Коронованный два года назад как император Карл до сих пор щадил чувства Константинопольской императрицы Ирины и именовал себя лишь «управляющим» её Римской империи.
На первом из почётнейших сидений зашевелился перс с ухоженной бородкой.
– Это визирь Джафар, – зашептал чиновник одному из франкских гостей, – ум и сердце халифа правоверных!
Перс Джафар задержал взгляд на Евтихии, словно изучал его. Певуче и протяжно он произнёс приветствие, но не на персидском, а на мелодичном арабском. Арабского языка Евтихий не понимал, но внимание привлекло, что имя Аарона Праведного прозвучало словно нараспев:
– Haroon ar-Rasheed…
Пока речь переводили с церемониального арабского языка на персидский, а с персидского на франкский, советник посольской миссии тихо пересказывал всё, что узнал от чиновника-перса:
– Поодаль ото всех сидит в чадре сама Ситт-Зубейда, жена халифа. Она здесь очень влиятельная, – советник покачал головой. – Рядом с визирем Джафаром сидит его брат аль-Фадл. А вон тот старик в тюрбане – это их отец Йахъя ибн Халид, что был визирем ещё при старом халифе.
Евтихий слегка посторонился, чтобы спины посланников не мешали разглядывать правящее семейство. Оказалось, что Джафар и аль-Фадл Бармаки вдвоём рассматривают его, Евтихия. Джафар при этом неуютно ёрзает на месте и поминутно оглядывается на третьего их брата, Мусу Бармака.
– Не нужно ли послам чего-либо? – невпопад спрашивал Джафар по-персидски. – Прохладно ли, удобно ли устроились?
Франки с достоинством кланялись и благодарили, хваля гостеприимство.
5.
«Шахматы. Настольная тактическая игра, возникла в I-V веках н.э. К началу VI века разошлась по районам Синда (Северо-западной Индии), Хорасана (Восточного Ирана) и Маверранахра (Центральной Азии). К IX веку игра была известна в Византии, а также в Риме и Франкском королевстве. Правила игры с 802 года претерпели незначительные изменения…»
(Чудотворный огонь Вахрама. Теория игр).
В решётчатое окно тянул с реки лёгкий ветер. Осень в Багдаде приятнее летнего зноя. Муса был приветлив. Он предложил Евтихию сесть под ветерок на подушки. Евтихий благодарил. Появилась возможность рассмотреть комнату Мусы Бармака. Пол укрывали цветные ковры, а на коврах стояли валики для сидения и лежали шёлковые подушки. Чуть в стороне приткнулся низенький шахматный столик из инкрустированного дерева. Фигуры непривычного вида лоснились от свежего лака.
– Примерно таким мне тебя и описали, Евтихий Медиоланский, – Муса Бармак, удобно подобрав ноги, уселся напротив.
– Увы, не могу сказать о тебе то же самое.
Евтихий позволил себе улыбнуться. Муса, намеренно сохраняя на лице радушие, удивлённо приподнял бровь, и Евтихий продолжил:
– Бродячий сказочник на базаре у порта уверял меня, что ты, Муса Бармак, будто бы глуп, туп, кривоног и ещё что-то подобное. В довершение бед ты будто бы потерял мозги. Прости, о почтенный Муса, – Евтихий внимательно изучал Бармака.
На этот раз Муса решил рассмеяться. Смеялся он долго и старательно, то умолкая, то начиная снова. Пока он смеялся, Евтихий молчал, а сам Бармак пододвигал поближе шахматный столик. Он закончил смеяться сразу, как только расставил упавшие фигуры.
– Ты услышал старую байку о Ходджадже ибн Юсуфе. Он был военным правителем при проклятых узурпаторах Омейядах. Он сто лет назад умер, но у моей семьи остались к нему счёты. Я заплатил книжникам и уличным болтунам, чтобы его имя вставляли на место отъявленных злодеев. Очень действенный способ убедить народ в том, в чём ты хочешь его убедить! Но сегодня проходимцу заплатил кто-то другой…
Бармак вдруг уставился в глаза Евтихию:
– А не было ли чего-нибудь странного в проходимце, скажем, в его походке, или в ногах, или в пятках? – Муса Бармак умел глядеть не мигая.
