Великой.
Как бы там ни было, но Алексей Орлов-младший служил Николаю Павловичу ничуть не хуже, чем прежние Орловы служили Екатерине – несмотря на присущую ему склонность к лени, он охотно брался за любое поручение императора. Орлов дважды ездил к туркам в Константинополь, и оба раза успешно: сумев договориться с султаном и раздав богатые подарки турецким вельможам, он заключил сначала один, а затем другой выгодный для России мир. Правда, вероломные турки позже переметнулись к европейским врагам России, но тут уж он был никак не виноват.
После смерти Бенкендорфа император назначил Алексея Орлова начальником Третьего отделения. Нисколько не разбираясь в политическом сыске и ленясь заниматься им основательно, Орлов передоверил все дела Дубельту, иногда, всё же, издавая личные приказы о том, как следует поддерживать порядок в стране. Так, в отношении литературы им было сделано распоряжение, что ей «не следует выносить сора из избы», в отношении печати – «не оглашать факты, могущие нас так или иначе компрометировать». Литераторы Иван Аксаков и Иван Тургенев, в сочинениях которых был обнаружен «противоправительственный дух», были арестованы и провели некоторое время в заточении для острастки и назидания прочим.
Когда дело Петрашевского обнаружило, что в России обращается много запрещённых иностранных книг, с целью прекращения этого явления Орлов составил следующие предложения: 1) отнять у университетов и учёных обществ право получать иностранные книги, не одобренные цензурой, на том соображении, что от учёных людей запрещённые книги или вредные мысли из этих книг могут переходить и к другим лицам; 2) принять более строгие меры относительно раскупорки тюков с иностранными книгами в таможнях, причём, книги, не одобренные к ввозу, немедленно сжигать. Император Николай Павлович одобрил эти меры, но управляющий Вторым отделением собственной его императорского величества канцелярии граф Блудов, понимая, что сии «костры инквизиции» вызовут возмущение как внутри России, так и за её пределами, воспротивился предложениям Орлова, и они не осуществились.
Благоговевший перед личностью императора, Орлов был самым точным исполнителем велений Николая Павловича: он ценил Орлова выше всех приближенных и облекал его неограниченным доверием; он посвящал его во все свои планы особой государственной важности и удостаивал совместного обсуждения. Когда Николай Павлович, возмущённый коварством турок, решил ввести в 1853 году русские войска в турецкие пределы, Алексей Орлов полностью поддержал это намерение. Однако он не предвидел, что европейские державы, и без того обеспокоенные претензиями российского императора на господство в Европе и до крайности раздражённые постоянным вмешательством Николая в её дела, дружно выступили против России, так что она осталась один на один против всей Европы – английские, французские, итальянские и турецкие войска начали войну, высадившись в Крыму. К этому времени Крым, отнятый Екатериной у турок, принадлежал России уже более восьмидесяти лет, однако турки по-прежнему считали его своим.
Начавшаяся война выявила вопиющую отсталость русской армии в вооружении, стратегии и тактике – мало того, казнокрадство и воровство, процветающие в России, чрезвычайно затруднили снабжение войск. Русские солдаты и офицеры совершали в Крыму чудеса героизма, но терпели одно поражение за другим; для Николая Павловича это было потрясением – он приказал срочно исправить положение. Алексей Орлов должен был предоставить императору доклад о борьбе с воровством для обеспечения необходимого снабжения армии; собрав нужные сведения, он поехал во дворец.
***
Николай Павлович смотрелся в зеркало. Плешь покрыла уже всю его голову, лишь над ушами виднелись остатки седых волос; лицо одрябло и покрылось морщинами; разросшийся живот нельзя было скрыть даже под корсетом.
– Совсем я стал старый, ничего не помогает, – вздохнул он.
– Нечего было Этиена прогонять, француз знал своё дело, – сказал Фёдор. – В баночке с кремом, что он давал, осталось немного, и я отнёс своей куме – так она, как намазалась, сразу помолодела. Раньше на неё никто смотреть не хотел, а теперь квартальный к ней ходит – она вдовая.
