Люси стояла на пороге небольшой, но респектабельной гостиницы. На улице уже темнело, и зажигались первые фонари.
– Желаете снять комнату? – любезно обратился к ней хозяин. Приятная наружность джентльмена средних лет, одетого хотя и строго, но со вкусом, невольно вызывала доверие и симпатию.
– Нет, я ищу работу, – поспешно ответила она.
Тот с интересом пригляделся к незнакомой женщине. Ее болезненная бледность и худое истощенное лицо не сразу бросились ему в глаза. Когда же он заметил эти признаки, которые, к несчастью, неизменно сопутствуют нужде, его любезность испарилась в один миг. Обманутый в своей надежде сдать очередную комнату, хозяин отошел за стойку и принялся перебирать какие-то бумаги.
– Какого рода мм… работу? – поинтересовался он, на этот раз довольно сухо.
– Хотя бы горничной, – проговорила Люси и пошатнулась. – Простите, сэр, вы не позволите мне сесть?
Она на ела уже сутки и едва держалась на ногах.
– А есть у вас рекомендательные письма? – Голос хозяина гостиницы звучал отрывисто и холодно. Больная и голодная – только этого ему не доставало!
– Нет, сэр, я не работала ни разу… – Так и не дождавшись разрешения, Люси присела на табурет.
– Сожалею, ничем не могу вам помочь.
Ответ был равносилен требованию немедленно уйти. Предвидя, что через минуту ее с презрением прогонят, Люси, пошатываясь, направилась к дверям. Черные точки кружились у нее перед глазами. Едва она успела выйти, как слабость охватила все ее тело. Выронив узел с единственным оставшемся в нем платьем и плащом, Люси наощупь дотянулась до стены и без сознания соскользнула вниз...
Она не помнила, как долго пролежала в забытьи. На улице совсем стемнело. Очнувшись, Люси огляделась вокруг себя. Весь подол ее платья оказался забрызганным грязью, а сверток бесследно исчез. Теперь у нее снова не осталось ничего.
Когда, мы, сидя в кресле у горящего камина, читаем на досуге роман о чьих-то злоключениях, и вдруг невольно представляем себя – на улице, голодными, раздетыми, без средств к существованию, это приводит нас в невыразимый ужас. На самом деле мы просто не способны себе этого представить!
Бедность похожа на клеймо, а обеспеченные люди отшатываются от бедности, как от чумы. Найти приличную работу бедняку во много раз сложнее, чем человеку среднего достатка. Не каждый лавочник доверит уличному бродяге даже мытье полов. Доверие не так-то просто заслужить. Если бедняга неделю не ел, значит, он может украсть, пойманный на горячем – явно способен убить. Такими общество воспринимает нищих, такими ежедневно вынуждает их становиться. Когда за кражу и убийство один и тот же приговор – повешенье*, им нечего терять.
Люси могла продать старьевщику на рынке вещи из своего свертка, чтобы купить еды, но не успела. Боясь лишиться и той одежды, что была на ней, она искала закуток, в котором можно было бы укрыться на ночлег. Невзгоды научили ее остерегаться подобных себе существ, особенно во мраке. Ни у кого при виде одинокой женщины, бредущей наугад по незнакомым ей улицам и переулкам, не пробудится ни сочувствия, ни доброй мысли. Сама она уже не думала, не размышляла – только прислушивалась, всматривалась в темные провалы поворотов и трепетала, уловив отрывистые звуки приближающихся шагов.
Люси нашла себе убежище в сарае, где хранили уголь и дрова. Уже отчаявшись, она случайно завернула в чей-то двор и, прислонившись к деревянной стенке, почувствовала, как со скрипом подалась одна из досок. Собрав остаток сил и сдвинув ее в сторону, Люси с трудом протиснулась в образовавшуюся щель. Внутри пахло сыростью, плесенью и мышами. Пускай! – только бы не было людей. Хотя бы до утра. Пробравшись в глубину сарая, она в изнеможении прилегла на кучу дров и вскоре погрузилась в тяжелый, глубокий сон.
