачем мне врать? – я тоже натянул трусы и футболку, хлипкую защиту от замешательства.

- Вот я и спрашиваю, зачем? Тебе казалось, что ты станешь хуже, если я буду плохо думать о тебе? Хотел быть порядочным, наставляя жене рога?

Я по-прежнему не понимал, о чем говорила Карина, указывая рукой в сторону ванной. Я посмотрел туда, стараясь отыскать ключ к разгадке ее гнева, но там не было ничего нового. Я тысячу раз видел шампунь, жидкое мыло, кусок обычного мыла, крем для тела, прозрачную пластиковую ширму, стоящую в глубине. Что здесь не так?

- Ну, зачем, зачем ты мне соврал? Объяснишь ты или нет? – Карина рассерженно схватила свою сумочку, которую до этого зашвырнула черт-те куда, подобрала туфли, одна из которых валялась под ванной, а другая за унитазом, и выбежала вон, тихо прикрыв за собой дверь квартиры, чего я и вовсе не ожидал.

Я снова надел штаны, вошел в ванную, сел на унитаз, как сидела Карина, и стал внимательно разглядывать все вокруг в надежде увидеть то, что увидела она, и понять причину ее злости.