– Какие ты глупости говоришь! Вдова, квартальный… – с досадой возразил Николай Павлович. – Постой, – спохватился он, – ты стащил у меня крем?
– Подумаешь, крем! У нас на миллионы тащат, – фыркнул Фёдор.
– Что?! Ты где такого наслушался, кто тебя научил? – возмутился Николай Павлович.
– Всё об этом знают – тоже мне, новости, – преспокойно ответил Фёдор.
Николай Павлович хотел пронзить его своим ужасным взглядом, но вместо этого зашёлся в приступе кашля.
– Куда вам ехать, дома лучше отлежаться, – сказал Фёдор, подавая ему микстуру. – Надо же было додуматься – в такой мороз принимать парад в одном мундире! Молодой, и тот бы заболел, а в ваши годы…
– Молчи! – перебил его Николай Павлович. – Они (он выделил это слово) решили, что император немощен стал, Россией управлять не может, войну проигрывает, – я им ещё покажу! Всем покажу!
– О, господи, – вздохнул Фёдор.
– Хватит рассуждать, без тебя умников хватает. Неси одеваться, – приказал Николай Павлович.
– …А скажи, Фёдор, – спросил он, одеваясь, – что в народе о войне говорят? Выиграем мы её или проиграем?
– То умником меня обзываете, то вопросы задаёте. Я вам расскажу, а вы опять ругаться начнёте, – обиженно отозвался Фёдор.
– Говорю, коли спрашиваю; не буду ругаться, – пообещал Николай Павлович.
– Вам виднее, как оно с войной будет. Вроде и армия у нас большая, справная – на парадах любо-дорого посмотреть – а чего-то не можем англичан с французами победить, – уклончиво ответил Фёдор. – Англичане, они, правда, нация хитрая и на всякие штуки изобретательная: слыхал я, что ружья ихние не в пример нашим далеко бьют…
– И мы такие имеем, – снова перебил его Николай Павлович. – Погоди, дай с силами собраться – погоним врага, с божьей помощью, из земли русской! Крым наш есть и будет, мы его не отдадим.
– Крым, Крым… Нужен нам этот Крым, – проворчал Фёдор. – Я сам из вятской губернии, так мне этот Крым…
– Молчать! Да я тебя!.. – закричал Николай Павлович, однако новый приступ кашля не дал ему договорить.
– Нате вам ещё микстурки, – Фёдор налил микстуру в ложку из пузырька и заставил выпить Николая Павловича. – Больше ни слова не скажу, хоть убейте.
– …Орлов приехал? – одевшись, спросил Николай Павлович.
– Нету, когда он вовремя приезжал? Его сиятельство трудиться не любит, – ухмыльнулся Фёдор.
– Не рассуждай, вольтер какой выискался! – сказал Николай Павлович. – Устал я от тебя сегодня.
– Молчу уже, молчу! Вначале спрашивают, а потом кричат! – в сердцах ответил Фёдор. – Вот хотел доложить, что Бутурлин ждёт, так теперь и не знаю, докладывать ли.
– Ты просто несносен! – сморщился Николай Павлович. – Зови его.
Бутурлин подошёл к императору с учтивой улыбкой на лице.
– Прежде всего, позвольте сообщить, ваше величество, – сказал он, – что весь Петербург в восторге от последнего парада. Наши войска показали себя с наилучшей стороны, а государь был бесподобен, он сродни гомеровским героям – простите, ваше величество, я лишь пересказываю общее мнение. Дамы плачут, вспоминая, как вы были величественны на Марсовом поле; они с нетерпением ждут вашего появления на балу.
– Оставь свою лесть, Бутурлин, – я этого не люблю, – прервал его Николай Павлович. – Ну, с кем ты познакомишь меня сегодня?