Люси разбудило чье-то учащенное горячее дыханье – у самой ее щеки. И, не успев еще открыть глаза, она почувствовала резкий запах алкоголя: кто-то обнаружил ее здесь! Схватив попавшуюся под руку доску, Люси порывисто отпрянула назад. При слабом свете, пробивавшемся сквозь щели в деревянных стенах, она увидела… Но что это? Рука ее сама собою опустилась: перед ней стоял ребенок – подросток лет двенадцати-тринадцати на вид. Огромные, блестящие во тьме глаза с опаской, не моргая, смотрели на нее из-под густых взъерошенных волос.
– Откуда ты взялась? – проговорил он изумленно, и, осмелев, добавил: – Чего так испугалась?
– Ты… здесь живешь? – спросила Люси в замешательстве, разглядывая худенькую, невысокую фигурку в потрепанной одежде.
– Да, это мой сарай, – ответил мальчик с ноткой гордости. – С сегодняшнего дня! Вернее, с этой ночи.
Пошатываясь, он прошелся между бревен и по-хозяйски деловито осмотрелся.
– Эх, сколько топлива! Жаль, негде будет развести огонь! Зато, по крайней мере, есть, где спать.
Мальчик уселся на мешок с углем и снова перевел глаза на Люси, как будто ожидая ее ответа. Оба молчали. В тишине отчетливо послышались удары падающих капель по железной крыше: начинался дождь.
Не веря собственному слуху, Люси торопливо пробралась туда, где прошлой ночью случайно наткнулась на расшатанную доску. Дождь! Измученная жаждой, она ждала его, как дар небес. Единственное благо, о котором ей не придется униженно просить скупых людей! Зажмурившись и запрокинув голову, она пила по капле прохладную живительную влагу, словно боясь, что солнце вдруг разгонит тучи, и это чудо прекратится.
Напившись, Люси провела ладонями по мокрому лицу. Теперь она должна идти, настойчиво искать дорогу, которой, может быть, и нет…
– Постой, – раздался детский голос за ее спиной. – Иди под крышу: ты совсем промокла.
– Но это же твое жилище… – проговорила Люси, обернувшись.
Мальчик стоял у самого прохода, припав щекой к шершавой неокрашенной доске. Только сейчас при свете дня она заметила, какое исхудавшее и бледное у него лицо. Должно быть, хмель еще держался в его юной голове, и он старался хоть немного ободриться, жадно вдыхая влажный воздух.
– Оставайся! – В глазах мальчугана промелькнула лукавая искорка. – Скоро нас и так отсюда выгонят – вместе отправимся слоняться с флагом! Ну, неприкаянные по ночам бродить по улицам, – прибавил он, заметив, что его не понимают, и протянул свою измазанную в саже и ржавчине ладонь. – Не бойся, я – Тоби!
Коротенькое незатейливое имя. Хоть на него и не купить еды, зато – не отобрать, и беспризорный лондонский мальчишка, оборванный, без крова и без гроша в кармане гордился этим!
Держась за его худенькую руку, Люси вернулась наконец под крышу.
– Ты так и не назвала свое имя, – строго напомнил он.
– Люси…
– Откуда ты? – продолжал допытываться Тоби. – Муж выгнал или сама ушла? – по-взрослому серьезно спросил он вдруг.
Люси не отвечала. Говорить о прошлом было слишком тяжело – достаточно и настоящего.
– Скажи мне лучше, где можно найти работу и приют?
– Ха, если бы я знал – не спал бы в угольном сарае! – И Тоби звонко расхохотался: его и впрямь развеселила ее наивность. – Бедняки выживают, как могут: одни протягивают руку и просят, а те, кто половчее, – берут… пока никто не видит. Ну, если уж совсем невмоготу, тогда – работный дом** или конец. Второе – еще не так страшно.
