Скорей бы, скорей...

отдать? Кусок мяса?
     Трудно мне им что-то отвечать. Не знаю, что сказать. Что Бог оставил меня? Что допустил эту нелепую смерть? Знать бы мне, за что он меня наказал. Приняв христианство, я отказалась от всех сомнительных практик. Зачем он дал мне ребёнка, чтобы потом вот так вот забрать? И почему он меня вместе с малышкой не забрал? У меня нет ответов! Я молчу.
     Тело меня не слушается. Сидеть не могу – трясёт. Встать и подавно. Стесняюсь, но делать нечего: зову санитарку с судном. Она приходит и не ругает меня. Наоборот жалеет. Предупреждает, что если снова захочу помочиться, чтобы девчата её позвали.
Приносят цветы, ставят на мой столик. Герберы в шикарном оформлении. Меня поздравляют с днём рождения. То есть с моим собственным днём рождения. Неожиданно в палате появляется в белом халате муж. Он – врач. Его легко пропустили. С порога начинает меня упрекать, что я не позвонила и не предупредила, что рожаю. А куда мне было звонить-то? Его любовнице или его маме? Да и зачем?
     - Ты не переживай. У нас с тобой будут ещё дети, - рисуется на публику муж, понимая, что я могла в палате рассказать про его измену, - что тебе, дорогая, принести?
     - Мне ничего не надо, - стараюсь держать себя в руках, а про себя мысленно добавляю, - да пошёл ты к чёрту, чтобы я с тобой когда-нибудь ещё имела детей!
     - Я нашел место на кладбище. Рядом с моим дедом и твоей бабулей. Там похороним. Ты выздоравливай, - продолжает свои поздравления с днем рождения венчанный Богом супруг.
      Ну, хоть что-то смог сделать полезное для ребенка. Что же. Не хотел жить в семье. Теперь хорони дочь. Чего хотел – то и получил. С тоской жду, когда он встанет с моей кровати и свалит домой. Меня тошнит от него. Я его презираю.
     Следом за мужем приходит мама. Приносит мне хлеб и воду, вновь заговорённую знахаркой:
     - Детка, попробуй хоть немного. Вдруг поможет? Я не заставляю все выпить и съесть. Но хоть чуть-чуть, - умоляет меня родительница.
      Кто знает? Может и правда знахарка чем-то поможет? Уж, во всяком случае, лучше так, чем беспомощно валяться на больничной койке. Лето на улице. Солнце жарит. Птицы за окном поют. Люди гуляют. Выпить небольшую баночку воды и скушать несколько кусочков хлеба оказалось не так уж и сложно. К третьему дню, я поднялась на ноги.
     После похорон первой с этой новостью в палату пришла свекровь, чтобы сообщить, что девочка была на меня похожа: те же глазки, носик. Я помню, что свекровь была в белом костюме в мелкий цветочек, и с распущенными длинными светлыми волосами. Она почему-то всё время виновато улыбалась. Но мне уже решительно не было никакого до этого дела. Главное, что пинетки, сшитые для малышки моими руками, они не забыли положить в гроб.
      Вскоре в палату после тяжелого кровотечения и сепсиса привезли какую-то женщину восточных кровей. Без имени и без паспорта.Температура её тела зашкаливала. Ей поставили капельницу и сделали несколько уколов. Соседки по палате перешёптывались, что она после неудачного аборта, сделанного в домашних условиях. Крутили пальцами у виска, цокали языками. К вечеру дама поднялась на ноги. А ночью под окно нашей палаты пришла какая-то старуха в хиджабе, и наша восточная красавица сбежала из больницы прямо через это открытое окно. Утром медсестра, пришедшая сделать ей очередной укол, просто развела руками: наверно дамочка боялась, что обнаружив её аборт, земляки убьют.
     - Хучэй бы, хучэй! Скорее бы, скорей! – на край моей постели присела беременная.
     Я не помню, как и откуда она взялась, но повадилась каждый день приходить ко мне в палату по утрам и вечерам. Не могу даже сказать, сколько лет было той женщине. Я только понимала, что она намного старше меня.
      - Хучэй бы, хучэй бы… Я стану ў дзверах і скажу: разам пойдзем ці разам застанемся, і не дам адыйсці! – затягивает свою канитель баба из Зельвы, и продолжает - жудасна заставацца ў хаце адной. Усе малыя чамусьці памёрлі. Калі памрэ і гэткае дзіця, я таксама пакладу на сябе рукі!
      Поначалу я не слушала ее. Я была глубоко погружена в мир собственного горя. А она, казалось,и не искала слушателя. Ей просто было очень страшно. Страшно вновь потерять ребенка. Потерять пятого. Не знаю, как это получилось, но постепенно эта баба завладела всем моим вниманием. Она чувствовала, что происходит со мной, а я понимала, принимала и разделяла ее тревогу. Мы сидели с ней рядом, обнявшись,и, раскачиваясь, повторяли:
     - Хучэй бы, хучэй бы…
     Через две недели я вернулась домой. Следов от детской не осталось. Мои родители успели быстро переклеить обои, убрать кроватку и спрятать пеленки. А вечером впервые за всё время знахарка сама пришла в гости. Принесла новую порцию хлеба и воды, присела на край дивана и вздохнула:
     - Видела я, что дитя, которое ты носишь, не жилец. Но что я могла тогда тебе сказать? Ты ведь так радовалась!
      Я всхлипнула, а она продолжила:
     - Ну ладно. Всё у тебя дальше будет хорошо. И ты можешь больше не держаться за своего мужа. Не стоит он этого. Будут у тебя другие мужчины. Многие будут влюбляться. И дети у тебя будут. А я вот скоро уже уйду домой. Мне немного осталось. Своим домочадцам не говорю про то. Но Бог скоро меня призовёт. Я даже знаю дату и время своей смерти. Тебе скажу. И вот так упаду через порог, что голова будет лежать в одной комнате, а ноги в другой. Но это будет потом. А пока ещё в силах, я тебя полечу. И других тоже…
     Через четыре года в указанный день ёлочные лапки, ведущие в подъезд, заставили меня содрогнуться:
     - Как это случилось?
     - В больнице лежала наша бабушка. Ночью встала идти в туалет и упала через порог палаты.
     Прошло двадцать пять лет с момента моего первого того визита к удивительной соседке. Сбылись все пророчества, сказанные знахаркой. Я вышла замуж, родила и воспитала прекрасных детей. Первый муж тоже потом женился. Взял разведенную женщину с тремя детьми. Своих детей ему Господь больше не дал…