– Александра Бутурлина желала бы составить компанию вашему величеству. Юная чаровница этой зимой впервые выезжает в свет, но уже покорила многие сердца; её же сердце всецело принадлежит вам, – сказал Бутурлин.
– Александра Бутурлина? – переспросил Николай Павлович. – Она родственница твоя?
– Двоюродная племянница. Росла на моих глазах – чиста, невинна, отлично воспитана, красива, как Афродита. А вы – её кумир: портрет ваш повесила в своей спальне, прямо у постели, – хохотнул Бутурлин, прикрыв рот рукой.
– Других, значит, не нашлось? Только племянница твоя согласилась? – мрачно заметил Николай Павлович.
– Да что вы, ваше величество! Сколько угодно найдётся; просто она меня так упрашивала, что не мог отказать! – воскликнул Бутурлин.
Николай Павлович вздохнул:
– Пусть будет Бутурлина… Иди, больше мне от тебя ничего не нужно.
Бутурлин удивлённо взглянул на него, попятился к дверям и с поклоном удалился.
***
– Его сиятельство граф Алексей Фёдорович Орлов прибыли с докладом! – громко на всю комнату объявил Фёдор, едва за Бутурлиным закрылись двери.
– Кричи громче, а то тебя на улице не слышно, – с раздражением отозвался Николай Павлович. – Пусть войдёт.
Чеканя шаг, Орлов подошёл к императору, но слегка пошатнулся, отдавая честь.
– Ты пил? – подозрительно спросил Николай Павлович. – Знаешь ведь, что я пьяных не терплю, особенно на службе.
– Всего одну рюмку; знобит, врачи посоветовали, – ответил Орлов, густо дыхнув на императора запахом водки.
– От одной рюмки такого амбре не было бы, – возразил Николай Павлович. – Для храбрости, что ли, принял? Неужели всё так плохо?.. Докладывай, я слушаю.
– Прежде всего, следует заметить, что противник превосходит нас по вооружению, – начал Орлов, стараясь не дышать на Николая Павловича. – Как вы знаете, основное стрелковое оружие нашей пехоты – гладкоствольное ружьё образца 1845 года, которое по дальности стрельбы значительно уступает английской винтовке Энфильд и французскому штуцеру Тувена. Англичане и французы из своих винтовок издалека уничтожают и нашу пехоту, и наши артиллерийские расчёты: пули противника поражают на 1200 шагов, в то время как пули из наших гладкоствольных ружей летят на 300 шагов, а из орудий – самое большое на 500 шагов.
– У нас есть нарезные ружья и пушки, – сказал Николай Павлович, – но мы держим их наготове на западных границах на случай наступления европейской коалиции через Польшу, Пруссию и Австрию. Ох уж мне эти австрийцы, – сколько мы им помогали, спасли от революции в 1849 году, а они отплатили чёрной неблагодарностью! Ну да что рассказывать: ты сам ездил в прошлом году в Австрию заключать союзный договор и вернулся ни с чем… Но меня не интересует сейчас состояние нашего вооружения, я об этом прекрасно осведомлен – докладывай о нуждах Крымской армии.
– Слушаюсь, – отвечал Орлов и стал зачитывать: – Вот справка о снабжении армии. «Снабжение крымской армии производится теми же способами и средствами, как снабжение армии в 1812 году, поскольку железной дороги, ведущей в Крым, нет. Количество требующихся подвод, перевозочных средств, количество волов и лошадей громадно и несоразмерно тому количеству запасов, которые должны доставляться. Под тяжестью гужевой повинности южные наши губернии изнемогают и разоряются, а армия терпит во всём недостаток. Беспорядки усиливаются страшным воровством и всякими злоупотреблениями, которые сильно увеличивают неизбежные государственные расходы».
А вот приватное и строго секретное донесение от главнокомандующего нашими войсками в Крыму князя Меншикова: «Солдаты либо часто недоедают, либо отравляются заведомо негодными припасами. Из доставленных нам