– Почему? – проговорила Люси.
Тоби посмотрел на нее, как на несмышленого ребенка.
– Ты не из наших, это сразу видно, – произнес он то ли с обидой, то ли грустно, с состраданием. – По мне, так лучше умереть свободным под открытым небом, чем выживать в работном доме. Мать привела меня туда, когда мне было девять лет. Приближалась зима. Нам негде было спать, нечего было есть. В работном доме мы почти не виделись. Матери, дети, мужья, старики – все жили в разных помещениях. Однажды там она заснула… и уже не просыпалась. Меня не было с нею, когда она умирала. Но сейчас она – рядом, я верю! – закончил Тоби, с вызовом глядя в полутьму сарая, где кроме них двоих не было больше не души.
– А твой отец – он тоже умер?.. – робко спросила его Люси и тут же поняла, что лучше было промолчать.
Но Тоби не смутил ее вопрос, он только удивился:
– Нет, его и вовсе никогда не было, – пожав плечами, отозвался мальчик и улегся на мешок.
В сарае снова повисла тишина, которую лишь изредка нарушали приглушенный стук колес и голоса прохожих, доносившиеся с улицы.
Люси закрыла глаза, прислонившись к стене. Ей нужно было что-то предпринять, найти решение, но мысли растворялись, точно дым. Голод уже не был острой, режущей желудок болью – он медленно, но верно распространялся по всему ее измученному телу, жестоко стискивая грудь и горло. Люси казалось, будто с каждым вздохом из нее выходит жизнь. Но даже крошка хлеба не упадет с небес, как дождь. Вчера она прошла десятки улиц, где каждое жилище, будь то роскошный особняк или лачуга бедняка, служило чьей-то крепостью, закрытой для чужих.
Если бы можно было разыскать ее подругу Элис! Она бы помогла подняться на ноги, дала совет… Но Люси даже не спросила ее адрес, и связь оборвалась. В этом огромном сером городе из камня и тумана, Тоби был единственным, кто без колебаний протянул ей руку. И хоть в его измазанной ладошке не оказалось ничего, он не отталкивал ее, как те холеные, заботливо одетые в перчатки, руки.
– Я выйду ненадолго! – раздался вдруг голос Тоби. – Жди здесь! Не уходи! – распорядился он и скрылся.
– Куда ты? – окликнула его Люси.
Негромкий стук шагов затих за поворотом. Она осталась в одиночестве. Так продолжалось около получаса.
Скрип отодвигаемой доски и приглушенный кашель вырвали ее из забытья. Мальчик вернулся; под мышкой он держал буханку хлеба, такую мягкую, что даже слегка примялась.
– Хочешь? – спросил он, отрывая для нее солидный ломоть.
– Да… – При виде хлеба у Люси закружилась голова. Она проглотила слюну, инстинктивно протягивая к нему руку. – Откуда ты его достал?
– Украл! – без всякого стеснения признался Тоби.
– Послушай, – прошептала Люси, – никогда нельзя воровать у других – это значит украсть у себя частицу души.
Она не в праве была его судить, но эти необдуманные горькие слова непроизвольно сорвались с ее губ. Возможно потому, что у нее когда-то отобрали то, что ей было в сотни раз дороже собственной души?
Тоби замер на месте в замешательстве. Его огромные глаза внезапно потемнели, а губы дрогнули и искривились в язвительной усмешке.
– Ты рассуждаешь, точно ангел! – хрипло крикнул он. – Бесплотный, глупый ангел, который может обходиться без денег и еды! Но что они способны дать нам, кроме воздуха?
Дрожащей от негодования рукой он выхватил у Люси ломоть хлеба, к которому она едва успела прикоснуться.
– Ты тоже!.. Тоже будешь это делать! – сдавленным голосом проговорил он и выбежал