– Да, в пятках, – Евтихий сказал спокойно и непринуждённо: – На его убегающих пятках сверкали арабские письмена. Насколько я знаю, это были…
– …имена сподвижников пророка Мухаммеда – да благословит его Аллах и да приветствует! – сурово оборвал Муса. – Имена праведных халифов Абу Бакра, Умара ибн аль-Хаттаба и Усмана ибн Аффана – да будет доволен ими Аллах! – Муса Бармак со стуком двинул вперёд фигуру.
Евтихий не шевельнулся. Муса помедлил и вернул фигуру на место.
– Прости, у тебя же белые, – Муса принуждённо посмеялся и добавил, насколько мог, легко и спокойно: – Четвёртым халифом после них стал Али ибн Абу Талиб, двоюродный брат пророка, его же зять и отец его внуков, а пятым – беспощадный Муавийя из семьи Омейядов, он прогнал семейство Али, дабы во власти укрепились его родственники. Тогда-то шийя-али, сторонники рода Али, обозвали прочих халифов, бывших и будущих, захватчиками и принялись накалывать их имена на пятках, чтобы при ходьбе попирать ногами их память. Ты почему не ходишь, Евтихий?
Евтихий, не сводя глаз с Мусы, приподнял фигуру и зеркально повторил первый ход Бармака. Муса кивнул и ответил. Две пешки тихонько пошли навстречу друг другу.
– Полвека назад, Евтихий, началось восстание этих шийя-али, шиитов. Мой покойный дед Халид ибн Бармак убедил Абу-ль-Аббаса, брата деда нынешнего халифа, воспользоваться положением вещей. Восстание изгнало династию узурпаторов, но к власти привело, конечно же, Аббасидов, а не каких-то родичей Али. Как видишь, на новую власть обижены как свергнутые Омейяды, так и Алиды с шиитами.
– Поэтому на них ложится подозрение, – подытожил Евтихий, – в содействии исчезновению халифской дочери. Так ли?
Муса Бармак не ответил. Он кивнул на шахматный столик:
– Почему не ходишь? Ты не знаешь правил, румиец? Смотри, это просто – надо иметь лишь голову на плечах. Впереди – пешки-пияды. В середине – шах и визирь, они оба ходят на одну клетку, но зато визирь – даже наискосок, а шаха надо беречь. Рядом – слон-пил, он ходит на две клетки наискось и может прыгать через фигуры. Конь-асп всегда скачет через головы, а колесница-рухх идёт вдоль и поперёк через всё поле боя. Ты не знал, румиец?
Муса удивлённо поднимал брови, а сам чёрными глазами пристально изучал Евтихия.
– Муса Бармак, едва ты расставил фигуры, я понял, кто есть кто. По этим правилам играют в Риме и Аахене. Но в Риме фигуры более, так сказать, узнаваемы в лицо. Ты меня понимаешь? – Евтихий, не мигая, сверлил глазами Бармака. – Король есть король, а всадник есть всадник.
– Ислам не велит вырезать из дерева фигуры живых существ! – осклабился Бармак.
– А твоя вера дозволяет тебе поскорее перейти от игры к сути дела? Мы достаточно насмотрелись друг на друга. Другого мастера расследований к тебе не пришлют.
Муса Бармак поднялся с подушек, показывая, что игру, по меньшей мере, откладывает.
– Я бы хотел, Евтихий Медиоланский, чтобы с тобой поговорили мой отец и мои братья.
6.
«Аль-Фадл ибн Йахъя ибн Халид аль-Бармаки. Старший брат Джафара и Мусы Бармакидов. Предшественник Джафара на посту халифского визиря (790-792). Военный и политический деятель Халифата. В 793-795 годах управлял эмиратом Хорасана и Маверранахра.
Йахъя ибн Халид аль-Бармаки. Отец братьев Бармакидов и сын Халида ибн Бармака. Фактический правитель государства в молодые годы Харуна ар-Рашида и визирь халифа в 786-790 годах. Сохранил особое политическое влияние в годы отставки…»
(Чудотворный огонь Вахрама. Жизнеописания).
Выйдя от Мусы и отвязавшись от его шахмат, Евтихий едва не хлопнул за собой дверью – подскочившие невольники успели попридержать её створки. Снаружи его поджидали два воина из каранбийцев.
– Проводите к Джафару, – бросил Евтихий, не пряча раздражения.
