Долгая ночь Сьюзан Ивановой

напугала.

— Сколько прошло времени?

— Стандартные сутки.

— Сколько?! — она приподнялась на кушетке и поморщилась: к горлу подкатила тошнота. — Я должна срочно вернуться на «Титан».

— Как глава медицинской службы «Вавилона», я категорически против, — вмешался Франклин.

Он положил руки ей на плечи, удерживая — скорее от падения на пол, чем от попытки встать.

— Стивен, ты сам сказал, динамика положительная...

— ... что еще не повод выпускать тебя отсюда.

— «Титан» тоже оборудован медлабом, — упрямо возразила Сьюзан, ища взглядом свой коммуникатор.

— Сьюзан, — мягко сказал Шеридан. — Твое желание вернуться на «Титан» понятно. Но вряд ли осуществимо в ближайшие дни. С Земли получен срочный приказ, командование временно передано капитан-лейтенанту Хоггарду. Тебя заберут после выполнения задания.

— Да чтоб вас черти взяли! — сквозь зубы выругалась Сьюзан, опускаясь обратно на кушетку.

«Поделом! Нечего было тревожить покой мертвецов!»

— Считаю, что ты попала под воздействие энергетического поля неизвестной нам природы, и отправляться на задание было бы рискованно, — убежденно сказал Франклин, видимо желая утешить ее.

— На станции мы можем затребовать информацию от бракири. Локли подготовила ноту протеста для посла Куленбрака, — к процессу утешения подключился и Шеридан.

Окончательно разозлившись, она буркнула:

— Не надо никаких протестов. Я в порядке.

В дверях показалась медсестра:

— Доктор Франклин, требуется ваше присутствие во втором медлабе.

— Иду, — кивнув им на прощание, Франклин скрылся за перегородкой.

— Злишься, — констатировал Шеридан, присаживаясь на табурет.

— Есть такое, — натянуто улыбнулась Сьюзан и, чтобы сменить тему, спросила: — Еще кто-нибудь пострадал?

— Насколько мне известно, у остальных все прошло менее драматично. А вот в твоей каюте был разгром. Что произошло? С кем ты сражалась?

Сьюзан продолжала бы думать, что стала жертвой галлюцинации, если бы не отдача защитного поля Малкольма, которая до сих пор ощущалась во всем теле.

— Я попыталась пройти через завесу, но мне не удалось, — неохотно ответила она.

Шеридан недоверчиво хмыкнул:

— А поподробнее?

— Больше мне нечего сказать.

— Хорошо, не буду донимать, тебе и так досталось. Отдыхай, — он встал. — Ну, мне пора.

— Проблемы?

— Ты даже не представляешь сколько.

— Все как обычно, Джон?

— И еще сложнее. Но мы справимся, — он усмехнулся, в глазах у него мелькнул прежний задор, впрочем, тут же сменившийся уже знакомой отстраненностью. — Увидимся, Сьюзан.

После ухода Шеридана мысли Сьюзан невольно обратились к тому дню, когда они впервые встретились. Овеянный славой, он приехал выступить перед курсантами Летной Академии. Первое чувство, захлестнувшее ее с головой, и первая горечь несбыточного. И упорная, на протяжении многих лет, борьба. Догадывался ли Джон? Вряд ли. Во всяком случае, он никогда не давал ей повода думать, что между ними что-то возможно.

Джон был хорошим командиром — лучшим из тех, с кем она служила. Она не могла подвести его. Поначалу было тяжело, но она уже привыкла скрывать телепатические способности. Одним секретом больше. Так что... Еще одна дверь в душе закрылась. Со временем горечь переплавилась в светлую грусть. Мимолетные увлечения, встречи и расставания — и негаснущий огонек глубоко внутри. Только За'Ха'Дум заставил ее потерять контроль. Она перестала спать, потому что в ее снах Джон бесконечно падал, падал в пропасть, где клубилась Тьма. И она падала вместе с ним... Но он вернулся — таким, каким и был, что бы там ни говорил Малкольм.

Тогда в глазах Джона еще не было этой отстраненности. Впрочем, она знает, что ее взгляд тоже стал совсем иным. Они оба изменились, что-то неуловимо и безвозвратно ушло, растворилось во мраке космоса. Как президент Шеридан далек от героя только что закончившейся минбарской войны, так и капитан «Титана» Иванова — от юной курсантки.

Сьюзан запомнила престранный разговор с Лориэном накануне битвы за Кориану:

«Это язык рассудка. А что вам говорит ваше сердце?»

«Мы с сердцем больше не разговариваем».

«Да, я заметил».

Сьюзан была безмерно удивлена вопросом и выбранной для разговора темой.

«Только те, чья жизнь коротка, могут вообразить, что любовь может быть вечной... Возможно, это величайший дар, который когда-либо получала ваша раса».

Чем же она привлекла внимание столь древнего и могущественного существа? Почему Лориэн говорил с ней о любви, да еще в такой момент? Что хотел донести до нее? Или предостеречь? Однако война не располагала к самокопанию и размышлениям о сущности бытия и тщете всего сущего. А потом... Известие о пленении Джона было ошеломляющим. Тогда она стиснула зубы: только вперед! До конца, что бы их не ждало. И — ослепляющий удар, вязкое марево боли. Она понимала, что умирает. И, чувствуя, как одна за другой рвутся нити, связывающие дух и плоть, вдруг осознала, что отпустила свою любовь.

