Первый рейс

машинном отделении. Васька запихнул Андрея в помещение, где оказался старший электромеханик и со словами: "Некогда мне, меня уже потеряли", - захлопнул дверь снаружи.
Помещение оказалось узким и длинным. Вдоль него тянулись высокие желтые панели с многочисленными вольтметрами, амперметрами, с кнопками. Повсюду торчали аккуратные  тумблеры автоматических выключателей. Грозно торчали вверх и вниз черные рукоятки рубильников
- А-а-а, практикант! – обрадовался СЭМ. - Это хорошо! У нас лишних рук не бывает! Работы хватит всем. Какой курс? Второй? Первая практика? Считай, повезло тебе, что на электроход попал. Тут много чего увидишь. Хотя учить вас всему этому, - он обвел руками помещение. -  Будут на пятом курсе. Гребные электроустановки. А пока будешь все глазами смотреть и руками трогать, когда разрешат. Если на теплоходе вторым лицом после капитана является старший механик, или дед, морским языком, то на дизель- электроходе вторым лицом после капитана является старший электромеханик. Команда у меня большая – четыре электромеханика, шесть электриков. Круглосуточная вахта дежурит здесь, в ЦПУ, куда вход воспрещен, как в рулевую рубку. Это ГРЩ, -  он обвел рукой желтые панели. - Главный  распредщит судна. А остальное тебе покажет второй электромеханик, он сейчас свободен. Демьян Григорьевич, зайди в ЦПУ! – крикнул СЭМ в трубку и повесил ее на место. -  Это сейчас, на стоянке, здесь тихо, - снова обратился он к Андрею. - В рейсе четыре часа вахты приходится в наушниках сидеть, шума хватает.
Дверь открылась и через нее, сильно пригнувшись, вошел длинный, худой мужчина с серым от щетины лицом, которое, похоже, не знало иного выражения, кроме как недовольство окружающим миром.
- Демьян Григорьевич, практикант вот прибыл. Сделай доброе дело, проведи его по машинному и определи с жильем к электрикам.
- Х-х-хорошо. П-пошли, - кратко ответил тот , и Андрей вышел вслед за ним. Узнав, что Андрей второкурсник, Демьян Григорьевич разочарованно махнул рукой:
- С-с-салага. Б-будет х-хоть  к-к-кому  л-лампочки м-менять. Они у н-нас  ч-ч-часто  г-горят.
Андрей шел и понимал, что никто не собирается тут воспринимать его всерьез как будущего инженера – электромеханика.  
- Интересно, - подумалось ему. - За что можно было лишить визы СЭМа или мрачного Демьяна Григорьевича? За какие дела?  - С такими мыслями он оказался возле кают команды.
Матросы, электрики, мотористы жили ниже главной палубы. Двери их кают выходили в длинный узкий коридор, за противоположной стеной которого, или,  выражаясь морским языком, за переборкой, находилось машинное отделение со всеми доносившимися из него шумами и дребезжаниями.
Каютка,  куда его привел Демьян Григорьевич, была крохотной, хотя оказалась четырехместной, с  двухъярусными койками, как в вагоне поезда.  Там был маленький столик под иллюминатором, рундук  (шкаф) для одежды и умывальник с зеркалом. Гальюн, то бишь, туалет, располагался в коридоре, общий на все каюты.
- В-в-вот т-твоя к-койка, - указал Демьян Григорьевич на левую верхнюю кровать. - Уст-т-раивайся. П-парни н-на работе. Д-д-дождись их.  П-п-пойдете об-бедать.
Лишних слов Демьян Григорьевич не говорил. Он повернулся и ушел, словно нырнул в судовую жизнь, неведомую Андрею.  Оставшись один, он бросил сумку  на свою кровать и присел на краешек нижней койки, оглядываясь.  Все ему нравилось. Каютка была уютной. Над кроватями висели яркие фотографии из журналов с девицами в наспех наброшенных купальниках.  Ожидание не успело ему наскучить, как в коридоре  раздался шум.  Послышались шаги, громкие голоса и в каюту вошли трое, заняв сразу почти все пространство.