Муса Бармак сделал за спиной какие-то знаки, каранбийцы повиновались. Не тратя времени, они сопроводили Евтихия в другое крыло этого же дворца. Румиец спешил и прибавлял шагу, пока гулямы не заступили дорогу. Ему не позволили самому распахнуть двери. Но, выдержав мгновение, впустили в новую комнату, во всём подобную первой.
Такие же ковры и такие же распахнутые окна. Только вид из окон другой – на халифский дворец. Евтихий перешагнул порог. На подушках под лёгким ветерком из окна сидел недовольный старик в зелёной чалме – знаке религиозных заслуг – и гневно трепал себе бороду. Над стариком стоял у окна, вдев руки в рукава цветной джуббы, его старший сын с крапинами седины на чёрной бороде и висках, лысый на самом темени. Йахъя и аль-Фадл, отец и сын Бармакиды.
– Я буду говорить exclusi… гм… исключительно с Джафаром, визирем вашего халифа, – Евтихий сжал тонкие губы и желчно добавил: – Мир ему и благословение!
Аль-Фадл медленно вышел из-за спины отца и, не вынимая рук из рукавов, мрачно смерил взглядом Евтихия.
– С Джафаром! – не выдержал старик. – Джафар! – Йахъя вскипел и бросил свою бороду. – Джафар вдоволь осрамотился, хватит с него!
– Отец… – предостерёг аль-Фадл. Голос оказался низок, в нём сквозило неудовольствие.
Он, наконец, вынул из рукавов руки и опустил их на пояс джуббы. Чёрная борода не скрывала мускулистую шею борца, привыкшего воевать и рубить мечом головы. На вид аль-Фадлу было лет сорок.
– Что с визирем? – настаивал Евтихий.
Йахъя не сдержался:
– Он пьёт вино, бренчит на ситаре и веселится с мальчишками, которые ублажают его так, как он сам ублажал ар-Рашида! – Йахъя в сердцах пару раз ударил по колену рукой, уронил руку на подушку и болезненно поджал губы.
Старческая ворчливость и недовольство властолюбца или отеческая досада и боль? Евтихий на этот раз промолчал.
– Муса объяснил тебе, кого ты обязан найти, франк? – тяжеловесно обронил аль-Фадл.
– Не франк, – Евтихий выдержал взгляд аль-Фадла. – В интересах приглашающей меня стороны – дать мне как можно больше сведений, относящихся к делу, – напомнил он.
Йахъя ибн Халид тяжело вздохнул и покачал головой. Аль-Фадл не шевелился.
– Ах, да, – вспомнил аль-Фадл, – тебе ещё не сказали. Нет ни одного очевидца исчезновения царевны Бедр аль-Будур.
– Может, царевна и не пропадала?
– Румиец! – аль-Фадл повысил голос. – Насколько сложные ты вёл расследования? Нет, скажу иначе. Что за особенности, – аль-Фадл надавил на последнее слово, – были у твоих заданий?
Евтихий помолчал, изучая аль-Фадла. Очевидно, в семье аль-Бармаки он был самым влиятельным. Так пусть же подождёт – ему без сомнения сообщили о румийце достаточно.
– Я вёл розыски по происшествиям, – начал Евтихий, – где были замешаны гностические секты, манихейские учения, изуверские языческие обряды и бесослужение.
Аль-Фадл удовлетворился. Ни мускула на его лице не дрогнуло.
– Сталкивался ли ты, Евтихий Медиоланский, с подлинным – слышишь ли, подлинным! – а не шарлатанским колдовством?
– Естественно, – быстро ответил Евтихий. – Порабощение личности, духовный hypnos, то есть особый сон, воздействие на человеческую psyche, душу, причём нередко с помощью morphicon, снотворных и дурманящих веществ. Mixturae, – Евтихий, изредка забывая персидские слова, вставлял родные латинские или греческие, – то есть смеси, из magicon трав и грибов, вызывающих illusionem полёта и metamorphose, то есть превращений.
– Остановись, уже вечер, – перебил аль-Фадл, из окна действительно тянуло холодком. – Утром я дам тебе верного человека. Он проводит тебя. Всё очень просто, румиец. Единственный косвенный очевидец происшедшего – это мальчик лет десяти-двенадцати. Он из