Но умереть ей не дали. Сьюзан прерывисто вздохнула. У нее была долгая ночь. А обстановка медлаба вызывала в памяти тот злосчастный миг, когда она очнулась после еще более долгой ночи, ощущая поразительную легкость в теле. Сложная конструкция, фиксирующая шею, почти не позволяла двигать головой, но Маркуса, бессильно навалившегося на кушетку, она увидела сразу.

Если бы она только могла вырвать руку из захвата проклятой машины, оттолкнуть его! Если бы только вновь увидеть его! Она бы высказала ему все, что думает об его поступке. Высказала? Ему не помог бы его вечный сарказм. О, как бы она орала на него! Да как он смел?! Злые слезы вскипели под опущенными ресницами. Вот и ответ. Она отправилась на территорию бракири в надежде встретиться именно с ним. Но к ней пришел Малкольм. Беспощадное зеркало, отразившее смутные стремления самых темных закоулков подсознания. В его словах переплелись чудовищная ложь — и правда, в которой бесконечно трудно себе признаться, да так, что уже не отделить одно от другого. С изощренностью инквизитора он вывернул ее душу наизнанку, выпотрошил, и ветер развеял клочки.

— Поделом, — повторила она.

А послание? Она догадывалась, от кого оно могло быть. Неужели дух Коша до сих пор незримо скитается по «Вавилону»?

«Не все живое живо...»

Что касается слов, то относятся они к ней самой. Под тонкой оболочкой плоти — черный оплавленный камень...

Повинуясь неясному порыву, Сьюзан осторожно села и спустила ноги. Ее форма была аккуратно сложена на тумбочке рядом с кушеткой. Она задержала взгляд на эмблеме вооруженных сил Земли. Одно время она была убеждена, что ей никогда не придется вновь носить ее. Впрочем, мало ли, в чем еще она была убеждена.

Сьюзан подождала, пока пол и потолок перестанут играть в чехарду, затем неторопливо оделась и пробормотала, вставая:

— Все не так уж и плохо...

Снаружи ей попался незнакомый молодой врач. Он взглянул с удивлением, но ничего не сказал. То ли Франклин оставил какие-то указания, то ли врач был просто не в курсе.

«Постояльцев» в отсеке с криокамерами значительно поубавилось после битвы за Землю. Глухая тоска охватила Сьюзан; чуть ли не впервые она ощутила нечто вроде родства с «живыми бомбами». Никто из них не выбирал родиться телепатом или обычным человеком. Игра случая и Старших рас. Никто не мечтал стать придатком корабля Теней. Да и вряд ли кто-то хотел погибнуть, подчиненным чужой воле и увлекая за собой в огненный ад сотни других людей.

«Чтобы победить дракона, надо самому стать драконом — не так ли говорили древние?»

Криокамера Маркуса была в дальнем ряду; тревожное багровое свечение ее индикаторов резко контрастировало с желтовато-зеленым перемигиванием датчиков других камер. Сьюзан дошла до нее и остановилась, переводя дух. Цвет индикаторов означал, что жизненные показатели практически на нуле — криокамера являлась одновременно и гробницей. Возможно, когда-то отыщется способ возвращать ушедших за черту, но вряд ли она дождется этого чуда. Ей пришли на память слова клятвы рейнджеров: «Мы живем ради Единственного, мы умираем ради Единственного». Маркус умер ради нее, но она меньше всего на свете желала этой жертвы.

— Зачем ты это сделал? — прошептала она.

Его присутствие на «Вавилоне» явилось для нее дополнительной сложностью. Личного характера. Будто мало было других проблем, больших и малых бед. Ее скромных телепатических способностей хватило, чтобы ощутить исходящий от Маркуса поток эмоций. Все усугублялось еще и тем, что ее саму влекло к нему. Это вызывало досаду и удивляло. Но она была не готова. Не готова открыться и принять его любовь. Дать шанс ему и... себе.

Да ладно, она просто испугалась силы его чувств и кажущихся неизбежными страданий. И обрекла себя на горшие страдания и пустоту. Малкольм сказал, что она никогда не полюбила бы Маркуса, и ей ничего не оставалось, как согласиться с ним. Разве только под другими небесами.

Что же, всему свое время, и время всякой вещи под небом. Никто не виноват, что им с Маркусом не выпало «их» время. У каждого из них свой путь, сколько бы им ни  было отпущено. Ей — ночные бдения на капитанском мостике под равнодушным светом звезд, ему — плыть сквозь вечность в своем ледяном сне. Так почему же так больно там, где уже нечему болеть?

«Ты кое о чем забыла».

Она вздрогнула и оглянулась:

— Посол Кош?

Разумеется, позади никого не было. Сьюзан горько усмехнулась. Разговаривать с умершими — верный способ загреметь в психушку.

«Дотронься».

Пожав плечами, она протянула руку и коснулась крышки криокамеры. Ничего не произошло — да и что могло произойти? Она закусила губы, подавляя рвущееся из горла рыдание, и развернулась, чтобы уйти.

Окружающее на мгновение утратило четкость, будто мимо скользнуло облачко. Сьюзан медленно повернула голову и замерла: индикаторы криокамеры мигнули, ярко вспыхнули, а затем загорелись ровным зеленым светом.