мстительно наслаждаясь и покачивая факелом. Бармакид вполне удостоверился, что Евтихий тоже способен тревожиться и с болью дожидаться ответа.
– Я спрашиваю: мой верный император Ирина жива ли? – Евтихий ухватил Бармака за отворот джуббы. Бармак кивнул и пожал плечами. – Кто её сверг? Аэций, её управляющий евнух?
– Нет, – усмехнулся Муса, – евнух Аэций смещён. Новый император – Никифор, бывший казначей двора.
– Слава Богу! – Евтихий выпустил джуббу Бармака. – Слава Богу, что на этот раз у власти окажется не легионер или гвардеец, а светский чиновник, – неожиданно сказал он пополам с горем.
– Напротив, – смерил его взглядом Бармак. – С Никифором заодно начальник армейских школ, столичная гвардия и все военные корпуса города.
Евтихий плотнее запахнулся в гиматий. В темноте, в сполохах факела выражение его лица осталось для аль-Бармаки непонятным.
– Ты видел мерзкое бабье лицо Никифора? – вдруг спросил он.
– Оно с полчаса стояло в серебряном зеркале, пока Никифор о чём-то говорил с царицей. Он лицемерно плакался.
– О да, он слезлив, – Евтихий сжал зубы. – Всякому известно, что от слёз у него пухнет лицо, он злится, а от злости слезит ещё больше . Что с Ириной? – повторил он.
– Ссылка. На днях её повезут на остров Лесбос.
– Подлость. Какая подлость, – Евтихий отвернулся. – По морю, больную, в ноябре месяце, когда сквозят ветры…
Муса Бармак опустил факел, и тени метнулись вдоль набережной.
– А мы могли спасти её, румиец! – аль-Бармаки почти прошипел в спину Евтихию. – Да, браком с Великим Карлом, слиянием ваших империй, уступкой земель Риму и Халифату. Что – велика цена за жизнь святой царицы? Да неужели мы, Бармакиды, допустили бы переворот, будь у нас чудотворный огонь Вахрама!
Евтихий молчал.
В верхних окнах дворцов гасли сполохи. Соломонов перстень слабел. С лязгом приоткрылись на том берегу дворцовые ворота, и из ворот выскочил всадник. Муса Бармак всматривался и мрачнел, узнавая Джафара. Визирь во весь опор мчался к городским воротам.
– Здоров ли Джафар? – глухо повторил Евтихий.
– Возвращается халиф… – решился сообщить Муса. – В ночь прискакал от него вестник. Харун ар-Рашид – в нескольких днях пути. Что мне теперь делать? – Муса горестно и как-то покорно вздохнул.
– Ты, верно, хочешь спросить, – жёстко поправил Евтихий, – что сделает с тобою халиф?
– В Святой Мекке халиф велел Джафарову воспитаннику аль-Мамуну встать на колени и присягнуть в верности сыну Зубейды аль-Амину. Аль-Амин – наш будущий халиф, а его мать Зубейда нас ненавидит.
Евтихий позволил себе сочувственно покивать Бармакиду.
– Твой брат понёсся загодя встретить будущего повелителя?
Бармак болезненно скривился. В свете огня Евтихий увидел, что у Мусы набрякли веки как после тревожной бессонницы.
– Что с тобой, друг? – спросил он, спросил коротко и вполне искренне.
– Мне нечего ответить халифу, – признался Муса. – Он спросит о светильнике, о Джафаре, о глупой его свадьбе с Бедр аль-Будур, о переговорах с Карлом.
Евтихий понимающе сцепил на груди руки.
– Мне нечего сказать послам франков, – раскаивался Муса. – Брат наобещал им какие-то иерусалимские льготы для вашего римского первосвященника.
– Не страшно. Пошлёшь королю Карлу диковинных животных для зверинца. С него довольно! – не сдержался Евтихий.
– Румиец… Ты уже дважды спросил о здоровье Джафара. Зачем?
– Перстень Соломона, – Евтихий невольно посмотрел через реку на Багдадские дворцы. – Перстень Соломона пробуждается на руке у тех, кто стоит рядом со смертью. – Здания успели потонуть в темноте, и лишь кое-где под ними мелькали факелы стражи. – Скажи ему, пусть Джафар выбросит это кольцо. Зачем хранить?
– Молись за него, румиец, – потребовал Муса. – Ты – эллин и молишься по-римски?
– Я – римлянин и молюсь по-гречески.
– Но ты разговариваешь и по-римски. Как по-римски вы зовёте священников?
Евтихий помолчал и осторожно перевёл:
– Avva или abba, то есть «отец». Это abu на арабском. «Отец abbat» – так говорят в Риме.
– Abu-l-Abbas, – с трудом повторил Муса. – Похоже на имя первого аббасидского халифа… Слушай меня, Евтихий! Пора тебе уезжать. Всем вашим – пора, румиец, всем вашим!
В тишине над рекой послышалось, как вдали стукнули городские ворота. Стража среди ночи открыла их, чтобы выпустить визиря. Джафар аль-Бармаки, визирь из рода Бармакидов, мчался к двадцать третьему халифу пророка на встречу, которая могла стать для него последней…
36.