- А вот и студент! – громко произнес один из них – невысокий  шустрый, белобрысый парень. - Похоже, познакомился с нашим Демьяном?  Вон как сидишь – п-п-по с-с-стойке СМИРНО! –  рассмеялся он и тут же продолжил. - Мы сначала умоемся, а потом знакомиться будем.
Все  они были в робах, с перемазанными руками.  Андрей вскочил с кровати  и бочком выбрался в коридор, чтобы не мешать.
Когда дверь каюты  открылась, парни вышли в коридор, переодетые во все чистое, умытые,  причесанные.
-  Пошли, студент, на обед, - первым выскочил шустрый парень. - Меня Саней зовут, будем знакомы. Но Демьян меня по-другому зовет – р-р-раздолбай, - передразнил он второго электромеханика. 
- Жорка, - просто представился второй парень. Он был тоже худой, но высокий, постарше Саньки, смуглый, с кучерявыми черными волосами, с золотой фиксой во рту, с наколками на руках. Его черные глаза не просто смотрели, а стреляли по сторонам, словно выискивали по сторонам, что-нибудь такое, достойное внимания. Представился он, вроде бы, просто, но все его движения были какими-то резкими, импульсивными, как будто он весь был на шарнирах с пружинками.
-  Вадим, -  протянул руку третий хозяин каюты. Он тоже был худощавый, светловолосый, но постарше первых двух и поспокойней.
- Пошли, студент, обедать, - кричал Саня, первым шагая по коридору. В первые минуты пребывания на судне Андрей еще не знал, что у всех практикантов на судах  было одно имя – студент, но и с первых минут Андрей не видел  ничего унизительного в этом снисходительном обращении, призванном напоминать салагам их истинное положение, выше которого, с их знаниями морской жизни,  лучше не прыгать в глазах экипажа. Имя, как и морскую должность, ему еще надо было заработать на море. Его все устраивало.
Заходя в столовую, каждый громко произносил: "Всем приятного аппетита!". Андрей на каждом  шагу постигал премудрости морской жизни. Он вместе с  парнями уселся за столик. Вокруг за такими же столами сидела команда. Было легко и весело, да к тому же вкусно от сытного обеда.
- Одно плохо, - шутливо жаловался Санька. - У нас пекариха на пекарне такой хлеб печет, что с супом есть невозможно. Его только пускать на чай с маслом –  такой он белый и пышный, как сдоба. Мы во время стоянки на берегу черный хлеб покупаем, - бубнил он с набитым ртом, указывая на принесенную буханку черного хлеба. -  Ты, кстати, не храпишь по ночам, студент? До тебя у нас Рашидка жил, так мы его переселили из-за богатырского храпа.
Андрей пожал плечами:
- Вроде не жаловались.
Так началась его жизнь на судне, которое должно было через несколько дней уйти в Арктику. Уже знали, что пойдут до Певека, через Берингов пролив. Пошли судовые будни, которые Андрею казались праздником отдыха от учебы. С утра завтракали, переодевались в робу и шли в ЦПУ для развода по работам, где СЭМ давал всем дневное задание и больше его никто не видел за день. Каждый знал свое дело и отвечал за него. При любом удобном случае Демьян Григорьевич успевал напустить строгости на парней, называя Саньку не иначе, как р-р-раздолбаем. Андрея распирало от вопросов. Работая с Санькой на открытой палубе, он приставал к нему:
- Слушай, а ты заграницей был?
- Был , конечно. За пьянку я сюда попал. На год визы лишили, вот и отрабатываю. Схожу в эту навигацию и все – на юга можно будет подаваться, в теплые моря. 
- Слушай, -  не унимался Андрей. -  А ты английский знаешь? Как ты там, заграницей, общался? 
- Ну, ты балда, - захихикал Санька. - Чего там общаться? Чего там знать? Заходишь в лавку, тычешь пальцем,  куда тебе надо и спрашиваешь: Хау мач?  Тебе на пальцах показывают, ты расплачиваешься – и все довольны. Вот и весь твой английский.  Другого - нам не надо, - смеялся Санька.