«…в европейских источниках IX века утверждается, что посольство Великого Карла добилось от Харуна ар-Рашида неких особых льгот для римского папы…»
«…арабские хроники о привилегиях, подаренных Риму, как и о самом факте тайных переговоров с Карлом, красноречиво умалчивают…»
«…жизнеописания Карла настаивают, что в перечень подарков, присланных Карлу халифом, входил диковинный белый слон по имени Абу-ль-Аббас…»
(Угасающий огонь Вахрама. Последние сполохи).
С приходом ноября на Тигре сделалось ветрено. Вавилонская река лениво несла воды мимо Багдадского причала, а в порту суетились рабочие – в тюрбанах и широких персидских штанах.
Дощатые сходни вот-вот уберут, но Евтихий подниматься на корабль медлил. На палубе дочитывали латинские псалмы, франки слева направо крестились перед дорогой, и гребцы по одному спускались вниз, к вёслам. Холщовые паруса пока убраны и подвязаны.
Евтихий кутался на ветру в дорожный гиматий. Невзрачный серый паланкин он заметил ещё прежде, чем невольники поднесли его к причалу и поставили наземь. Полог откинули, и из паланкина выбрался Муса Бармак в чёрной джуббе с капюшоном, закрывающим лицо почти до самой бороды. Евтихий подошёл к нему первым.
– Нарочно торопился к тебе, друг, – Муса отбросил от лица капюшон, – чтобы успеть сказать: до встречи, если наша встреча когда-либо будет угодной всемилостивейшему Аллаху! – он запросто улыбнулся румийцу.
– И тебе, друг, оставаться с Божиим благословением, – Евтихий протянул ему руку, а Муса, не поживая её, вложил ему в ладонь некоторый свёрточек. – Что это? – удивился Евтихий.
– Подарок твоему императору! – Муса хитро прищурился. Евтихий развернул. В атласном платке оказался вырезанный из кости белый «пил», шахматная фигура.
– Белый слон? – понял Евтихий. – Служитель и шут? Льгота для Белого Епископа, римского папы?
– Это слон Абу-ль-Аббас, – Муса усмехнулся. – На память о нашей игре.
Румийца окликнули, поторопили. Рабочие порта собрались оттаскивать сходни.
– Как там Али? – выдохнул Евтихий.
– За Али ад-Дином приехал его дядя. Знаешь, эти магрибинцы поразительно живучи, у них, оказывается, отрастают отрезанные головы. Этот дядя забрал Али с матерью к себе в Египет, там у него скобяная лавка. Не смейся, друг: он торгует медными светильниками.
– Подавай им Бог! – пожелал Евтихий. – Что с Бедр аль-Будур?
– Не бойся за неё. Мы отдадим её за порядочного мусульманина.
Муса на прощание пожал протянутую ему руку. Евтихий, запахнувшись в плащ, взбежал вверх по деревянным сходням. Франкское посольство, благословясь, покидало Багдад.
……………………………………………………………………………………………………
Несколько месяцев спустя Евтихий узнал, что халиф Харун ар-Рашид, вернувшись из Мекки, повелел схватить всех Бармакидов – и старого Йахъю, и его сыновей.
Через три месяца, 29-го января, визирь Джафар был по приказу халифа казнён. Пропал и его брат аль-Фадл – молочное родство с халифом не уберегло его ни от опалы, ни от смерти.
Визирскому роду Бармакидов пришёл конец. Престарелый Йахъя и Муса Бармак были брошены в зиндан, и спустя два года Йахъя ибн Халид в заточении умер.
В Константинополе не пережил последствий переворота Никита Трифилий – сообщник Никифора. 30-го апреля он внезапно умер, «как говорят, отравленный ядом от Никифора», – записал в хронике Феофан Византиец. Сам же император Никифор 4-го мая упал с лошади и… всего лишь сломал себе ногу.
В ссылке на острове Лесбос 9-го августа отошла к Богу свергнутая царица Ирина. Евтихий и все, кому был дорог старый Константинополь, с тех пор чтили в этот день её память, предваряя причисление её к лику святых.
Харун ар-Рашид, расправившись с Бармакидами, сберёг власть всего-то лет на шесть. Подавляя очередное восстание эмиров, он умер во время военного похода.
Новым халифом сделался Мухаммед аль-Амин, сын Зубейды. Сбылась заветная мечта его матери. Все четыре года беспутного правления её сына страну сотрясали гражданские войны, пока его брат, полуперс аль-Мамун, не взял Багдад штурмом и не убил аль-Амина. Халифат неудержимо катился к распаду и гибели.
Ещё через пару лет в бою пал узурпатор Никифор. Слабеющая Византия скатывалась в череду смут, смены императоров и безудержного захвата власти военными.
А ещё через три года со смертью Великого Карла на части распалась его едва рождённая Западная Империя… Евтихий порой думал, как бы сложился мир, если бы он не уничтожил в тот вечер на празднике у Али злосчастный светильник?
Император Карл так и не научился ни грамотно писать, ни говорить по-гречески. Писцом и переводчиком при нём долгие годы состоял еврей Исаак. Ицхак, случайно встречая где-нибудь Евтихия, не здоровался с ним и не замечал его.
Муса Бармак благополучно пережил не только арест и опалу, но и смену ещё трёх повелителей и халифов. До конца дней он сохранял весомое влияние и занимал важнейшие посты в государстве.
Евтихий Медиоланский расследовал ещё не одно загадочное событие, но ничто, годы спустя, не вспоминал он с такой теплотой и грустью, как свою игру в шахматы с достойным и крепким соперником Мусой Бармакидом.
__________________
Максим Форост