- Да уж, проще не бывает, - подумал  Андрей, вспомнив про те истязания, которым их подвергали на уроках английского, заставляя  зубрить технические тексты и статьи английских газет. Он с сожалением понимал, что его знания английского языка  Саньке совсем неинтересны и у него не было шансов даже в этом подняться в Санькином мнении о себе, как о студенте.
Два  дня пролетели как один миг, заполненные знакомством с судном. До обеда он работал с кем-нибудь из парней, а после обеда мог быть свободен, как  полагалось практикантам, но ему было неинтересно с первых дней сидеть за отчетом по практике, поэтому  во время работы он не обращал  внимания на время.
На третий день, когда Андрей работал с Вадимом на  двигателях грузовых лебедок, к ним подошел Демьян Григорьевич: П-п-пошли со мной. Он  молча привел его к каюте электриков:
- Т-т-тебя  п-переселяют. С-С-ЭМ с-с-сказал. С-собирай вещи.
Андрей без лишних слов собрал сумку и пошел вслед за Демьяном. Тот повел его с нижней палубы в надстройку, где жил комсостав. Толкнув дверь одной из кают, Демьян Григорьевич молвил:
- Т-тут  б-будешь ж-жить . В-вон т-та  к-кровать  т-твоя, - махнул он рукой на одну из двух кроватей. - С-с-умку оставь и  иди  р-р-работай.
Андрей пожал плечами и пошел обратно к Вадиму, который сильно удивился, узнав, что Андрея переселили, а когда узнал куда переселили, то удивился еще больше, но Андрей знал обо всем этом не больше  Вадима.  Когда он пошел умываться и переодеваться к обеду, в каюте опять никого не встретил, хотя было видно, что каюта обитаема.
По дороге в столовую Андрей обалдел от удивления. Навстречу ему из столовой шел своей неповторимой походкой Шура Коваленко. Его походка всегда привлекала к себе внимание. Мало того, что он ходил степенно, размеренно, вперевалочку. Каждый свой шаг он делал как-то осторожно, словно пробовал твердость поверхности там, куда опускалась  его нога. Теперь он так же осторожно ступал по коридору, неизвестно  откуда свалившийся, как снег на голову.
У них на курсе училось пятьдесят человек, среди которых десять человек шли вне конкурса, с рабфака, после армии. Некоторые были женаты, успели поморячить, с опытом.
Шура Коваленко был одним из них. Только у него не было ни стажа, ни опыта, ни особых каких-то знаний. Все это у него с лихвой компенсировалось нескончаемыми разговорами бывалого человека о его службе в армии. Службой в армии он называл свое двухлетнее пребывание в  спортроте  в качестве борца, чему весьма соответствовала его фигура. Он был низкорослый, даже не коренастый, а кряжистый, с короткими сильными руками, с толстыми ногами,  с головой без шеи, смуглый, широколицый. Родом из Новосибирска. При каждом удобном случае он заводил разговоры  про армейскую службу, не переставая восхищаться тем, как его там кормили и как он ходил в самоволки, пользуясь  расположением к нему командира, с которым у него были хорошие отношения.
Андрею пришлось лишь однажды вплотную услышать эти воспоминания, когда он попал в наряд по роте с Шурой, и увернуться от  его рассказов было некуда. В  другое время спасало то, что они с Шурой были в разных учебных группах, а на общих построениях роты слушали только  разговоры одного командира. Разговоры эти он любил вести долго, снимая стружку со всей роты и с каждого в отдельности, за что курсанты называли его между собой Рубанком.
Андрей замечал, что бывшие рабфаковцы Шуру Коваленко особо не жалуют, да и сам Шура не особо искал с ними общий язык,  преуспевая в  другом и общаясь с теми, кто помоложе. Жил он в кубрике, где подобрались одни Сашки. Помимо него там жил Саня Быч, с редкой фамилией, добродушный, светлая голова и лучший математик роты, у которого все  желающие списывали курсовые и лабораторные работы. Еще с ними жил Саня Буслов, казавшийся недоразумением на фоне